Богослужение — тема в церковных вопросах самая опасная. Непонятность всего происходящего вряд ли бы кого там сильно тревожила, если бы приток людей в Церковь постоянно не сокращался. А поскольку богослужение является центральным местом в жизни Церкви, то это выглядит так, что оно людям по каким-то причинам не привлекательно. Если поспрашивать даже людей, считающих себя верующими, отчего они свои веру не подтверждают хождением, то самыми обычными и частыми ответами будут два: непонятно, что там происходит, и отсюда следует, что непонятно, зачем ходить для подтверждения себя верующим. Есть и другой, еще более частый ответ, про «ведьм у подсвечников» и «мерседесы», но это пережиток семидесятилетнего атеистического прошлого, как выражаются батюшки, и с этим они борются сильной проповедью, которую слушают бабушки тех, кому она предназначена, так что дома перескажут своими словами, и пережиток пройдет сам собою.

vidania.ru
Что изменится с того, что алтарь сделают открытым, иконостас опустят или вовсе уберут?

В Церкви настаивают на том, что раз верующий, то надо ходить, в первую очередь потому, что тут преподаются таинства. Казалось бы, должно привлекать, но вся эта замечательная история про таинства тянет за собою сразу целый шлейф недоразумений. Во-первых, раз «надо ходить и участвовать в таинствах», то значит это такая методика. А коли это методика, то на выходе должно получать ожидаемый результат. Церковные люди любят рассказывать о себе разные небылицы, когда объясняют причину своих регулярных хождений, обычно подводя к тому, что «если бы я в церковь не ходила, то умерла бы наверное». Или еще даже лучше, что «если бы не смирялась, не причащалась, то стала бы совсем чудовищем». Как бы намекая на то, что и сейчас не ангел, но могло быть и хуже. Примерно так, в разных версиях, многие из которых даже произносить неловко. Это по задумке должно указывать на то, что результат таки есть! И даже обязан впечатлять. Но человеку не экзальтированному и глубоко не погруженному во все это, подобная реклама хождения и приобретенных благодаря тому положительных качеств, выглядит отталкивающей, скорее, антирекламой. Большинство людей, заходящих в церковь и изредка участвующие в таинствах, и даже пытающиеся наладить регулярный ритм, ничего такого не ощущают, и честно признаются себе, что методика на них по крайней мере не работает. А наблюдая, что вокруг таких много, делают вывод, что не работает вообще, если исключить все эти признания в удушенном в себе чудовище и возможной скорой гибели от прекращения посещения. Интуитивно даже догадываются, что методикой это назвать сложно. А раз нет методики, то вот он и ответ: непонятно зачем.

То есть непонятность не проходит, а наоборот — усугубляется, когда речь заходит о таинствах. Само слово подразумевает, что в результате усвоенных методик наступят глубинные внутренние изменения, но те изменения, которые наблюдаются у верующих со стороны, как уже говорилось, скорее отталкивают. Люди становятся замкнуты, необщительны, все разговоры только про каких-то старцев и светлых батюшек, мужчины становятся редкими занудами, одним словом, чем глубже погружение, то есть усвоение методики, тем хуже для окружающих. Результат скорее отрицательный, особенно если у человека ума было мало, то, как правило, он вообще уходит в отрицательное значение. Поэтому люди в большинстве, видя, куда все идет, вовремя сворачивают и обычно пользуются легким вариантом — причащаются на Рождество и на Пасху, а еще ставят свечки иногда, проходя мимо. То есть непонятность происходящего очевидна, и уже давно очевидна. Предложения привнести кое-какие изменения в богослужебную практику, время от времени возникают и даже внедряются на местах, обычно ненадолго. Чего только не придумывали. То по-русски говорить, а не на древнем языке, то иконостас снести и всем стоять кружком. Обновленчество даже на стадии обсуждения, как ревнивцы обзывают различные такие внутрицерковные новшества — «пагубно», и потому должно всячески пресекаться. Это такое слово из словаря благочестивых охранителей всего святого — «пагубность», используется, где только можно, и сразу снимает все вопросы. Игнорировать этих людей начальству никак нельзя, потому что эти как раз те, что ходят регулярно, или не обязательно ходят, но твердо уверены, что надо ходить. То есть стабильный контингент. А нестабильный контингент хочет много чего разного, и не факт что если их просьбы удовлетворить, они станут ходить так же регулярно. Это такая дилемма. Начни кого привлекать — ревнители спугнутся и начнут закапываться. А продолжать поощрять сохранение все в непонятной чистоте, то ревнители наоборот распугают всех потенциальных прихожан, и тоже стабильность их иногда вызывает сомнение, поскольку будоражатся изо всякой мелочи.

Однако рассматривать вопрос с позиций ревнивцев уж точно пагубно, поэтому, говоря об обновленческих практиках, правильнее сказать, чти они бессмысленны. За любым действием должно стоять понимание — зачем люди его осуществляют, что хотят сказать или выразить. Что изменится с того, что алтарь сделают открытым, иконостас опустят или вовсе уберут? Для каких это целей делается, кроме как выделиться из тех, кто все делает по накатанной, нарываясь при том еще на скандалы и прочее бытовое мученичество. Прихожане, мол, будут видеть что там происходит. Ну хорошо, увидели, и что же там такого интересного происходит? Народ стал ближе? Почувствовал себя «участником» сакрального действа? Говоря всерьез, скрывать, правда, там тоже абсолютно нечего. Все самое важное, считается, происходит невидимо. А раз невидимо, то и смотреть не на что. Все равно вынесут и причастят, и на «глубокой вере» в содержании полученного не отразится. Немногие люди, обычно служители, малость выделяющиеся умом среди своих собратьев, пытались, и по сию пору пытаются, сделать что-нибудь, чтобы «главное таинство Церкви» стало понятным. Разум — он требует понятности. И что с ним поделать? Но кроме вот этих мелких новаторских изменений ничего придумать для прояснения происходящего не могут.

Разуму велено молчать перед тайной, вот он помыкается, помыкается, и замолкает, чтобы не нарываться на неприятности, и не объясняться потом, что хотел как лучше. Тем более желающих, чтобы все оставалось непонятным, всегда численно настолько больше, что имя им — Легион, и даже вывести их на разговор о понимании происходящего не получается, сразу начинают кричать, вспоминать всех святителей и совершать прочие набожные действия. Поэтому правильно их оставить в своем блаженном покое, который они обрели, едва узнав, что на первом месте в духовных вопросах — не отклоняться. Отклонение — самый тяжкий грех, и потому мир в грехе, что отклонился, утратив благодать. Короче, они в благодати, хоть иногда и отпадают по мелочи. Однако понять, почему методика не работает или даже дает отрицательный результат, следует. Поэтому в следующий раз речь пойдет о Главном таинстве Церкви. Евхаристии.