Какие силы и импульсы движут "арабской весной"? Почему Саудовская Аравия и Катар остались на периферии протестного движения в мусульманском мире, а в авангарде оказались Ливия и Сирия? Что такое салафизм в Поволжье, и отличается ли он чем - нибудь от салафизма на Северном Кавказе? Почему традиционное мусульманское духовенство России не всегда способно давать адекватные ответы на исламистские вызовы? Какие причины не позволили России погрузиться в водоворот своей собственной "арабской весны"? На эти вопросы ИА REGNUM ответил востоковед Игорь Алексеев, доцент Высшей школы экономики, исполнительный директор Фонда поддержки научных и культурных программ имени Шихабутдина Марджани.

ИА REGNUM: Игорь Леонидович, в одной из публикаций по "арабской весне" мы видели ваш комментарий, где есть такие слова "исламский фундаментализм, исламский революционизм - это попытки соотнести ислам с модерном". В этом же комментарии вы сказали, что "в арабском мире есть запрос на эмансипацию от тирании, тоталитаризма, засилья коррупции, запрос на борьбу за достоинство и честь". Как мы поняли, эта ваша экспертная оценка относится ко всем странам арабского мира, оказавшимися в зоне "арабской весны", и где движущей силой этой "весны" являются исламские фундаменталисты. В частности, в Сирии, где уже два с лишним года идет кровопролитная гражданская война. Или вы имели в виду какие-то отдельно взятые арабские страны?

Я, действительно, говорил об арабских странах в целом. Сирия не становится здесь исключением, гражданская война является частным и закономерным следствием революционных ситуаций, и запрос на свободу далеко не всегда находит удовлетворение. Кроме того, не нужно сбрасывать со счетов и внешние факторы.

ИА REGNUM: Арабские революции, в целом, проходят под лозунгами борьбы за равноправие, социальную справедливость, религиозные свободы. В Сирии курды борются за уравнивание их в правах с арабским большинством. Одним словом, везде протесты проходят в соответствии с "национальным колоритом". Однако Катар и Саудовская Аравия остались на периферии этих процессов. А в этих странах ущемление гражданских прав, преследование религиозных меньшинств и другие вопиющие формы социальной и религиозной дискриминации - политическая норма. По форме правления Катар и КСА - это полуфеодальные абсолютные монархии, что для современного мира также является реликтом. Почему же "арабская весна" или проходит в этих странах в форме каких-то локальных протестов, или вообще загнана внутрь людей, не выходя на улицы? (По крайней мере, международные СМИ об этом пока не сообщали).

Я бы не торопился с характеристикой этих двух монархий Залива как "полуфеодальных". Это журнализм, не имеющий никакого научного содержания - просто ярлык. Термин "феодализм" был плохо применим к ближневосточным обществам в целом даже в рамках марксистской исторической модели в ее советской версии - использовались альтернативные конструкции типа "восточный феодализм" или "азиатский способ производства". Говорить о том, что какой-то тип государственного устройства является для современного мира "реликтом", тоже можно лишь с очень вульгарных позиций. Какой строй не является "реликтом"? Чем принципиально, с точки зрения распределения власти, отличается абсолютная монархия от военной диктатуры африканского или латиноамериканского типа, хоть бы и называемой республикой? Во всяком случае, и в Саудовской Аравии, и в Катаре действуют определенные органы представительства, конечно, носящие консультативный и совещательный характер, но, тем не менее, на их мнение правящие монархи в значительной степени опираются при принятии своих решений. Конечно, другой вопрос, в какой степени эти органы представляют различные общественные силы. Если уж говорить о какой бы то ни было "реликтовости", то я бы обратил внимание на то, что абсолютная монархия в этих странах пользуется гораздо большим ресурсом внутренней легитимности (не с точки зрения политологической теории, а с точки зрения самих этих обществ и это резко сужает социальную базу и политические возможности протестных движений. С другой стороны, абсолютный характер власти позволяет просто подавить любые протестные действия в зародыше. Кроме того, одного наличия протестных настроений не достаточно для радикальной смены власти. Классическая революционная ситуация, по определению Ленина, требует кризиса всего комплекса отношений власти и подчинения (когда не только "низы не хотят", но и "верхи не могут жить по-старому"). Наряду с этим "значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в "мирную" эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими "верхами", к самостоятельному историческому выступлению", происходит на фоне ухудшения, больше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов общества. Наконец, наряду с объективными условиями требуется "субъективная способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не "упадет", если его не "уронят"". Ничего этого - ни объективно, ни субъективно, мы не наблюдаем в странах Залива, ни в других монархиях, например в Марокко или Иордании. В этих странах удалось довольно легко успокоить начавшиеся было волнения путем политических уступок и экономических реформ. Думаю, что специфическая традиционная легитимность власти в этих странах сыграла не последнюю роль. Ну и, безусловно, роль внешнего фактора, прежде всего политики США и Евросоюза - революционные выступления были поддержаны в одних странах и не поддержаны в других.

ИА REGNUM: Вернемся к Катару и КСА. В экспертном сообществе есть мнение, что именно эти страны - главные застрельщики процессов "арабской весны" и всех процессов, которые происходят в мире под знаменами возвращения к кораническим истокам. Стало расхожим выражение "Катар возвысился разгромом Каддафи". Выдвигаются самые разные версии, зачем Эр-Рияду и Дохе это надо. Каково ваше мнение по этому поводу?

Во-первых, позиции этих стран не были неизменными с самого начала событий "арабской весны". Поначалу Саудовская Аравия не только не была застрельщиком этих процессов, но наоборот, консолидировалась со свергнутыми ныне режимами Туниса и Египта. Тунисский президент Бен Али нашел в Саудовской Аравии убежище, то же предлагалось и египетскому президенту Хосни Мубараку. Думаю, что обе эти страны в значительной степени следуют в фарватере политики своих стратегических союзников - США и Великобритании. Когда в Вашингтоне решили, что лучше попытаться "оседлать" эти революционные процессы, чем пытаться их задавить, их союзники включились в режиме поддержки тех сил в протестных движениях, которые оказались наиболее близки им идеологически. Отношения Саудовской Аравии, например, и с Каддафи, и с Асадом были, мягко говоря, не лучшие, и они воспользовались кризисной ситуацией в том числе, для того, чтобы расправиться со своими политическими противниками в арабском мире. Египетские "братья-мусульмане" также пользовались многолетним покровительством саудовских властей, предоставлявших им политическое убежище на своей территории, поэтому, когда перспективы прихода их к власти обозначились достаточно четко, позиция Саудовской Аравии, вполне предсказуемо, оказалась вполне лояльной по отношению к ним. О роли Катара мы всерьез узнали только после начала ливийских и, особенно, сирийских событий. Здесь можно говорить о многих факторах, в том числе и об упомянутом вами стремлении "возвыситься" и стать игроком регионального масштаба. Но все же, на мой взгляд, позиция Британии и Америки была, как минимум, не менее важна.

ИА REGNUM: То, что происходит в суннитском мире, находит отголоски и в России. Например, в Татарстане, Башкирии и на Северном Кавказе набрало силу салафитское движение. Кроме салафитов, там ощущается влияние движения "Хизб-ут Тахрир" (ХТ), созданного в 1953 году в Палестине. Идеи Такиуддина Набхани, в частности, популярны в общинах трудовых мигрантов из Средней Азии. И салафиты, и ХТ выражают недовольство положением мусульман в России. Можно ли говорить, что у нас в стране происходит борьба мусульман за эмансипацию от их нынешнего статус-кво? И как вы считаете, почему традиционное мусульманское духовенство РФ зачастую не успевает адекватно давать ответы на вызовы своих противников из лагерей салафитов и ХТ?

Недовольство положением мусульман в России выражают далеко не только салафиты и ХТ, так же как и недовольство положением народа в России в целом выражает не только Болотная площадь. Кроме того, ситуация на Северном Кавказе и в Волго-Уральском регионе принципиально отличается. Салафитское вооруженное подполье на Кавказе является продуктом чеченских войн девяностых и нулевых годов, и тесно связано с сепаратистским движением в целом. Его существование во многом поддерживается за счет коррупции местных властей и экономической катастрофы, например, в Дагестане. Что касается Татарстана и Башкирии, то мы ничего достоверно не знаем ни о масштабах предполагаемого движения, ни о целях его деятельности. Даже оценки численности пресловутого "подполья" в устах одних и тех же экспертов разнятся от нескольких десятков до нескольких тысяч человек. При таком качестве экспертизы, ее результаты заведомо не могут вызывать никакого доверия. То же самое можно сказать и о приводимых в качестве свидетельства роликах, где "амир моджахедов Татарстана" цитирует Коран в академическом переводе с западноевропейской, а не мусульманской системой ссылок, не умея при этом без ошибок произнести формулу исповедания ислама по-арабски. В лучшем случае, это предположения, которые должны быть доказаны соответствующими расследованиями - научными или оперативными, в зависимости от профиля и целей экспертизы. В худшем - это сознательно спланированная, но плохо подготовленная в деталях провокация. Мы, однако, пока еще не имеем даже сколько-нибудь обоснованных результатов расследования убийства Валиуллы Якупова и покушения на муфтия Илдуса Файзова. При этом настойчивое муссирование недоказанных предположений, алармистские заявления о тысячах боевиков в лесах Татарстана и т.п. создают впечатление целенаправленной информационной кампании, где так называемая экспертиза используется как фактор политического давления и политической игры. Последствия подобной деятельности могут в действительности привести к тому, что проблема возникнет даже там, где ее не было.

Неудивительно поэтому, что "традиционное духовенство", вооруженное лишь словом проповедника и, за редкими исключениями, лишенное всякого политического, а зачастую и морального авторитета, не может ничего противопоставить радикальному экстремизму - соловья баснями не кормят, и никакая самая высокая риторика не в состоянии решить ни одной реальной общественно-политической проблемы. И наоборот, в тех случаях, когда умеренные имамы - "традиционные" или нет - обладают реальным авторитетом в общине и могут оказывать влияние на верующих, - это работает, и в многочисленных отдельных случаях удается переломить радикальный тренд и перенаправить пассионарную активность молодых мусульман в конструктивное русло. Тот факт, что на уровне целого этого не наблюдается - системная проблема, причины которой коренятся не только в государственной политике по отношению к религиям вообще и к исламу в частности, но и в особенностях устройства российского общества как такового.

ИА REGNUM: А вооруженная джихадистская борьба на Северном Кавказе или в Поволжье не может ли быть следствием проповедей салафитов или "Хизб-ут Тахрир"? По крайней мере, к этой версии склоняются многие имамы, эксперты из Российского института стратегических исследований, журналисты и многие другие.

Принципиальная ошибка - говорить не о радикалах и умеренных, а о салафитах и "традиционалистах", т.е. брать за основу доктринальные различия в вероисповедании. Умеренные и радикалы могут быть и есть во всех сегментах религиозного спектра, и причина этого - не доктрина как таковая, а соответствующие социально-психологические установки. Эти установки складываются под влиянием многообразных факторов - общих и частных, социальных и индивидуальных и только находят свое окончательное закрепление в доктринах и практиках. Тем более это касается риторики проповедей. Если справедливо то, что я сказал о проповедях умеренных имамов, то это вполне относится и к проповедям радикалов. Никакая риторика конфликта или агрессии не возымеет достаточно эффективного действия, если не будет объективных предпосылок для создания или провоцирования конфликта или агрессии. Однако в ситуации уже существующего конфликта агрессивная риторика, конечно, имеет большие пропагандистские преимущества перед пацифистской и может эффективно работать как инструмент мобилизации и привлечения новых членов. Что же касается того, какие конкретно организации и идеологии тут задействованы - это нужно отдельно исследовать. Версия о ХТ вызывает сомнения - официальная доктрина партии исключает насильственные методы. Однако их деятельность носит открыто провокационный характер и направлена на сознательное навлечение репрессий на их активистов. Поэтому нельзя исключать, что какие-то активисты, пострадавшие в акциях ХТ, могут потом уйти к "лесным".

ИА REGNUM: В мусульманском мире России есть еще один неоднозначный феномен - ислам с русским лицом. Приходилось неоднократно слышать, что русские люди, принявшие веру Мухаммада, воспринимаются этническими мусульманами России как "чужие среди своих". Например Гусман Исхаков, бывший муфтий Татарстана, как-то сказал: "примеры русских, перешедших в ислам - не слишком обнадеживающие. У них обычно повышенная агрессивность, да и менталитет у них совсем другой". Бывшему православному священнику Вячеславу Полосину, принявшему ислам в 90-е годы, некоторые новые братья присваивали неодобрительные прозвища. В самом ли деле мусульмане из русских людей чужды исламской умме России в силу своего христианского культурного кода, заложенного в подсознании? И как вы, как признанный ученый - исламовед, относитесь к "исламу с русским лицом"?

На мой взгляд, русский ислам сам по себе не более неоднозначен, чем любой другой. Ислам - не этническая, а мировая религия, которую равным образом принимают и африканцы, и европейцы и латиноамериканцы. При этом в ислам приходят разные люди с разным личностным опытом и особенностями характера - разумеется, они будут вызывать к себе различное отношение не только у новых единоверцев, но и у любых людей, которые с ними сталкиваются. В целом же, как правило, у мусульман принятие ислама новыми людьми вызывает исключительно позитивные чувства и рассматривается как естественное возвращение человека к своей подлинной духовной природе. Приведенное вами высказывание Гусмана Исхакова, если я правильно помню, он печатно опровергал, утверждая, что его неверно поняли.

Теперь об уважаемом Али Вячеславе Полосине. Обсуждать публично уничижительные прозвища, а уж тем более делать на этой основе какие-то обобщения, я думаю, попросту некорректно. Повышенное религиозное рвение, которое может в отдельных случаях переходить в агрессию или восприниматься как таковая, в принципе характерно для неофитов - никакой русской особенности в этом нет. То же самое можно наблюдать и у так называемых "этнических мусульман", выросших в нерелигиозной среде и обретших для себя религию их предков в сознательном возрасте в процессе индивидуального духовного поиска. Что такое "христанский духовный код" и заложен ли он "в подсознании русских" - мне неизвестно и непонятно, как и чем можно его измерить и определить. Другое дело, что каждый человек, приходящий в религию - будь то ислам, христианство или буддизм - в сознательном возрасте, приходит со своим индивидуальным духовным опытом, который может определяться, в том числе, социальными условиями его предшествующей жизни. В случае русских этот опыт часто носит травматический характер и связан с размытостью и неустойчивостью позитивного ценностного ядра личности. Русские - едва ли не единственный народ бывшего СССР, в отношении которых атеистический эксперимент советской эпохи может быть признан максимально удавшимся. В результате этого эксперимента, у значительной части русских религиозное самосознание было полностью исключено из системы самоидентификации. Поэтому всякое становление новой религиозной идентичности происходит у таких людей довольно противоречиво, часто, хотя и не всегда, бросая их из крайности в крайность. Полагаю, что русские православные неофиты в этом отношении мало отличаются от русских мусульман или неоязычников. К тому же, в случае с исламом, русские неофиты сталкиваются с уже существующими, часто многовековыми, противоречиями в самой мусульманской среде. И то, как они решают для себя эти противоречия, во многом зависит от тех изначальных установок и мотиваций, которые ими движут. С этой точки зрения для исследователя представляет интерес не только, как влияет на русских мусульман их новая религия, каковы их внутриисламские предпочтения, но и в особенности то, как доисламский опыт этих новых мусульман влияет на их восприятие и на их интерпретацию ислама, и на их восприятие собственной русскости.

Пару лет назад мы, по инициативе нашего коллеги Рената Беккина, посвятили теме русского ислама отдельный выпуск журнала "Четки", материалы которого послужили основой для отдельного исследования Рената Ириковича (http://magazines.russ.ru/druzhba/2012/10/b13.html). В этом номере были собраны публицистические эссе различных известных русских мусульман, размышлявших о своей религиозности и этничности под разными углами зрения - от бытовых наблюдений до философско-политических построений. Выяснилось, что русские - становятся самыми разными мусульманами - салафитами и суфиями, суннитами и шиитами, радикалами и умеренными, буквалистами и мистиками. Кто-то из них отталкивается от своей этничности, растворяя ее в браке с "этническими" мусульманами, другие же, наоборот, педалируют ее, вплоть до идей о создании субэтнической общности русских мусульман, подобно аджарцам или болгарским помакам. В целом, процесс распространения ислама среди русских находится еще в самой начальной стадии, и говорить о каких-то устойчивых или преобладающих тенденциях, на мой взгляд, пока невозможно. Ясно лишь, что этот процесс носит крайне разновекторный характер. Соответственно и развиваться он может практически в любом направлении, в том числе и в конструктивном и для ислама, и для России. Одним из решающих факторов здесь будет как раз не мнимое восприятие "этническими мусульманами" новообращенных как "чужих", а отношение к ним большинства русского общества и российского государства.

ИА REGNUM: Последний вопрос. Мне приходилось слышать от многих мусульманских авторитетов России фразы вроде "Россия сделала большую ошибку, что поддержала в сирийском конфликте исключительно Башара Асада и не прислушалась к требованиям оппозиции. Этим Москва оттолкнула от себя и суннитов зарубежья, и своих собственных мусульман". В самом ли деле позиция Москвы по сирийскому вопросу повлекла такой результат? В частности, внутри самой РФ?

Во-первых, мне не кажется, что Россия поддержала "исключительно Асада". Напротив, все официальные заявления президента и главы МИД подчеркивают, что мы поддерживаем не Асада как такового, а нормы и принципы международного права. Поэтому я склонен считать такие оценки идеологически нагруженной интерпретацией официальной позиции России. Скорее, это не реальная позиция государства, а точка зрения консервативно-охранительного лагеря в российском политическом классе, позиционирующего себя как патриотов и государственников. Кроме того, я не припоминаю "мусульманских авторитетов" в России (в отличие от зарубежья), которые публично бы озвучивали такую позицию. Скорее, такая точка зрения характерна для оппозиционной и фрондирующей части мусульманской общественности. Это их политическое видение, то желаемое, которое они хотят выдать за действительность. Сама же действительность намного сложнее.

Во-первых, у России в ее новейшей истории была масса шансов оттолкнуть от себя мусульман-суннитов как внутри страны, так и за рубежом. Вспомнить хотя бы две чеченские войны, гонения на религиозные организации - не только оппозиционные, но и вполне лояльные, не стихающую уже почти 10 лет кампанию по дискредитации крупных религиозных деятелей, например лидеров Совета муфтиев России, проводящуюся под видом научных исследований. Гонения на ислам - это исламофобская и ксенофобская истерия в СМИ и интернете, периодически поддерживаемая политиками и политтехнологами как либерального, так и националистического лагеря, необоснованные и позорные запреты религиозной литературы по постановлению районных судов на основании некомпетентной экспертизы. Позиция российского руководства в сирийском вопросе, какой бы она ни была, здесь погоды не делает.

Поразительно другое - то, что противопоставить Россию и суннитский ислам, несмотря на усилия с разных сторон, так и не удалось. Объяснить это я могу только тем, что ни один из этих конфликтов, в том числе и сирийский, не воспринимается всеми его участниками как исключительно религиозный, хотя такие интерпретации выдвигаются разными сторонами. Тем не менее, в реальности по обе стороны конфликта действуют приверженцы различных религиозных течений, а сам конфликт носит по преимуществу политический, а не религиозный характер. Если анализировать происходящее в этой оптике, то логично предположить, что отношения России с суннитским миром (если в принципе можно говорить об этом мире как едином субъекте международных отношений, - а это сегодня проблематично) также будут строиться на основании политических и прочих такого рода договоренностей со всеми игроками. Или же на основании их отсутствия.

Думаю, что российское руководство отдает себе отчет в том, что если бы оно действительно сделало ставку лишь на одну сторону конфликта, это неминуемо привело бы в политический тупик и закончилось бы полным проигрышем всех позиций. Подобный опыт был у СССР в Афганистане, и, думаю, что в памяти нынешнего поколения российских руководителей воспоминания об этом достаточно свежи, чтобы повторить такую стратегическую ошибку второй раз.