Горькое вино мудрости Омара Хайяма

«Всё, что нам нужно — это маленький уютный домик, чашка хорошего кофе и тот, кто всегда рядом», — такую цитату предлагает мне одна из крупнейших «философских» групп в социальной сети. Цитата подписана: «Омар Хайям».

Понятно, что на этом этапе уже не важно — кто и про что говорит: аскетичный исламский богослов о кофе и мещанском уюте, Фридрих Ницше о нежной любви к женщине, устроивший Варфоломеевскую резню Карл IX о ценности человеческой жизни и так далее… Но даже претендующие на что-то статьи, цитирующие реальные стихи («рубайи») Хайяма, сводят его к некоей «философии жизни», упоении простыми, будничными радостями.

В век «информационного общества», «среднего класса» и воспевания индивидуальности кажется странным говорить о человеческой ограниченности и жизни под властью навязываемых извне стереотипов. Но это — именно они. Прикрываясь авторитетом «великих мыслителей прошлого», людям говорят: «Ты рядовой потребитель? Ты ешь, ты пьёшь, ты сидишь в офисе и дома перед телевизором? Замечательно! Все величайшие умы человечества подтверждают правильность твоей жизни!» «Ты беспокоишься о том, что где-то идёт война? Что кто-то голодает, рядом с тобой вершится несправедливость? Выбрось эту чушь из головы!»

«Что там думать, что там ждать?

Дунуть, плюнуть, наплевать!

Наплевать да растоптать;

Веселиться, пить да жрать»

В этой картине мира не нужен духовный скиталец, мистик, аскет Омар Хайям, остро переживавший социальную несправедливость и прочие несовершенства мира. Нужен Хайям — гедонист, Хайям — весёлый потребитель, «разоблачающий» всё, что не сводится к еде, женщинам и алкоголю. Он интересует современное общество лишь постольку, поскольку может служить ему оправданием для собственной мелочности, лености и равнодушия.

Если низменной похоти станешь рабом —

Будешь в старости пуст, как покинутый дом.

Оглянись на себя и подумай о том,

Кто ты есть, где ты есть и — куда же потом?

Кем же на самом деле был Омар Хайям? Почему он избежал забвения истории? Известно, что Хайям был искусным врачевателем; его причисляли к трём величайшим философам и политикам исламского мира; его авторитет в вопросах богословия был почти непререкаем; написанные им математические трактаты опережали своё время… Неужели всё это уживалось в одном человеке? Даже его стихи кажутся противоречивыми как по содержанию, так и по настроению. Можно ли как-нибудь объединить все эти столь разрозненные факты?

Хайям прошёл путь от простого ремесленника до ближайшего друга султана — и обратно. Он пережил не только взлёты и падения собственной жизни, но и переход от блаженства «золотого века» исламского мира к опустошительным династическим войнам. Его философия родилась из болезненных столкновений с глупостью и гедонизмом правителей, ограниченностью и косностью господствующей религиозной доктрины, бедствиями народа, попранием человеческого достоинства и свободы. Его поэзия — это вершина долгого и нелёгкого пути к истине. Этот путь, хотя бы вкратце, мы и должны восстановить.

Во сне сказал мне пир: «Покинь свою кровать,

Ведь розу радости нельзя во сне сорвать,

Ты, лежебок, все спишь, а сон подобен смерти,

Потом века тебе придется спать».

«Золотой век» и его печали

Кто в чаше Жизни капелькой блеснет —

Ты или я? Блеснет и пропадет…

А виночерпий Жизни — миллионы

Лучистых брызг и пролил, и прольет…

Омар Хайям родился в Нишапуре, на территории современного Ирана, в семье состоятельного ремесленника — палаточника. В то время исламский мир переживал нечто сродни европейскому Ренессансу — расцветала наука, искусства, стремительно развивалось богословие, образование было относительно доступным. Родной же город Хайяма был одним из главных культурных центров ислама: библиотеки его ломились от книг и были открыты каждому желающему, местные богачи создавали крупные научные центры и завещали свои состояния учёным.

Нишапур также находился на пересечении самых разных религиозных течений: исторически он был оплотом шиитов (течения ислама, близкого к народу и его чаяниям о пришествии мессии и создании рая на земле) и исламских мистиков — суфиев. Однако не так давно в город пришли сунниты — сторонники ортодоксального ислама, в то время относившиеся, в основном, к правящим слоям. Конфликт был неизбежен, однако пока что он удерживался господствующей династией Сельджуков, из политических соображений терпимо относившейся и к тем, и к другим. Подобная «пестрота» взглядов, вкупе с развитием науки, обеспечивали жившим в Нишапуре определённую свободу мысли.

Отец Хайяма воспользовался возможностью дать сыну образование. Вероятнее всего, будущий поэт с 10−12 лет учился на богослова в популярной тогда школе учёных-шиитов «Братья чистоты». Её особенности проливают свет на многие загадки личности и творчества Хайяма.

Каждый молится богу на собственный лад.

Всем нам хочется в рай и не хочется в ад.

Лишь мудрец, постигающий замысел божий,

Адских мук не страшится и раю не рад.

Как ни странно, но богословский курс опирался скорее на древнегреческие представления об обучении, чем на исламскую традицию. В него входило изучение математики, астрономии, географии, музыки, биологии, философии — причём всё это по греческим текстам. И лишь в самом конце давались знания собственно исламского богословия — понятное дело, оказывающегося под воздействием всё тех же греков.

Математика считалась разделом философии и преподавалась скорее как оккультная наука, в которой числа и операции над ними отражают логику создания и существования мира. Величайший учёный ХХ века Эйнштейн скажет, что, постигая науку, он «хочет узнать мысли Бога». Тем же Хайяма привлекала математика. Поэту казалось, что, изучив математические правила, он поймёт законы мироздания — по которым существует сам Аллах. И если математика подвластна разуму, то ему же подвластна и вся логика мира. «Я не пытаюсь вообразить Бога как личность; мне достаточно изумительной структуры мироздания, насколько наши несовершенные органы чувств могут её воспринять» — этот Эйнштейновский пафос идёт ещё со времён Хайяма.

Перед обучающимся вставала примерно такая картина мира. Материальный мир, который мы видим вокруг себя, — зол. Это первобытная тьма, нищета, первозло, максимально удалённое от божества. Мир создан не из высшего замысла, а из неприятной случайности. Прямая противоположность ему — «Единое», приравниваемое к Богу — Аллаху. Задача человека — не совершенствовать мир, а освободиться от физического существования, власти тела и приобщиться к высшему благу. Грек Плотин утверждает, что в этой задаче разум — затуманенный злым материальным миром — не помощник: единственный путь — это экстаз, при котором человек теряет свою личность и становится частью «Единого».

Образ вина, постоянно присутствующий в стихах Хайяма, — это адресация к ограниченности разума, недостаточности его для познания всей полноты жизни и Бога. Вином как символом экстаза пользовались и мистики-суфии (к которым был близок Омар), и сами древние греки — вспомним бога вина Диониса, из оргий которого и родилось слово «экстаз».

Сегодня — оргия. С моей женой,

Бесплодной дочкой Мудрости пустой,

Я развожусь! Друзья, и я в восторге.

И я женюсь — на дочке лоз простой.

Однако Плотину оппонировал греческий философ Аристотель (хотя в те времена знали скорее работы его учеников). Он утверждал, что жизнь — как бы коротка она ни была — это прекрасный и высокий дар. Вместо того, чтобы бесцельно прожить её в мракобесии и мещанстве — необходимо культивировать в себе бодрствование, чувствование, мышление. Только такое активное состояние открывает человеку радость и блаженство. Только оно отделяет человека от зверя.

К чему адресуют все эти проблемы? К месту и роли каждого человека. К противоборству фатуму, судьбе. Ислам, как и многие другие религии, учит, что «на всё воля Аллаха». И, одновременно, что Господь — добрый, прощающий, любящий. Однако эти утверждения трудно соотносятся с повседневным опытом: нищетой, несправедливостью, процветанием пороков даже среди священнослужителей и духовных учителей. Поэтому в религии, философии, политике всегда происходит разделение по линии отношения к несовершенству действительности.

Жизнь сотворивши, смерть ты создал вслед за тем,

Назначил гибель ты своим созданьям всем.

Ты плохо их слепил. Но кто ж тому виною?

А если хорошо, ломаешь их зачем?

Всегда есть люди — в первую очередь, конечно, представители правящего класса — которые убеждают народ, что несправедливость на самом-то деле справедлива. Что это «провидение», «испытание», «кара за грехи одних и награда за доблести других», «невидимая рука рынка», «естественный отбор» и т.д. Слова меняются в зависимости от эпохи, позиция — остаётся. Соответственно, простым людям предлагается терпеть. А «непростым» — либо использовать своё право на обогащение, либо отправляться в умственное путешествие по «лучшим мирам».

Мы — послушные куклы в руках у творца!

Это сказано мною не ради словца.

Нас по сцене всевышний на ниточках водит

И пихает в сундук, доведя до конца.

Показательна здесь история упомянутых уже мистиков от суфизма. Часть суфиев объявила, что реальный мир им не важен — и занялась копаниями в себе в поисках Бога. Одни становились аскетами, отшельниками, простыми ремесленниками, ведущими скромную жизнь. Другие же, возомнив себя «просвещёнными» и «не связанными со здешним миром», богатели на службе у султанов, творили любое беззаконие и несправедливость.

С другой стороны — всегда есть народная мечта об освобождении из-под гнёта, о справедливом правлении и наказании властителей-самодуров. Не всегда она довольствуется обещаниями загробных воздаяний. В народе веками жила память об удачных восстаниях (например, маздакидов), которые приводили к уничтожению феодализма и установлению городов-коммун. Впрочем, подобные движения были стихийными и всегда быстро подавлялись.

Во времена Омара народные чаяния использовали исмаилиты, основные силы которых возглавлял легендарный Хасан Саббах, который сыграет немалую роль в жизни Хайяма. В массовой культуре остались их ассасины — воины и наёмные убийцы, обитавшие в захваченных исмаилитами крепостях, объявившие войну исламским государям. Однако и исмаилиты — как на уровне религии, так и на уровне политики — всё больше и больше склонялись к установлению нового жёсткого порядка, новой монархии и феодального правления. Порою трудно было понять, где заканчивается воля народа, а где начинаются корыстные манипуляции.

Мужи, чьей мудростью был этот мир пленен,

В которых светочей познанья видел он,

Дороги не нашли из этой ночи темной,

Посуесловили и погрузились в сон.

Наконец, были такие, как Хайям. Они видели как угрозу со стороны властителей-ортодоксов, так и со стороны сил, справедливо адресующихся к бедственному положению народа, но желающим просто сменить одного («несправедливого») правителя на другого («справедливого»). И отказывающихся в итоге от принципиального переустройства мира. Даже в рамках религии, фаталистичной и подчёркивающей власть Бога, подобные Хайяму люди обосновывают ценность человеческой личности, жизни и требования совершенствования мира. К сожалению, не часто они оказываются соединены с народом.

«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай — это две половины души.

Так складывалась и судьба Хайяма. Большую часть жизни ему предстояло провести среди исламских элит, ограждённому от прямоты и откровенности простой жизни.

Золотая клетка

Ты знаешь, почему в передрассветный час

Петух свой скорбный клич бросает столько раз?

Он в зеркале зари увидеть понуждает,

Что ночь — еще одна — прошла тайком от нас.

Омар, ценящий науки, разум и возвышающий роль человека, оказался близок к движению мутазилитов — учёных и богословов, опиравшихся в трактовке ислама на логику и рациональные аргументы, почерпнутые у греческих философов. Они утверждали, что Коран следует понимать не буквально, а аллегорически — следуя заложенному в него духу, а не каждой букве текста. Мутазилиты считали, что Аллах не предопределяет судьбы людей; человек наделён свободой воли, а, следовательно, рай и ад — лишь справедливое воздаяние за его свободный выбор.

Конечно, не стоит представлять их себе демократами и либералами от ислама — мутазилиты настаивали на том, что истинная вера должна насаждаться не словами и убеждением, а огнём и мечом. Так что «свободомыслие» их было жёстко ограниченно и довольно репрессивно. Тем не менее на мутазалитов начались гонения со стороны исламских ортодоксов и Хайям, опасаясь быть к ним причисленным, уезжает в Самарканд.

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Там покровителем Омара стал духовно близкий ему верховный судья города Абу Тахир, который представил его тогдашнему правителю западно-караханидского государства (простирающемуся не намного дальше, чем от Бухары до Самарканда) Шамс аль-Мульку. По велению хана Хайям переезжает в Бухару и надолго входит в правящую элиту. Тогда про Омара писали, что государь крайне ценил его и даже сажал рядом с собой на трон. Скорее всего ведущего кочевой образ жизни хана интересовали богословские таланты Хайяма, хотя сам будущий поэт интересовался в это время, скорее, точными науками.

Через 10 лет его вызвали уже ко двору султана великой тюркской Сельджукской империи, находящейся в те годы на пике своей мощи. Она простиралась на большие территории Ближнего и Среднего Востока. В неё входили современный Иран, Ирак, Азербайджан, затем — Армения, Сирия, Палестина, почти вся Малая Азия. Покровителем Хайяма стал всесильный визирь Низам аль-Мульк, фактический правитель государства. Сам Омар занял место надима — ближайшего друга и наставника султана Малик-шаха I.

Здесь Хайям в полную силу мог заняться наукой. Он 18 лет руководил обсерваторией в Исфахане, провёл календарную реформу.

В эти годы философия Хайяма отличалась оптимизмом. Он верил во всесилие человеческого разума, в достижение счастья и спасения через изучение наук. Реальное зло для него — не злонамеренность Бога, а просто вытекающая из логических законов необходимость, отсутствие добра. Аллах даёт людям свободу воли, которая подразумевает возможность склониться ко злу, но требует от них стремиться к совершенству — причём не в загробной жизни, а в материальном мире. Человечество должно познать законы жизни и устроить, на основе этого знания, справедливую коллективную жизнь.

Нельзя при этом сказать, что Хайям чрезмерно пользовался благами своего положения. По воспоминаниям современников, он, скорее, походил на фанатичного учёного, ведущего умеренный образ жизни и сторонящегося политики. Богатств за эти годы Омар не скопил. Если он и использовал своё высокое положение — то только для развития обсерватории. С другой стороны, если его нечто и не устраивало в существующем порядке вещей, — то это, разве что, косность ортодоксального богословия и непросвещённость окружавших его людей. Он был резок в богословских спорах, но не более того.

Вместо злата и жемчуга с янтарем

Мы другое богатство себе изберем:

Сбрось наряды, прикрой свое тело старьем,

Но и в жалких лохмотьях — останься царем!

Тем не менее при всех достижениях Сельджукского государства в области науки и культуры, простой люд нёс на себе все тяготы жёсткого феодального устройства. Султан давал властям на местах большую свободу действий. Его визирь, сколь бы гениальным политиком он ни был, для укрепления своего положения протаскивал во власть всех своих родственников. А родня визиря мало походила на самого визиря: даже из его детей какими-то талантами обладал разве что Муайид аль-Мульк. Зато они были властолюбивы, вероломны и склонны к гедонизму.

Рано или поздно интересы визиря и интересы султана должны были столкнуться. Однако их вспыхнувший было конфликт разрешили другие силы. Во времена правления Малик-шаха I в стане исмаилитов получил влияние Хасан ибн Саббах. Он сделал целью своей жизни свержение власти Сельджуков, «переворачивание вверх дном» всего их государства и освобождение от тюркских завоевателей территории Ирана. Саббах вообще считал тюрков не людьми, а силами зла — джиннами и пери.

Саббах ездил по иранским землям, поддерживал происходящие тут и там против усиливающегося с каждым годом феодального ига крестьянские восстания, обучал наёмных убийц и занимался террором против высоких имперских чинов. Его ставки были расположены в горах, где обычно скрывались восставшие крестьяне и находились неприступные крепости, вроде взятого хитростью Аламута — «Орлиного гнезда» — ставшего оплотом ассасинов.

Если труженик, в поте лица своего

Добывающий хлеб, не стяжал ничего —

Почему он ничтожеству кланяться должен —

Или даже тому, кто не хуже его?

Пользуясь сложным и многосторонним конфликтом, разгоревшимся внутри сельджукских элит, Саббах организовал убийство визиря Низама аль-Мульк, покровителя Хайяма. Вскоре умер — или был убит — и султан. Империя оказалась погружена в пучину династических войн, когда брат шёл на брата, а дядя предавал племянника.

А Хайям внезапно обнаружил себя посреди пепелища.

Борьба с отчаянием

Где вы, друзья! Где вольный ваш припев?

Еще вчера, за столик наш присев,

Беспечные, вы бражничали с нами…

И прилегли, от жизни охмелев!

Поскольку Омар был выдающимся учёным и не был политиком, воюющие стороны не обращали на него внимания. Однако дело его жизни — исфаханская обсерватория — оказалась закрыта, а учёные — брошены на произвол судьбы. Омар вынужден был жить на скудные сбережения и за счёт знания грамоты и Корана. А было ему уже более 40 лет. В это время появляются самые мрачные рубайи Хайяма, вызванные не столько материальными проблемами, сколько пониманием: его долгая работа оказалась в итоге никому не нужна.

Ответственность за то, что краток жизни сон,

Что ты отрадою земною обделен,

На бирюзовый свод не возлагай угрюмо:

Поистине, тебя беспомощнее он.

В те же годы он пишет первые рубайи, критикующие новую власть. Например, про вдову султана Малик-шаха, ставшую центром интриг:

На чьем столе вино, и сладости, и плов?

Тупого неуча. Да, рок — увы! — таков!

Глаза Туркан-хатун, красивейшие в мире,

Добычей стали чьей? Гулямов и рабов.

В какой-то момент, все три наследника Малик-шаха заболевают оспой — и лечить их вызывают Хайяма. Один — Махмуд — умирает, два других — Беркярук и Санджар — выздоравливают. Злые языки говорят, что гибель одного из братьев вызвана злокозненностью Омара, действующего в чьих-то интересах. Когда Санджар станет султаном, он не забудет этого подозрения.

Однако сначала к власти пришёл Беркярук, визирем которого стал Муайид аль-Мульк — сын Низама, старого благодетеля Хайяма. Омар снова стал приближен ко двору, однако новая элита смотрела на него искоса.

Хайям становился всё более и более скрытным. Иногда, когда он встречался с особым невежеством или особой подлостью, Хайям обнаруживал все свои знания и таланты спорщика — но этим тут же пользовались его враги, и Омар снова надолго замолкал. Наконец, когда Муайид предал Беркярука, Омар подвергся открытым гонениям — и был вынужден уехать.

О, если б каждый день иметь краюху хлеба,

Над головою кров и скромный угол, где бы

Ничьим владыкою, ничьим рабом не быть!

Тогда благословить за счастье можно б небо.

Невзгоды, идущие одна за другой, пошатнули оптимистическую веру Хайяма. Мир оказался гораздо более сложным и разнообразным, чем казалось разуму учёного. Омар стал сомневаться в правильности своего пути, уличал себя в самодовольстве и богохульстве.

Междоусобные войны полностью разорили территории сельджукского государства. Столкнувшись с нищетой и трудностями простого народа, он осознал, как далеки его научные размышления были от актуальной морали. Долгое время богословы использовали логику для оправдания любых жестокостей и несправедливостей. А теперь вся жизнь государства погрузилась в нескончаемый хаос, вся видимая рациональность общественной жизни обрушилась. Наступила эпоха невежества и подлости.

Встань и полную чашу налей поутру,

Не горюй о неправде, царящей в миру.

Если б в мире законом была справедливость —

Ты бы не был последним на этом пиру.

Хайям совершает паломничество в Мекку, а затем возвращается на Родину — в Нишапур. Местные власти сначала пытались льстить известному на всю страну учёному, но, поняв, что тот в опале — начали травлю. Впрочем, среди них находились и желающие учиться у него мудрости. Известна история, как один законовед втайне учился у Хайяма, а на людях — поносил его. Тогда Омар созвал музыкантов и, когда законовед зашёл к нему домой, приказал им трубить и бить в барабаны. На шум сбежался народ, и перед ним Хайям раскрыл секрет нерадивого ученика.

Надо заметить, что у Омара уже не было денег, чтобы нанять музыкантов — они помогали ему по собственной воле. Простые люди любили Хайяма — не только потому, что отец его был из ремесленников. Омар помогал соседям, составлял для них прошения, участвовал в их спорах, давал мудрые советы. Само описанное осмеяние проводилось на глазах простого народа, сочувствовавшего опальному философу.

Из всего, что Аллах мне для выбора дал,

Я избрал черствый хлеб и убогий подвал,

Для спасенья души голодал и страдал,

Ставший нищим, богаче богатого стал.

Я уже упоминал, что в то время выделяли трёх великих людей. Это была расхожая легенда о том, как Хайям, его покровитель — визирь Низам аль-Мульк и Хасан Саббах были друзьями детства. Низам предаёт Хасана — чем объясняется их ярая вражда. Однако Хайям выступает в ней, как бескорыстный философ, отвергнувший зло власти, искатель истины. И на эту память не повлияли даже пущенные врагами Омара слухи, что тот был груб, сух и скуп.

Выводы из жизни

Цель творца и вершина творения — мы,

Мудрость, разум, источник прозрения — мы,

Этот круг мироздания перстню подобен —

В нем граненый алмаз, без сомнения, мы.

В Нишапуре Хайям посвящает себя преподаванию. Тогда же он пишет почти все свои рубайи, а также свой последний философский трактат, окончательно оформляющий его философию.

Омар не отказывается от своего представления о том, что в мире царит некий высший порядок, закон, последовательность. Однако из всех взаимосвязанных элементов вселенной он выделяет человека, ставя его на один уровень с Богом — началом, творящим мир. Каждый человек уникален, его личность — единственная, неподвластная бесконечному круговороту жизни. Новизна взгляда Хайяма — в том, что он говорит не о мусульманине или христианине — а о человеке познающем.

Главное противоречие человека — между его телесной формой и стремлением разума и души к высшему, к Абсолюту. Люди не должны просто отринуть материальный мир — они должны подчинить свою телесность этому высшему стремлению, стать истинно свободными. Это позволит им развернуть заложенный в них потенциал. Жить и творить необходимо здесь и сейчас, а не в будущем или на небесах. Не надо зацикливаться и на неизбежности смерти — она лишь должна торопить человека, побуждать максимально продуктивно использовать отведённое ему время.

Смертный, если не ведаешь страха, — борись.

Если слаб — перед волей Аллаха смирись.

Но того, что сосуд, сотворенный из праха,

Прахом станет, — оспаривать не берись.

Полное познание высшего Единства — возможно. Однако мир каждого реального человека ограничен и субъективен: он видит не всю вселенную, а, как бы, только одну её сторону — или один её «срез». Исправить это можно, используя как рациональность, так и интуицию — то самое «вино» мудрости, которое столь прославляет Хайям.

Христианин, мусульманин, любой другой человек — все как бы вырывают из цельности вселенной отдельные куски. Каждый из них думает, что его знания — абсолютны, однако на самом деле это лишь разные части одного целого; разные пути достижения полного знания.

Рабы застывших формул осмыслить жизнь хотят;

Их споры мертвечиной и плесенью разят.

Ты пей вино: оставь им незрелый виноград,

Оскомину суждений, сухой изюм цитат.

Так, мусульманин-ортодокс не может познать мир просто потому, что считает любое другое воззрение на мир ложным, отвергает его. Набиравший в те времена популярность суфий аль-Газали, говорящий о природном неравенстве людей и их разной способности к познанию — также чужд Омару. Подобные частности, по мнению Хайяма — мимолётны; прочно только стремление к общему. Этим объясняется пренебрежительное отношение Омара к религиозным ритуалам и предписаниям, например, к шариату. Мир стереотипов и привычек, владеющих человеком — противопоставляется реальному миру, сложному, загадочному и постоянно движущемуся.

Послушай слов Хайяма про самый верный путь:

Нарушь посты, молитву, зато хоть чем-нибудь

Ты помоги другому, будь плох он, будь он пьян.

Пей сам, грабь по дорогам, но только добрым будь.

Знания человека всегда (или очень долгое время) будут частичны, относительны. Познание Бога по Хайяму — это стремление охватить всю сложность, тотальность мира и его законов. Понимание этой сложности важно не просто само по себе, а поскольку оно меняет человека, совершенствует его каждодневное мышление. Человек, исправляющий себя и стремящийся к такому познанию — величайшая ценность.

Величайший грех — самодовольство, поскольку оно преграждает путь к совершенствованию в мире, который постоянно усложняется и движется. (Король троллей у Ибсена убеждает главного героя: не «будь самим собой», а «будь доволен самим собой»). Истинный путь человека запутан и исполнен страданиями, однако трудности позволяют ему высветить самые скрытые закоулки его души.

Как нужна для жемчужины полная тьма,

Так страданья нужны для души и ума.

Ты лишился всего, и душа опустела?

Эта чаша наполнится снова сама!

Говорят, что прямо перед смертью Хайям сотворил вечернюю молитву, склонился до земли и сказал: «О Боже мой, ты знаешь, что я познал тебя по мере моей возможности. Прости меня, мое знание тебя — это мой путь к тебе». После этого он умер.

Хайям не стал лидером движения, как Хаббас — и не строил государство, как аль-Мульк. Омар был учёным, богословом, желавшим увидеть полноту жизни, но увидевшим её слишком поздно. Тем не менее народная память сохранила его образ более светлым, чем Хаббаса или аль-Мулька. Его мысли — и его поэзия — пережили столетия и всё так же отдаются резонансом где-то в сердцах людей, несмотря на клевету и неправдивые трактовки.

Когда б я властен был над этим небом злым,

Я б сокрушил его и заменил другим,

Чтоб не было преград стремленьям благородным

И человек мог жить, тоскою не томим.