После мартовских скандалов в Министерстве культуры РФ, связанных с финансовыми махинациями, обострилось внимание общества к этому ведомству. И, судя по количеству опубликованных историй об уровне квалификации привлекаемых к охране наследия лиц и неординарности принимаемых ведомственных решений, оказывается, что довольно много вреда было нанесено отечественному наследию, в первую очередь памятникам архитектуры, при непосредственном участии сотрудников данного ведомства. И если воинствующее невежество, как, например, новое строительство на Соловках или «модернизация» научных подведомственных Министерству институтов сами по себе не очень волновали наше общество (сколько ни вещали о том специалисты), то хищения и финансовые махинации сразу привлекли к себе всеобщее внимание. То есть взволновала мотивация, ради которой объекты наследия уродуются. А причина — незнание, непонимание и неприятие ценностей наследия, неспособность высших чиновников защитить то, о чем они представления не имеют, но волею судеб поставлены на командование — не вскрывалась и обсуждать её доныне не принято. А между тем именно это, по нашему разумению, и есть корень зла, а хищения — одно из следствий. И мириться с этим обстоятельством никак невозможно. И вопиющую безграмотность, и бездарность усаживаемых на руководящие посты по разным вертикалям недорослей терпеть затруднительно, ведь дискредитируют они дело, которому престарелые и незлобивые профи отдавали всю свою творческую жизнь и добивались неплохих результатов (вопреки, а не благодаря министерскому участию).

Александр Горбаруков ИА REGNUM
Лысенко новый, а конец его — тот же

Конечно, нельзя всю без исключений деятельность Министерства культуры сводить к негативу — это будет неправда. Состояние дел в разных отраслях культуры может быть различным. Однако общий тренд не одного только Министерства культуры, возмущающий общество и ведущий к весьма разрушительным последствиям, очевиден: ведомства перестали ОБСЛУЖИВАТЬ свою отрасль и выполнять профессионально управленческие функции по организации решения возложенных на них задач. Напротив, они теперь ОБСЛУЖИВАЮТСЯ своими подведомственными организациями по принципу «чего изволите», превращаются в раковые опухоли, обеспечивая нездоровый метаболизм всего управленческого аппарата. Одна из основных причин этого управленческого абсурда — полный непрофессионализм, дремучее невежество, отсутствие у новой плеяды руководителей элементарного знания о предмете, которым они руководят. И одновременно — болезненное честолюбие, сводящее смысл жизни к руковождению хоть чем-нибудь, мерило жизненного успеха через наличие капиталов (отсюда и мздоимство, и финансовые махинации) и степень допуска к администрированию и манипулированию человеческими коллективами (отсюда ложь, сокрытие информации, боязнь профессионалов). Не имея представления о предмете, они окружает себя заместителями и руководителями нижеследующего уровня, которые комплиментарны своим начальникам по уровню восприятия действительности. Это новые комиссары, полагающие нормальным содержать профессиональных исполнителей в статусе интеллектуальной дворни, обслуживающей отраслевую вертикаль. Однако выбрать нужное направление действий они не могут, задачи формулировать не умеют, кадры подобрать не способны и ценность знания для них есть абстрактная величина. В результате получается окружающая нас неприглядная действительность. А вопрос разрешается просто: если делом руководит разбирающийся с профессиональным опытом человек, то он не сможет в силу своего знания и образования сделать так, что хуже некуда. На наших глазах произошла чудовищная девальвация профессионального отраслевого знания, но плодятся как саранча «профессиональные» управленцы всего и вся — эффективные менеджеры, ставшие уже именем нарицательным. История «оптимизации» последних лет Института Наследия им. Д.С. Лихачёва — одна из репрезентативных иллюстраций к происходящему.

Созданный в начале трудных 90-х годов, получивший признание в регионах и уважение среди коллег «по цеху», Институт Наследия стоически боролся за своё существование — то тянулись длительные тяжбы за занимаемое им здание, аренда которого была оформлена не должным образом, то надо было при условии нищенских зарплат искать способы привлечения специалистов, то по министерскому приказу производить масштабные сокращения и искать внебюджетные средства. Министерство заказами институт не баловало, денежные потоки шли мимо в другие организации, хотя интеллектуальный потенциал института был весьма высок и он был способен осуществлять многие концептуальные, законотворческие и проектные разработки. Выручали регионы, дававшие заказы. За 21 год работы (1992−2013) института при директорстве проф. Ю.А. Веденина были заложены методические основы охраны наследия, многочисленные издания института знали во всех российских регионах, без ссылок на труды института и его специалистов не обходилась ни одна работа по наследию. Под руководством его ведущих специалистов или при их активном участии разрабатывались многие программы по наследию, ставшие базовыми для большого числа российских регионов, муниципальных образований, музеев-заповедников, национальных парков. Благодаря институту внедрялся территориальный комплексный подход к охране и использованию наследия, была разработана оригинальная концепция культурного ландшафта как объекта наследия, заложена методическая база к целостному рассмотрению природной и культурной, материальной и нематериальной составляющих наследия, на основании чего опубликована книга «Культурный ландшафт как объект наследия», а позднее — методическое руководство «Сельские культурные ландшафты: рекомендации по сохранению и использованию», ставшие настольными книгами для многих исследователей и практиков. Были заложены новые направления исследований в гуманитарной географии, нацеленные на изучение роли наследия в развитии территорий и жизни общества, активно развивались направления исследований живой традиционной культуры и традиционного природопользования, обрабатывались новые документы и открывались новые страницы истории объектов наследия. Результаты этих трудов регулярно публиковались в серийных изданиях: «Культура российской провинции» (ред. Е.Д. Андреева), «Гуманитарная география» (ред. Д.Н. Замятин), «География искусства» (ред. О.В. Лавренова), «Наследие и современность» (ред. П.М. Шульгин), «Архив наследия» (ред. В.И. Плужников). Огромную работу осуществляло картографическое подразделение (рук. А.И. Ельчанинов) — создатель целого ряда карт наследия по регионам и схем музеев-заповедников, оно определяло высокую планку качества картографической продукции по наследию, недосягаемую для других организаций; фундаментальный труд этого подразделения — 4-й том «Атласа России: История. Культура». Через публикации, выступления, проекты специалисты института вели огромную просветительскую работу, знакомили своих коллег по отрасли с международными подходами и стандартами, с зарубежным опытом комплексной охраны наследия. Особенно плодотворным было многолетнее сотрудничество с норвежским Департаментом охраны культурного наследия при Министерстве окружающей среды, благодаря которому была осуществлена первая международная миссия мониторинга на Соловецкий архипелаг, начали внедряться лифтинговые системы в реставрации деревянных памятников, было положено начало комплексным исследованиям культурных ландшафтов Кенозерья. Оригинальные разработки осуществлялись по электронной визуализации объектов наследия, компоновке подходов, применяемых в искусстве, с научными методами презентации наследия (рук. С.А. Пчелкин). Много труда и внимания требовало участие в законотворческих проектах, многие позиции закона «Об объектах культурного наследия» внесены туда благодаря участию института, он оказал влияние и на закон «Об особо охраняемых природных территориях», и на закон «О территориях традиционного природопользования», это влияние отражено в правительственной «Концепции развития системы особо охраняемых природных территорий на период до 2020 г.», специалисты института разработали формат и сделали первые государственные доклады по наследию, ими разработана Государственная стратегия формирования системы достопримечательных мест, историко-культурных заповедников и музеев-заповедников. Достаточно самостоятельно в рамках института работала Морская арктическая комплексная экспедиция — МАКЭ (рук. П.В. Боярский), по результатам исследований которой были опубликованы великолепные издания и карты по Соловкам (рук. В.П. Столяров), Новой Земле и Вайгачу. В районе Берингии на Чукотке был сделан целый ряд научных открытий (археологическая экспедиция под рук. С.В. Гусева) и осуществлёны уникальные исследовательские проекты по изучению традиционных культур, в частности морских охотников-зверобоев (рук. Л.С. Богословская, И.И. Крупник). В институте всегда царили творческая атмосфера и взаимоуважение, подразделения взаимодействовали друг с другом и обменивались результатами своих работ, исследованиями руководили ведущие авторитетные специалисты. Это сотворчество людей разных специальностей сложилось не сразу, потребовались годы совместной проектной работы, чтобы сложился такой уникальный целостный коллектив.

С приходом г-на В.Р. Мединского на должность министра всегда непростые отношения с Министерством культуры обострились, и основатель Института Ю.А.Веденин ушел в добровольную отставку в 2013 г., высказав пожелание назначить на оставляемую им должность одного из своих коллег. Однако у г-на министра были иные планы, нужен был послушный руководитель, а послушный — значит зависимый, а зависимый — значит с изъянами. В 2013 г. министр публично заявляет о своей неудовлетворённости работой подведомственных институтов, смысл которой сводится к тому, что в этих институтах засели лоботрясы и бездельники, которые и за нищенскую зарплату готовы продолжать заниматься своим хобби. Вырабатывается стратегия борьбы с наукой методом слияния институтов и замены директоров. В мае 2013 г. на должность директора Института Наследия назначается брутального вида г-н П.Е.Юдин, до того полгода проработавший в должности замдиректора Российского института культурологии и взятый от какого-то мелкого бизнеса с полным отсутствием изначальных представлений о наследии. Объединив два института и изгнав всех совместителей, инакомыслящих и просто ему непонятно зачем числящихся в штатах сотрудников, он с успехом исполняет задание по зачистке объединённого учреждения от лишних мозгов, опираясь на некоторых своих заместителей — представителей дореформенных коллективов.

Блестящая идея и результат тоже — запустить дикого слона в антикварную лавку и ожидать, когда он там отберёт самое ценное и всё должным образом упорядочит. В результате ликвидируются многие научные направления, в частности подразделения, занимавшиеся традиционной живой культурой (нематериальное наследие), усадебной культурой, гуманитарной географией, краеведением, комплексными региональными программами охраны наследия, экологическими проблемами сохранения наследия, экспертизой наследия, комплексными исследованиями Центрального региона России, редакционно-издательской деятельностью. Юдин вынуждает бОльшую часть научных сотрудников уволиться (тем самым выполняя поручение Президента об увеличении заработной платы), количество научных сотрудников Института Наследия сокращается почти в 3 раза. Но все уволенные хорошенько помнят, по чьему именно желанию они расстались с Институтом, и могут об этом при случае рассказать. Из-за своей гражданской позиции и принципиальном несогласии с политикой Министерства культуры по организации достопримечательного места «Древний Радонеж» был уволен руководитель подразделения, занимавшегося комплексными исследованиями и проектированием исторических территорий Центрального региона России, д.и.н. С.З.Чернов. От нежелания принимать участие в финансовых манипуляциях нового руководства уволился из Института зам. директора по научной работе и руководитель подразделения комплексных региональных программ по сохранению наследия П.М.Шульгин. Относительно достижений на ниве ликвидации Института культурологии пусть напишут сами культурологи. Наше элитарное общество решило, что наука его обременяет, коллективы ученых, инженеров, исследователей надобно проредить, их нищету и рабское положение завуалировать за счет прореживания их же рядов.

Дальнейшая «оптимизация» науки заключалась в выстраивании властных вертикалей с широким внедрением чиновной вседозволенности, в бесконечном третировании оставшихся научных кадров, хамстве в отношении наиболее интеллектуально чувствительных коллег, постоянном вопрошении о смысле их присутствия при отсутствии денежных поступлений в казну от их деятельности, мизерных зарплатах изживаемых коллег на уровне федерального минимума в 6 тыс.руб. и в кратковременном поднятии зарплат немногочисленным прочим, доведение свиты заместителей до 9 человек, погроме институтской библиотеки «за ненадобностью» (поскольку «всё можно найти в Интернете»). От сотрудников требовали обосновать финансовую доходность своей тематики и постоянно напоминали, что «дармоедов» держать не будут, деньги надо самим зарабатывать и не просто зарабатывать, выполняя определённую работу, а самим искать источники финансирования. Постоянный лейтмотив «это не нужно министерству» выводил из равновесия руководителей научных тем. Главное — правильно задать тон дискуссии. Вот если бы стоял вопрос «это не нужно Отечеству» — тогда можно было бы подискутировать, а кто в действительности нужен Отечеству. Однако польза для министерства…, да ещё в денежном эквиваленте…, очень неожиданный дискурс для человека, привыкшего отдавать свои профессиональные знания на пользу делу, а не серийному производству фальсифицирующих симулякров. Для подстегивания «дармоедов» был создан специальный отдел внебюджетной деятельности, руководимый одной из заместителей директора, Л.Л.Пшеничниковой, однако мы не можем назвать ни одного проекта по тематике наследия, добытого этим загадочным подразделением, вместо финансовых поступлений оттянувшего немалые ресурсы на своё содержание. Доходность капитализации мозгов «дармоедов» была достаточно высокой для новой интеллектуальной «элиты», доказательства чего хранятся в институтской бухгалтерии, но никогда не будут обнародованы. За период 2-х годичного эксперимента над уничтожаемыми институтами экспериментаторы набрались такого опыта, что одна из них, Л.Л.Пшеничникова, поменяв фамилию на Л.Л.Маркова, вышла на защиту кандидатской диссертации по культурологии, а П.Е.Юдин во всеуслышание декларировал свою готовность защитить кандидатскую диссертацию (мы не ведаем, сбылась ли сия мечта). Эти «талантливые» люди быстро поняли, что присвоение ученых степеней нынче производится не столько по уму, сколько по наличию административного и финансового ресурса, чем нельзя не воспользоваться. Обратим внимание на это обстоятельство: сегодня, благодаря наличию миниатюрных электронных носителей с огромными базами научных данных, включая научные отчеты, и массовой постановке на руководящие должности околонаучных авантюристов, произошло нечто страшное — эти самые базы данных по различным направлениям исследований попали в руки к тем самым авантюристам и происходит наглый интеллектуальный грабёж исследователей и коллективов, которые иногда и не ведают, что где-нибудь в Кемерово или Казани результаты их работы красуются на страницах очередной липовой диссертации или служат отчетными материалами по новым грантам и проектам. Это не менее страшно, чем автомат Калашникова в руках у обезьяны. Однако дело не в личностях, а в системе подбора кадров на руководящие должности в отрасли, подведомственной Министерству культуры.

Неожиданно осенью 2014 г. П.Е.Юдин был снят с должности без каких-либо объяснений ошарашенному коллективу. Конечно, не за «тягу» к знаниям и не за финансовые фиоритуры, которые он особо и не скрывал. Никто не спросил и никто не ответил за бессовестное разорение двух институтов. На место П.Е.Юдина пришёл интеллигентно-робкого вида г-н А.С. Миронов. Оставаясь одновременно советником министра культуры и, огородившись поясом безопасности из разнообразных заместителей, советников и секретарей во избежание любых контактов с руководимым им коллективом, он продолжает начатую предшественником политику зачистки института от старого состава научных кадров и целых научных направлений, при этом сохраняя численный состав штатов за счет набора новых людей, в большинстве своём к науке непричастных. Очередной директор даже не удосужился как следует познакомиться со своим коллективом, он передал бразды правления по старой институтской тематике двум из своих заместителей, С.Ю.Житенёву (ныне советник) и А.В.Окорокову, прекрасно оценив, что их руководящие способности доведут остатки коллектива и тематики Института до управленческой гангрены, до полного изживания духа и следов некогда продуктивной и актуальной научной деятельности. Между тем методы зачистки остатков научного коллектива Института Наследия приобрели фантастически изощрённый характер, соответственно назначенной фигуре. А.С. Миронов, имеющий ученую степень кандидата филологических наук, тем не менее, как и его предшественник, не обладает опытом и знаниями относительно наследия (об этом свидетельствует отсутствие опубликованных научных работ по предмету), поэтому вполне закономерно, что основная его мыслительная интенция заключается в приспособлении наследия к тому, чем он привык заниматься. А именно — применением технологий «мягкой силы» на ниве пропаганды, или «созданием видимости объективного факта» с последующим «камуфляжем мнения» под тот самый «факт», завершающийся «скрытым навязыванием точки зрения». Конкретнее — направленными трансформациями общественного сознания на основе манипуляций фактами, дезинформации, сокрытия информации, что отчасти напоминает распространённую в 90-е годы игру в «наперсток» и может крепко запутать потенциального оппонента.

Избавившись от специалистов, А.С. Миронов оказался неспособным грамотно организовать работу по ряду ответственных тем (государственный доклад, стратегия государственной культурной политики, создание портала общественного мониторинга объектов наследия, расширение представительства России в Списке всемирного наследия и пр.). Он демонстрирует чудеса дезинформации, наладив производство фейковщины по любому исходящему от верховной власти информационному поводу; нимало не стесняется распространять измышления о создателе института; скрывает актуальную информацию об институте даже от самих его сотрудников, предложив вместо оной новостную строку на сайте с бессмысленным перечнем встреч, поездок, семинаров и пр. десятка приближенных лиц; унижает опытных, заслуженных специалистов зарплатами в 6−12 тыс. руб., обязательствами согласовывать каждый свой шаг с «властной вертикалью», дисциплинарными взысканиями, принуждая людей к увольнению; многократно в году перетасовывает научные планы института, содержание которых всё меньше и меньше соотносится с научным смыслом и знанием. Цензура — его стихия, цензура командировок, участия в научных форумах и проектах, цензура творческой жизни специалиста в целом. Запретить и не пустить — главные методы управления, поэтому сотрудники нередко вынуждены выезжать на конференции за свой счёт во время своего очередного отпуска. Работа по индивидуальным договорам жестко наказуема: все те, кто их имели, принуждаются к увольнению, как, например, группа специалистов, работавшая по подготовке номинационного досье для включения Кенозерского национального парка в Список всемирного наследия ЮНЕСКО.

Как деморализовать научный коллектив, слаженно работавший 21 год? — Навести подозрения в нечистоплотности на его научного руководителя, оклеветать его. Основатель Института Наследия, проф. Ю.А.Веденин, после ухода с поста директора занимал должность главного научного сотрудника, наивно полагая продолжать оказывать воздействие на научные направления исследований и желая помочь новым руководителям наиболее рационально использовать имеющийся кадровый потенциал. Ведь знаний по предмету у них, бедных, совсем нет. Убедившись, что в Институте Наследия тематика наследия более не является приоритетом, что исследовательские функции заменяются политизированной наукообразной пропагандой с элементами цензуры, что установленный им демократичный стиль управления сменился на подобие строгого режимного предприятия, он ушел с должности, написав открытое письмо о причинах своего ухода.

Новое руководство, в полном соответствии с министерским стилем взаимоотношений, не поблагодарило его за созданный им Институт, за многолетнюю безупречную работу, не проводило его по достоинству, честно признав разногласия. Напротив, его дважды оклеветали в СМИ по методике этого самого руководства, сначала приписав ему исчезновение денег, которые в действительности никуда не исчезали, а затем заподозрив его в списании ценных книг из библиотеки. Пикантность ситуации в том, что Ю.А.Веденин никогда не был способен к финансовым аферам, за что и не пользовался любовью в министерских кругах, и книги в библиотеку он приносил, а не выносил их оттуда. Возмущенные наглостью этой лжи коллеги писали протестные письма — новому директору А.С.Миронову, министру культуры В.Р.Мединскому, в Общественную палату РФ, в редакции клевещущих СМИ. Некоторые из этих СМИ отреагировали, но от всех прочих пришли пустые отписки. Общественная палата выразила сочувствие, сослалась на отсутствие компетенций в подобных вопросах и порекомендовала обратиться в Общественный совет Министерства культуры. Общественный совет просто проигнорировал обращение. Это особенно замечательно в сравнении в тем заботливым участием, с каким он отнёсся к арестам министерского руководства в марте 2016 г., собирая подписи в защиту тех, кого вполне доказательно обвинили в кражах государственных денег. Тем же, кто вступился за честь проф. Ю.А. Веденина, дали понять, что клеветать на заслуженного в летах профессора ненаказуемо и даже приветствуется. Ни А.С.Миронов, ни иные участники упражнений, не были привлечены к ответственности. Напротив, им был дан «зелёный свет» на изживание из Института всех инакомыслящих, в особенности подписантов протестных писем.

Как избавиться от квалифицированного научного сотрудника, чтобы он ушёл по собственному желанию? Тут необходим комплексный подход, тут требуется: 1) назначить ему в руководители не отягощенного лишними знаниями самоуверенного невежду; 2) поручать бессмысленную или даже вредную для дела, против всякой пользы работу; 3) принудить творческого работника к ежедневному присутствию на рабочем месте и установить за ним почасовой контроль, оформляя при случае административные акты об отсутствии; 4) выплачивать ему заработную плату в 6−12 т.р., обрекая на голодное существование, и принуждая искать дополнительные источники дохода. Именно это и было реализовано в отношении большинства научных сотрудников дореформенного Института Наследия, численность которых за время директорства А.С.Миронова сократилась ещё в 2 раза, достигнув отметки в 20 с небольшим человек. Особенно наглядно этот «комплексный подход» был продемонстрирован на научном подразделении, занимавшемся вопросами всемирного наследия. Над группой из 5 компетентных специалистов был поставлен новый руководитель, Юрий Николаевич Гусев, который за те годы, что эти специалисты занимались исследованиями наследия, поменял несчетное количество мест приложения труда без возможности уразуметь стороннему наблюдателю его профориентацию. В соответствии со своим багажом знаний и активно имитируя бурную деятельность, он благополучно «проживал» наработанные этой группой результаты в течение целого года, после чего отошел в неизвестность, выполнив свои задачи по разрушению одного из приоритетных научных направлений. Будучи руководителем подразделения, он откровенно унижал своих подчиненных, предлагая им уволиться как неспособным решать задачи нового времени. Более того — он изобрёл эксклюзивный образчик лженауки под названием «национальный индекс культурного наследия», который технологиями «раздувай и властвуй» был превознесён до высот научного открытия, и позорил своей некомпетентностью некогда солидное научное учреждение на различных международных форумах. В итоге работа по всемирному наследию в 2015 г. была провалена. Все 5 человек упомянутого подразделения покинули институт «по собственному желанию». Аналогичным образом была провалена работа по созданию портала общественного мониторинга объектов наследия. Уничтожено инновационное направление по развитию электронных средств визуализации наследия только потому, что способности дирекции не соответствуют исследовательской сложности задачи, невзирая на новаторский характер этих разработок.

Уволен руководитель и большая часть сотрудников подразделения, ответственного за гуманитарные исследования пространства и структурирование позитивных географических образов городов и регионов. Отдел национального атласа сократился с 7 до 3 человек, сотрудники не выдержали предложенных им кабальных условий труда. Идёт целенаправленное замещение старого состава сотрудников на новых людей, мало понимающих в проблемах наследия, за несколькими частными исключениями. В научные руководители продолжают ставить людей без знаний, без опыта, без степеней и званий, без научных работ, но с какими-то нам неизвестными руководящими качествами. Можно только предполагать, зачем весной 2016 г. сохранившиеся институтские отделы переименовали в центры, а центры подчинили отделу материального наследия, возглавляемому ещё одним «перспективным» молодым человеком — г-ном М.Б. Гуровым, до недавнего времени наследием не интересовавшимся, и, в духе времени, не имеющим опыта и знаний в этой сфере. Осуществляется зачистка от памяти прошлых достижений научного коллектива, попытка сформировать собственный имидж из словесных паутин, за которыми нет реальных дел, либо эти дела дурно исполнены, как разделы по наследию и туризму Государственного доклада по культуре за 2014 г., или институтская версия Стратегии государственной культурной политики 2016 г. Чем не лысенковские времена?

Как изобразить видимость большой проделанной работы при её отсутствии? Посмотрите на сайт Института, он прекрасно демонстрирует новые технологии лжеделания. Главными орудиями служат новостная строка и постоянное мелькание г-на директора в СМИ с разнообразными научными фантомами. Так, в новостной строке превалируют встречи, семинары и заседания того-то с теми-то…

А в ряду фантомов с «душком сенсационности» назовём:

— уже упоминавшийся «национальный индекс культурного наследия», изобретённый Ю.Н.Гусевым в 2015 г. и широко разнесённый по СМИ апологетом методологии «раздувай и властвуй»;

— стратегию культурной политики, институтскую версию которой пришлось переписывать другим ответственным лицам, дабы не срамиться;

— попытки позиционирования института как центра волонтёрского движения на основании проведённого волонтёрского «съезда», в то время как вся волонтёрская работа концентрируется вокруг совсем иных лидеров защиты наследия (ВООПИК, Хранители наследия, Архнадзор, Общероссийский народный фронт и пр.); важно отметить, что проведение созданной по инициативе Архнадзора «Школы наследия» первоначально мыслилось в стенах института, но г-н директор отказался от контактов со столь оппозиционной организацией, которую «мягкою силою» не опутать;

— представление института в качестве экспертного центра стран СНГ по всемирному наследию и будущего центра категории 2 при ЮНЕСКО, имея в «активе» разгон профессионалов и эпизод с «национальным индексом»;

— публичные заявления о разрабатываемых научных основах определения рейтинга губернаторов (пока директорский синклит вырабатывает научные подходы, заинтриговав добропорядочных граждан почти уже результатами, на сайте Хранителей наследия регулярно вывешивается информация, свидетельствующая об этом самом рейтинге).

Полный провал работы по всемирному наследию в 2015 г. активно компенсируется фантазийными сюжетами на сайте института и в СМИ — выдвижением института на роль спасителя наследия Пальмиры, отнесённой к объектам всемирного наследия (вероятно, в штат зачислили сотрудника, проводившего исследования в Сирии), или на роль разработчика уникальной межконтинентальной номинации по морским охотникам-зверобоям арктических широт (сотрудница института побывала на научной конференции в Анадыре, где данная тема поднималась). Эти сюжеты особенно ярко о себе свидетельствуют на фоне полного пренебрежения руководством института проблем, касающихся уже существующих объектов всемирного наследия в России, предметная ценность которых находится под угрозой уничтожения благодаря «грамотному» менеджменту в отрасли. Фантомы грядущих побед при полном игнорировании насущных проблем охраны наследия под собственным носом. Вероятно, от многократного повторения по каналам СМИ оно, то самое ещё отсутствующее желаемое, должно появиться по законам «мягкой силы», стирая грань между дезинформацией и реальностью.

Задачи идентификации и научно аргументированной защиты наследия были заменены созданием разнообразных фальсификаций. Об этом напрямую свидетельствуют научные планы Института за последние два года, в которых при разбухании общего количества тем и абсурдных логических конструкциях только единичные темы, закреплённые за ещё не уволенными кадрами старого состава, посвящены исследованиям наследия, всё остальное — вопросы культурологии (не берусь о них судить), либо имитация исследований по наследию. Как-то (из плана на 2016 г.): «Трансляция традиционных социальных ролей и моделей поведения средствами традиционной культуры» (отв. А.С.Миронов), или «Свобода творчества и поддержка культурных сред и сообществ как ресурс культурной политики государства» (отв. А.С.Миронов), или «Цивилизационный подход к формированию и реализации государственной культурной политики РФ за рубежом» (отв. Е.П.Челышев, С.Ю.Житенёв). Из плана на ноябрь 2015 г.: «Цивилизационный подход в исследовании процессов социально-культурного наследования» (С.Ю. Житенёв, Е.П. Челышев), или «Анализ общественных ожиданий и мнений экспертного сообщества в связи с разработкой отраслевого документа стратегического планирования в сфере сохранения культуры и культурно-исторического наследия» (К.А. Кокшенева) и много чего ещё… Финансирование выделяется на каждую тему, отсюда понятно, почему некоторые темы вдруг начинают клонироваться, распадаясь на множество частных тем с одними и теми же ответственными лицами (например, с 2.4 по 2.10 или с 4.1 по 4.7 в ноябрьской версии плана на 2015 г.), другие, наоборот, сворачиваются вместе с финансированием (за них отвечают кадры старого состава). За 2015 г. план работ только официально менялся трижды, последняя версия появилась в ноябре, т. е. в конце отчетного периода — в нормальном научном учреждении такая чехарда принципиально невозможна, она сводит на нет весь смысл планирования, и убеждает в отсутствии у руководства стратегического мышления, в отсутствии морального права у такого руководства руководить чем-либо вообще. Если, конечно, не рассматривать версию о целенаправленной подготовке полной ликвидации института по адресу ул. Космонавтов, 2. К сожалению, ознакомиться с отчетами своих коллег нынче невозможно, эта возможность предоставлялась в прошлом, в дореформенном институте. Оболочки, упаковки, обертки, фантики — в это превратилась некогда интересное и стратегически ответственное направление, изучавшее феномены наследия. «Гюльчатай, открой личико!» (многие наверняка помнят эту судьбоносную фразу из фильма «Белое солнце пустыни») — а вместо Гюльчатай под изящными покровами уже прижился некто иной…

Как сокрыть малоприглядные факты о «зачистке» института, изгнании опытных сотрудников, о практикуемом экономическом издевательстве над оставшимися, о зачислении в штаты случайных (за редким исключением) людей по протекциям и знакомствам, неумении грамотно поставить исследовательскую задачу? — Избавиться от живой памяти, причем и отчасти руками представителей дореформенного состава сотрудников, страдающих бонапартовским синдромом и комплексом научной неполноценности. Вообще текучесть кадров в институте поражает воображение. Требуется статистическое подтверждение? Институтское руководство скрывает эту информацию, но если контролирующим органам захочется это выяснить — они получат подтверждение. Что же касается рядовых сотрудников института — от них скрывается информация о структуре института (отсутствие информации на сайте организации, отказ отдела кадров предоставить информацию), о составе института (на сайте помещена неактуальная информация), о составе Ученого совета, назначенного директором в соответствии со своими предпочтениями (информация на сайте отсутствует) согласно новому Уставу института, принятому без обсуждения с сотрудниками, о средней заработной плате в институте (отказ бухгалтерии предоставить информацию), о бюджете института, о результатах научных исследований (в дореформенном институте ежегодно проводилась отчетная сессия, на которой все руководители тем обязаны были доложить о своей работе и выслушать замечания коллег, отчеты были доступны для ознакомления членам коллектива). Сайт института давно перестал быть источником актуальных сведений об институте и решаемых в институте проблемах наследия, в содержательном плане он мёртв, хотя новостная строка мероприятий отличается завораживающей гиперактивностью. Сокрытие нужной информации — известный метод любого лжеделания, а при наличии административных и финансовых ресурсов это якобы делание плодит множество подделок и всё далее удаляется от истины.

Коллектив института полностью обнулён как носитель определённого мнения, с коллективом давно никто не считается, авторитарность руководства доведена до абсурдной величины, научные знания не имеют никакой ценности в заданной системе координат. Концепция развития института, одобренная Министерством культуры в апреле 2015 г., не обсуждалась с тем коллективом, который призван ей следовать. Новый Устав Института с обширными коммерческими потенциями, абсолютом директорских полномочий и полным игнорированием интересов сотрудников, составляющих интеллектуальный капитал учреждения — также не обсуждался с коллективом. Сложилась ситуация какого-то невообразимого розыгрыша, где, как в насмешку над учёными людьми, им назначили в руководство компанию девелоперов и проводят великий эксперимент — выживет ли научная мысль в отсутствие всех условий для выживания?

Как только у научных распорядителей появилась возможность перераспределять финансовые потоки на оплату труда в соответствии с личными предпочтениями — они этим успешно воспользовались, обобрав, фигурально говоря, до нитки тех, кого надо было поддерживать — кадровых научных сотрудников. Г-н Мединский в своём докладе на коллегии министерства в марте 2016 г. озвучивает размер средней заработной платы у подведомственных учреждений в 57 тыс. руб., в Институте Наследия на октябрь 2015 г. средняя заработная плата составляет 43 тыс. руб., сведения о доходах руководства института, успешно дезорганизовавшего научную работу, красуются в Интернете и составляют несколько млн. руб. в год (см. стр. 234−236), а все мои московские коллеги, не лаборанты и не техники, а великолепные специалисты, получают позорные зарплаты в 6−12 тыс. руб. Не чудо ли? Делать вид, что это и есть норма состояния, это и есть исполнение указа Президента — аморально в высшей степени.

Взгляните на анкету Института Наследия, вывешенную на сайте министерства культуры — из неё видно, что основные направления научных исследований примерно соответствуют рубрикации направлений научных планов, а вот крупнейшие фундаментальные исследования, прикладные исследования, научные разработки за последние 5 лет состоят в основном из достижений двух дореформенных институтов и дореформенных коллективов, по инерции дорабатывающих свои темы, в то время как «оптимизированный» объединённый институт ничем оригинальным похвастаться не может и вряд ли сможет — в его штате остались единицы исследователей, способных на научную работу. За последние два года издательская деятельность института практически прекратилась. Здание на Космонавтов 2 постепенно пустеет. Скоро в нём останутся только гостиница и кафе. Благодаря «заботам» Министерства культуры разорён и почти уже уничтожен как научный центр Институт Наследия им. Д.С.Лихачева, единственная в России научная организация по изучению и сохранению наследия во всей его комплексности, территориальности и фундаментальности. Между прочим, подобных институтов в мире — единицы, веденинский был первым. Вне сомнения, были ошибки, промахи, недостатки, недоработки в дореформенном Институте. Можно было бы и претерпеть разгон старого состава института, если бы вновь пришедшая «научная» смена давала повод для оваций и делала что-то реальное и полезное для Отечества. Однако — нет повода. Раздувающийся мыльный пузырь завис на научном горизонте отечественной культуры.

Некоторые сопутствующие итоги откровенно проведённой, на глазах у изумлённой публики, оптимизации дезорганизации научной работы крупнейшего в России научного центра по наследию:

— полное отсутствие научного руководства при наличии заместителей по науке, Ученого совета, советников и посредников, изоляция дирекции от коллектива,

— утрата основного состава специалистов и целых научных направлений,

— уничтожение научной школы института и его интеллектуальной среды, в которой только и могут появиться настоящие молодые ученые,

— переориентация с проблемных тем на коньюктурные,

— коллективная депрессия и страх увольнения взамен творческой инициативы,

— превращение Ученого совета в послушный придаток дирекции,

— резкое снижение качества работ,

— девальвация научного знания, звания и опыта научной работы,

— замена знания пафосом невежества, а знающих специалистов — сонмом авантюристов и малограмотных исполнителей приказов,

— демонстрация ненаказуемости лжи и откровенного блефа на официальном уровне — выработка рефлексов подобострастного раболепия и привыкания ко лжи у подчиненных,

— активное отстранение сотрудников старого состава от руководства темами,

— приведение интеллектуального потенциала коллектива в соответствие с таковым у руководителя-администратора,

— подмена научной миссии Института 1992−2013 гг., перерождение Института в фабрику мыльных пузырей.

Внедрение подобного менеджеризма можно квалифицировать как целенаправленные действия по развалу работы стратегически ответственной отрасли и публичное оскорбление профессиональных научных коллективов.

Почему Министерство культуры так ненавидит отраслевую науку? Да потому, что профессиональные знания многим министерским чиновникам — как кость в горле. Наука всё время обличает министерские потуги на стратегическое мышление, обличает технологии лжи, подделки, манипуляции цифрами и фактами. Поэтому либо в Министерство должны прийти профессионалы, либо научные учреждения должны заняться новолысенковщиной, прибегнув к помощи случайно нанимаемых, желательно молодых, без опыта и принципов людей. Читающий эти строки, возможно, скажет, что ничего неожиданного в вышеописанной ситуации нет, что это обыденность, с которой сталкивается сегодня каждый в любой отрасли деятельности. Что так и всегда было. Однако замечу, что царство кривых зеркал и голых королей разрослось до такой степени, что уже затруднительно стало отличать реальность от её симулякров, дурное от достойного, нужное от пустого, полезное от разрушительного.

Вот и г-н Мединский считает своих арестованных коллег безвинно пострадавшими, а работу своего ведомства образцово-показательной, судя по его заявлениям в прессе и, главное, по его отчетному докладу на коллегии министерства 30.03.2016. Им представлена очень красочная презентация, согласно которой основные показатели сохранения объектов культурного наследия состоят в количестве отреставрированных кв.м., количестве сданного «под ключ», количестве отреставрированных цирков (какое интересное пристрастие!) и количестве внесённых в Реестр объектов — всё растёт и ширится в разы. Образование тоже процветает, а вот науку г-н министр проиллюстрировать совсем не захотел. Главное, выбрать нужные показатели и тогда поле для нужных интерпретаций — необъятное. Про Соловки, Изборск, Кижи, Архангельское, Кусково, Радонеж, Константиново и многие другие объекты, где при прямом попустительстве министерства допускались и допускаются грубейшие нарушения — лучше не поминать. Диалектика жизни. Жалко только, что при этом гибнет колоссальный пласт знания, отбросив наше Отечество на много десятилетий назад и доставив бонусы тому самому Западу, которым стращают теперь доверчивых соотечественников начиная с детского сада.

К чему я это говорю? К тому, чтобы

1) ещё работоспособные научные коллективы учли печальный опыт Института Наследия и были предупреждены о возможностях их ползучего захвата «мягкой силой», переформатирования, изгнания из стен учреждения и капитализации их наработок;

2) почитатели дореформенного Института Наследия понимали, что сегодня они имеют дело совсем с другим содержанием, облеченным в оболочку Института Наследия;

3) органы безопасности осознали, что безопасность они уже проспали, что уничтоженные научные коллективы назад не собрать, что разрушители отечественной науки гнездятся не на западе, не на востоке, и не на каком ином конце света, а прямо у них под носом на руководящих должностях;

4) авантюристы нового времени, вышедшие на промысел в научные институции, не заблуждались относительно трудностей идентификации их коротких замыслов по уничтожению профессиональных научных коллективов, присвоению научных фондов, подмене научных исследований бухгалтерскими отчетами, фальсификациями и словоблудием.

Оказалось, что пользовать ведомственные научные учреждения новым варварам очень выгодно, научные коллективы в большинстве своём не способны к сопротивлению и немногочисленны, крайне уязвимы к чиновному хамству, их слабые стенания никто не слышит, а если слышит — не понимает. Ожидать, что справедливость сама собой восторжествует — наивно. Надо учиться защищать себя самим. И различать очень тонкую грань между компромиссом и предательством.

Кулешова Марина Евгеньевна — Зав. отделом культурных ландшафтов и традиционного природопользования Института Наследия им. Д.С. Лихачёва, кандидат географических наук