Масштабная социальная реформа, "монетизация льгот", вступившая в силу 1 января 2005 года, сопоставима по числу затронутых ею людей с либерализацией цен 2 января 1992-го и дефолтом 17 августа 1998-го и могла бы стать одной из радикальнейших либеральных реформ в России. Сам факт и решительность ее осуществления, по существу, должны были заставить замолчать самых либеральных критиков "путинского режима", "авторитаризма" и "тоталитаризма". А капиталистические "герои антипутинского подполья", рассекающие Москву на мерседесах и заседающие в советах директоров концернов и банков, должны были бы приветствовать сделанный правительством жесткий выбор между "социальным государством иждивенцев" и "эффективной экономикой свободных людей". С высоты либертарианской экономической теории Андрей Николаевич Илларионов должен был бы приветствовать и признавать. Если бы.

Затевая свою экстраординарно либеральную реформу, правительство получило все по-максимуму: полную политическую поддержку популярного президента; контрольный пакет у партии власти в Государственной Думе, опирающейся на "социальное" электоральное большинство; практическую ответственность за результаты реформы, лежащую на плечах лояльных президенту региональных вождей. Оппозиционные либералы, которые поначалу даже критиковали проект "монетизации" за мягкость и призывали "форсировать" реформу, должны были бы удавиться от зависти к правительственным либералам: редко кто из их коллег получал столь феноменальный карт-бланш на столь рискованное мероприятие. Реформаторы посрамили бы социалистическую Европу своей беспримерной верностью рыночной экономике и вступили бы в союзническую перекличку со своими западными единомышленниками из числа рейганистов и тэтчеристов.

Смогли ли Кудрин и Греф по достоинству оценить этот неожиданный, царский исторический подарок Путина и проникнуться адекватной ответственностью за политический аванс? Вопрос жестокий и нелицеприятный.

Президент Путин долго взвешивал, на костер какой непопулярной, но стратегически необходимой реформы бросить свой прежде несгораемый рейтинг. Такой реформой стала "монетизация льгот", в один день поставившая социально-депрессивное большинство перед необходимостью выискивать все резервы своего выживания на дне своего кошелька, - не надеясь на слабую, призрачную, несправедливую, но предметную поддержку натуральных льгот. Тяжелым испытанием для устоев стала и ликвидация традиционного льготного статуса военнослужащих и правоохранителей. Как призналось Министерство обороны, "более 80% офицеров российской армии негативно относятся к монетизации льгот" - это понятно: в СССР и России они никогда не жили по общегражданским правилам. Низкий денежный доход был терпим, пока сохранялся "неприкосновенный запас" натуральных льгот, тех, что оставались после централизованного воровства в процессе бюрократического распределения, "недофинансирования", урезания в ассортименте, и сопровождены "в нагрузку" массовым чиновничьим беспределом. Но теперь бедное, социальное, зависимое, бюджетное, неконкурентоспособное большинство должно было вновь ощутить свою неконкурентоспособность. Особо чувствительный либерализм реформы только усилил начавшийся после Нового года широкий рост цен на услуги ЖКХ. Большинство пенсионеров и льготников колебнулось, но мирно ждало 10 января, пока на политический фронт из заграничных отпусков не вышли более молодые ответственные организаторы протестов. Недовольство вылилось - при полном молчании власти, инициаторов реформы, ее вдохновителей и бенефициаров.

Тем временем сформировалось социал-либеральное абсолютное большинство, то, что - при нищете страны - привыкло к нищете символических услуг, пустоте символических льгот, сомнительному достоинству тех, кем руководят десятки нищих чиновников социальной сферы. Насколько велико это недовольное большинство в мегаполисах - ключевых опорных точках власти - показывает социологический опрос, проведенный в Санкт-Петербурге: 75% петербуржцев поддержали уличные акции протеста против "монетизации льгот". Равнодушны к протестам остались лишь 19%. Либералы, капиталисты.

Левый критик капиталистической реформы прямо указывает на ее капиталистический характер, ущемляющей советские комплексы большинства: "Отмена льгот - лишь прелюдия к приватизации целых секторов экономики. Правительство и президент России так упорно держатся за провальную социальную реформу потому, что она является не столько самостоятельной ценностью, сколько необходимым подготовительным шагом для другой серии реформ. Речь идет о предстоящей приватизации..." и т. п.

Неприятным сюрпризом для инерционного российского социализма стала и пенсионная реформа. Новым тяжелым ударом для унаследованного Путиным "социального государства" стала растущая до 100% оплата услуг ЖКХ, которая накроет все то же большинство. Накроет - в прямом противоречии с принципами, дважды произнесенными Путиным в ежегодных посланиях Федеральному собранию: ведь, согласно Путину, 100% оплаты за убогое, наполовину ветхое жилье, за наполовину мифические услуги по принудительно установленным монопольным тарифам невозможно без предварительного аудита цены, качества и полноты услуг, без демонополизации рынка. Аудита нет и не будет - 100% оплата настанет завтра. Ибо для нее первична "монетизация" услуг, по-гайдаровски включающая маховик финансовых механизмов рынка прежде создания его конкурентной среды.

Очевидно, что, как бы действительно ни была практически важна "монетизация льгот" (хотя бы для ликвидации коррумпированного рынка натуральных льгот - на коррупционную суть сохранения их, например, на лекарства справедливо указывает один из либеральных критиков реформы из СПС) - мотивы ее осуществления носят далеко не остро-актуальный характер. Эта реформа преследует принципиальную, предельно макроэкономическую и даже сугубо идеологическую задачу: отказаться от натурального, по-советски учетного перераспределения "фондов", действующего в огромной, социальной части экономики и инфраструктурных отраслях. Именно это перераспределение, соседствуя с рыночными механизмами, генерирует лишь систему "откатов" и перепродажи монопольных позиций с масштабными дисконтами, способными подпитывать миллиардами теневых долларов целые ветви власти.

Понятно, что в условиях бюджетного профицита, подпитывающего растущий Стабилизационный фонд и золотовалютный запас, позволяющего в опережающем темпе выплачивать внешний долг, - одним словом, в условиях огромного запаса финансовой прочности государства - жестко экономить на критических денежных нуждах миллионов людей и, следовательно, подвергать режим угрозе социального кризиса - можно только исходя из стратегических соображений построения либеральной экономики. Но почему же патриарх либеральной экономической мысли и практики, один из вождей СПС Евгений Ясин, ссылаясь на "незнакомство" с реформой, не поддерживает либеральный идеализм? Он прямо говорит: "У нас был профицит 3,9%. Если вы делаете реформы - не жадничайте". Удивительно слышать от либерального апологета рыночной эффективности, в точном смысле слова - "жадности", - призыв к проеданию бюджетного профицита, служащего наибольшим предметом гордости правительственных либералов и мерилом их эффективности. Так отчего ж петербургское региональное СПС в специальном манифесте никак не преодолеет шизоидность меж идейной девственностью и политическим искушением? С одной стороны, оппозиционная романтика: "Сегодня Петербург возмущен. Это возмущение сильных и могучих сердец, это свободный протест тех, в ком петербургские гордость и достоинство испытывают глубокое отвращение к тому, что постыдно и унизительно..." С другой - капиталистическое людоедство: "Начатая сегодня реформа по замене льгот денежными компенсациями непоследовательна, нерешительна и безнравственна. Мы уверены, что нельзя преодолеть пропасть в два прыжка..." С третьей: "Необходимо форсировать либерализацию рынков услуг ЖКХ, здравоохранения и образования, иначе снежная лавина инфляции и коррупции государственных монополистов съест любые компенсации и выплаты. В конечном счете, переложив все расходы по монетизации на плечи трудоспособного населения..." С четвертой: "Мы считаем, что начинать этот процесс с самых незащищенных и уязвимых слоев населения цинично и безнравственно..."

Указывая на неподготовленность или плохую подготовленность реформы (что справедливо), например, якутское "Яблоко" отнюдь не сосредоточивается не на том, как и что должно быть подготовлено лучше, а на полном отрицании начатой "монетизации". Значит, интересует его не практика, а полное поражение власти. Памятуя, что якутские власти, в полном соответствии с мнением местных "яблочников", сохранили натуральные льготы, можно точно сказать, что солидарность региональных властей и оппозиционных критиков реформы - есть солидарность в поражении именно федеральной власти.

"Зерно либерализма, - говорит представитель "Яблока", - изначально заложенное в законе о монетизации льгот, сведено на "нет" неподготовленностью закона" - а именно малой суммой компенсации. Однако, если весь либерализм - в сумме компенсации, а не в механизме ее оценки, то что же тогда называется социализмом? Закон риторически не позволяет "ухудшать" положение граждан. Но в чем тогда путь к эффективности? Независимый оппозиционный либерал Владимир Рыжков формулирует: "Монетизация льгот не является либеральной реформой... Как можно назвать ее либеральной, если десятки миллионов человек одномоментно проваливаются в своем жизненном уровне?". Получается, что все и везде в мире проведенные либеральные реформы, имевшие весьма жестокую социальную цену и понижавшие уровень жизни большинства, - не были либеральными? Получается, что либеральная реформа по Рыжкову - это одномоментный рост уровня жизни большинства только за счет перераспределения? Что это - как не отчаянный популизм в духе классического "отнять и поделить", за которым наступает проедание поделенного и голод. Вряд ли Рыжков этого не знает. Но такова логика оппозиции.

Популистский отказ от либеральных принципов - и во все чаще произносимой либералами формуле "выбора" системы льгот льготополучателями (в денежной или в натуральной форме), - реализация которой потребует создания двух параллельных систем учета льготников и двух параллельных систем распределения. Среди оппозиционных пропагандистов этой формулы - Ирина Хакамада. Видимо, она сама прекрасно понимает, что в социальных протестах против реформы либералы, даже отдающие дань популизму, ничего своего уже не приобретут: отвечая на вопрос, почему либералы столь робко борются за пропагандируемые ими теперь конъюнктурные лозунги, Хакамада заявила: "Либералы не участвуют, потому что их сразу же обвинят в эксплуатировании бед народа". А ее партия "готова отстаивать права граждан, если сами граждане обратятся за помощью. Именно в этом смысл гражданского общества, а не в том, чтобы партии искусственно собирали митинги". Итак, смысл гражданского общества - создать фюрер-партию и ждать ходоков.

Умиляет лицемерие СПС, чьи лидеры, как мы помним, и в либерализации, и в дефолте отказывались даже размышлять о социальной цене реформ, а сейчас будто впервые столкнулись с массовой нищетой: "речь должна идти не только о монетизации льгот, а о достойном вознаграждении... При том размере пенсии, которые получают в России простые люди, они не живут, а выживают". Трогательны и инициативы деятелей СПС в стиле "раннего Ельцина" о начале реформы льгот с чиновников и отмене льгот, призванных стимулировать экономический рост (таможенных и налоговых). Что в таком случае отличает популизм и социализм СПС от популизма и социализма левых - неизвестно.

И это не случайные оговорки: лево-либеральное "Яблоко" и право-либеральный СПС словно соревнуются в том, кто быстрее добежит до крайних столбов социал-либерализма, в котором все заработанное в ходе рыночной эксплуатации эффективного меньшинства, все плоды экономической (и не только) свободы, отдается на проедание неэффективному большинству - на максимальное обслуживание перераспределительной справедливости, из которого не может вырасти ничего, кроме бюрократической диктатуры и социалистического ярма. При этом главным идеологическим пунктом "либеральной" критики либеральной реформы становится классическое социал-либеральное требование "достойного существования", "достойного вознаграждения", требующего радикально другого уровня общественного богатства и обширности социального контроля, проедающих весь валовый национальный продукт, как это уже было накануне дефолта. О возможности использования Стабилизационного фонда для снижения социальных издержек реформы заговорили в правительстве и "Единой России"...

Затруднительно предположить, как мыслят себе оппозиционные либералы саму возможность улучшения экономического качества жизни, либеральных реформ - без настройки эффективности, конкуренции, социальной мобильности и неизбежной коррекции структуры традиционного потребления. Никто, например, не говорит серьезно о внедрении эффективного потребления воды без контроля за ее индивидуальным расходованием, без счетчиков, - как никто не говорит об экономии воды при сохранении привычных объемов ее нерационального потребления. Эффективность, экономия и снижение затрат - синонимы. Но почему все - и критики, и "единороссовые" пропагандисты "монетизации" - в один голос твердят, что ее первым и немедленным результатом должно статьи увеличение расходов государства на социальные нужды? В чем же тогда либеральный всемирно-исторический смысл шариковского принципа "поделить"?

Можно было бы и далее описывать политическую и идейную беспринципность состоявшейся коалиции против "монетизации льгот", в которой на популизме сошлись оппозиционные либералы с оппозиционными коммунистами. Но теперь, сдается, за фасадом "монетизации" уже практически нет реформы - столь велики поправки и изъятия, компенсации и моратории, по факту реализуемые региональными властями. Что, если не возвращение натуральных льгот, представляет из себя "единый социальный проездной документ" на транспорте и иные ухищрения не допустить денежные отношения на рынок социальных льгот?

Либеральная реформа захлебнулась - и одна из главных заслуг в этом принадлежит либералам: и тем, кто, в противоречии с собственными общественными принципами, словом и делом, вместе с коммунистами и национал-большевиками принял участие в социальном сопротивлении реформе, и тем, кто из циничного страха электоральной ответственности за непопулярный либерализм, спрятался за спину власти, покусывая ее за "авторитаризм", оставляя наедине со всеми теми либеральными глупостями и чрезмерностями, за которые сами несут еще большую ответственность.

Но либералы заблуждаются: их страх приблизиться к власти даже там, где она пытается реализовать общую либеральную программу, желание остаться в образе либеральных критиков "антилиберальной диктатуры" (в глазах Запада) и одновременно оседлать социальную критику ее практического либерализма (в глазах протестующих масс), - не прибавляют им никаких электоральных перспектив. Их собственный либеральный электорат (а другого у них просто нет), и без того все с большим трудом воспринимающий "Яблоко" и СПС в качестве "своих" партий, в массе своей не запрограммирован на конфликт с властью. А напротив того - все более ценит реальную меру стабильности и свободы, которую подрывают уличные протесты.

Перед самым Новым 2005 годом на родине современного русского рыночного либерализма и в цитадели "яблочного" нонконформизма, в Санкт-Петербурге Агентство социальной информации провело исследование так называемого "либерального электората". Можно сказать, самого массового и либерального - в самой зенице либерального ока. Результат был настолько неожиданным, что эксперты и публика предпочли встретить его творческой немотой - такой же немотой, какой встретили гайдаровцы "монетизацию льгот". Никакой сенсации для всех, кто НЕ занимается профессиональной политикой и НЕ получает политические гранты на "развитие демократии", не было в том, что доверие к "либеральным" партиям пало. Не было никакой психологической неожиданности в том, что большинство из вычленяемых социологами "либералов-сочувствующих" (56%) и еще большее "либералов-идейных" (65%) считают политически неэффективными "Яблоко" и СПС. Подавляющее большинство либерального электората проголосовало за компромисс либеральных партий с президентом Путиным.

Способны ли они на компромисс? Способны ли они признать свою меру ответственности за либеральную реформу и, отлипнув от объятий с национал-большевиками и коммунистами, оставить более благополучному времени политкорректный социал-либерализм? Боюсь, ответ уже очевиден.