С чего пошла дегуманизация христианства

В продолжении разговора о природе терроризма, следует заметить, что недостаточно указать на среду и условия образования явления. Патриарх Кирилл заметил, что должны быть найдены «онтологические причины этого страшного явления», то есть кроящиеся в самых истоках «общего цивилизационного развитии». Это правильно, но тут, как всегда, важно не начать тыкать пальцем на соседа и не пробовать обобщить все «богословски» до понятия «мир», то есть полного стирания лица и замазывания проблемы, потому что в истории христианской цивилизации терроризма также хватало, и по сию пору он до конца не изжит, и все время тлеет по углам. Но если уж говорить об онтологических причинах, то по сопровождающему развитие причин процессу довольно несложно до обнаружения их добраться. Процесс следует назвать общим словом — дегуманизация. И, проследив за его развитием, можно вполне постараться увидеть причины. Об одном из них, об искаженном образе предмета своих чаяний мы уже говорили недавно, но, как следствие этого, выступает еще одна важнейшая причина, которую можно безотносительно ко всякой религии выразить общими словами «взяться за не свое дело». На примере развития христианской цивилизации можно проследить, как подобное делание не своего дела, способно довести религию до ручки.

Дегуманизация христианства, за которой даже с некоторым изумлением наблюдает современный «падший мир», началась почти сразу вслед самому возникновению христианства, и сопровождала все его развитие. Можно долго спорить о существенности оправдательных мотивов этого явления, но вряд ли у кого есть сомнения в том, что они были. Сейчас же вызывает удивление то, что явление не просто не затухло, но приобрело совсем уже пугающие черты при отсутствии каких-либо оправдательных мотивов для этого. Государство оставило Церковь в относительном покое, не указывает, что говорить, как поступать, не требует поддержки и информационного сопровождения своих сомнительных мероприятий, не принуждает, не склоняет к поддержке насилия, по крайней мере, со стороны всякого государства не делается ничего такого, что прямо заставляло бы Церковь и церковных людей разбрызгиваться немирными, а порою и прямо агрессивными словами в таком количестве. Даже если и допустить шантаж со стороны каких-либо злобных сил, то это все равно не может носить столь массового характера. Следовательно, стоит признать, что зло, проявляющее себя в бесчеловечных речах и даже поступках «верующих», уже вросло в саму церковную «идеологию», стало понукать ею.

Можно ли винить здесь государства, империи, под опекой которых протекала жизнь церкви? У апостола Павла на эту тему есть довольно тонкие рассуждения (Рим 13), общая мысль которых сводится к тому, что добру-то власть точно не будет противиться. И апостол Петр, призывая не противиться верховным властям, вторил: «Такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла» (1 Петр. 2:13−17). Слово о том, что нечего трясти перед властями древними свитками, призывая их уверовать или сгореть в огне, нужно самим прежде являть благую весть в действии, являть добро на земле. Власть сразу не переделать, и не «отмиссионерить» рассказами о чудесах и пророчествах, а если такое и происходит, то, как правило, во вред вере, чему пример скоропостижное принятие христианства Римской империей, явно качественно не шибко подготовленной к усвоению благой вести без примеси языческих привычек возвеличивать в первую очередь символику, без философского забалтывания темы (Кол 2:8), без законодательного урегулирования интеллектуального продукта этой болтовни, что и дало в итоге такой мизерный выхлоп.

Но вина здесь в первый черед разве «отмиссионеренного»? Нет, вина миссионера. Миссионеру была поставлена задача — учить тому, что царство добра и справедливости наступает прямо сейчас, когда человек поступает по добру и справедливости, не отступает от этого и не допускает диссонанса между словами и поступками. Не обязательно и даже не нужно в свою речь вставлять мысль, что скоро всякая другая власть накроется, потому что прилетят ангелы и всех порубят. Делай свою работу и не пори чушь. Если власти в том виде, как она сейчас есть сейчас — в виде бесконечных компромиссов между добром и злом — суждено отмереть когда-нибудь, то она отомрет, но не благодаря тому, что ты сейчас наболтал в подворотне, а только по результату этой работы: учить добру, разуму и справедливости, поступать разумно и справедливо, приближая то время, когда добро утвердится в душах людей настолько, что ими не надо будет понукать так, как власть пока еще понукает тебя: «Начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим 13: 3−6).

Оказавшись под крылом Империи, Церковь включилась в работу власти: искать компромиссы между добром и злом. Но разве это была ее задача? И разве Империя так уж виновата в том, что Церковь просто стала параллельным Империи институтом уравновешивания добра и зла? Церковь тем самым воздала кесарю, но не воздала Богу. И впитала в себя все кесаревы привычки, сделала их своими привычками. Но когда даже светская власть — пускай даже чисто рационально, просто углядев выгоду для себя в гуманизации своих отношений с подданными — стала очеловечиваться, Церковь вдруг неожиданно уперлась. Ее потянуло к хардкору средневековья, к тем отношениям, когда она решала, что добро, а что зло, выносила приговоры и даже их исполняла или настоятельно рекомендовала исполнять. Если бы Церковь хранила метафизическую постоянную, полученную от Христа и привитую первым христианам апостолами, этого бы не произошло. Но то, с каким упорством церковные люди прямо-таки требуют для себя всяких средневековых глупостей (которые может и не были глупостями на то время, но сейчас ими явно стали), окрысиваются на очевидные научные теории, маются мечтами о «православном Царе», заходятся в истерике на любые добрые социальные инициативы по примирению христианского рассеяния, говорит о том, что эта метафизическая постоянная — «горчичное зерно» Царства Божия — ими совершенно утрачена. Интересно при этом, что даже государственные институты во многих странах мира толику этого христианского самочувствия приобрели, а вот Церковь — почти полностью утратила. Требует вернуть ее в средневековье, где ей было хорошо, как она считает.

Кажется, негласно Церковь себя считает каким-то министерством духовного просвещения, то есть Самым Главным Департаментом страны. Да это бы ладно, кем она себя считать хочет, но в таком самоощущении весьма немалого числа церковных людей, где каждый может мнить себя экспертом по культуре, геополитике, образованию, медицине, все эти могучие дисциплины в головах «верующих» имеют самый жалкий и брутальный вид чего-то такого «древнего» и «натурального», во что хочется измазать все вокруг себя и что, как правило, сводится к врачеванию мощами, запрету «сатаниста» Дарвина, Закону Божьему для всех в школе, изоляционистской политике и прочим подобным вещам, достойным представления о мире и заклинательных манипуляций старика Хоттабыча. И все это в самом воинственном, требовательном, капризном тоне. «Верующие» многие предстают людьми не очень мирными, вздорными. «Вера», которую они демонстрируют, в сущности является набором (довольно случайным, кстати) распорядков и правил, которые общество в своем развитии давно пережило и которые никакого отношения к содержанию Благой Вести никогда не имели.

По сути у верующих сейчас одна «цель», которые они для себя поставили и стараются исполнить: «отмиссионерить» власть так, чтобы она их имела консультантами во всем вопросам. Так, чтобы ответственность, при этом, была у власти, а вся эта безответственная «идеология» — у них. Так они себя ведут, к этому сводятся все их публичные капризы. При этом, понятно, что никто и никогда подобные запросы удовлетворять не станет. Емеля на печи по щучьему веленью быстрей появится, чем «православный царь» по «молитвам верующих». Множество «верующих» верят не в Бога, Которого явил Христос, а в сказки про Бога, и весь сказочный антураж, который сопровождает их мировоззрение, существует в каком-то параллельном мире, которому до этого мира, до его действительного спасения от зла нет никакого дела. Таким образом, одна из важнейших причин, из-за которых возникает религиозный экстремизм и вслед ему терроризм, кроется в том, что религии берутся за решение своих проблем политическими методами, привыкнув к этому в средневековье, не понимая, как может быть иначе. А когда от них эта функция государством окончательно отнимается или просто власть объявляет о своей «светскости», они просто уже не знают чем им заняться кроме этого, и начинают пускаться в самые дикие фантазии на сей счет. Образования ли Эмирата, Халифата ли мирового масштаба или Православного Царства.