«Манифест «царя Антона». Как белые в 1919 году сделали Киев советским

В 1919 году Киев поставил мировой рекорд по скорости смены власти, до сих пор никем не побитый — даже Боливией, признанным чемпионом. А в этой части истории города не было других двух подряд идущих дней, оставивших столь же заметный след, как 30–31 августа. Тогда украинскую столицу оставили большевики, а взяли белогвардейцы.

Вообще-то на главный трофей всерьёз претендовала объединенная с галичанами армия УНР под началом Симона Петлюры, двигавшаяся с запада, и они пришли к финишу первыми. Зато Добровольческая армия (как часть Вооруженных сил Юга России генерала Антона Деникина) победила, что впоследствии было названо в украинской патриотической историографии «Киевской катастрофой».

Для русских киевлян и большого количества офицерства, остававшегося здесь в период бурных событий в далеком Петрограде и бушующей Гражданской войны, приход деникинцев был символичным возвращением былой России и надеждой на спокойную жизнь как прежде. Для «украинствующих», как их презрительно называл убежденный монархист, бывший депутат Государственной думы и главный редактор газеты «Киевлянин» Василий Шульгин, ситуация не была такой однозначной.

Галичане видели в русской армии возможность спасения от Польши, вместе с Румынией и Чехословакией буквально в июле пожравшей ЗУНР. Собственно, и будничное вхождение Добрармии в Киев стало возможным благодаря вялости «синежупанников», выполнявших приказ не стрелять ни в коем случае. А для «надднепрянцев», активно качавших тему независимости УНР, любые проявления российского были поперек горла.

С этим, в частности, связан ключевой инцидент, когда во время парада на Думской площади (ныне Майдан независимости) петлюровцы из Запорожского корпуса по приказу полковника Владимира Сальского (кстати, бывшего офицера русской разведки, причисленного к Генштабу) сорвали и бросили под копыта коням только что поднятый триколор на здании городской Думы.

Это стало искрой в пороховой бочке. Первый выстрел раздался, когда передние ряды запорожцев проезжали угол Крещатика и Институтской улицы. Пуля просвистела рядом с Сальским, потом кто-то бросил ручную гранату — и понеслось.

«Началася стрельба, при чем с крыш и бальконов стреляло также на наши части гражданское население. Там мы потеряли 10 убитых козаков, убито также 7 коней. Повстала великая паника, а Запорожская Группа оставила в городе даже свои пушки»,— сообщает об этом событии журнал Начальной Команды (Главного штаба) Украинской Галицкой армии, изданный в 1974 году в Нью-Йорке.

По всему Киеву добровольцы начали разоружать и брать в плен украинские части, захватив около трех тысяч человек, включая штаб III-го корпуса, а также все тяжелое вооружение и трофеи, оставшиеся после большевиков. Шульгин описал это так: «Петлюровцы бежали «быстрее лани» и сконцентрировались у вокзала…», где расположился штаб, но дальнейших приказов им не поступило.

Как главный начальник над петлюровскими силами галицкий генерал-четарь Антин Кравс помчался к коллеге, командующему силами ВСЮР Николаю Бредову, чтобы урегулировать конфликт. Но был показательно унижен и получил недвусмысленный ответ: «Киев, мать городов русских, никогда не был украинским и не будет», а переговоров с делегацией армии УНР быть не может, «…пусть не приезжают, будут арестованы и расстреляны как изменники и бандиты».

В итоге, подписав соглашение об оставлении Киева, генерал Кравс вышел из здания и обнаружил, что его автомобиль исчез. На его месте стоял другой, старый автомобиль, «предложенный» деникинцами в порядке обмена. В сопровождении своих офицеров Кравс уехал на вокзал.

На утро 1 сентября 1919 года по Киеву был расклеен приказ Бредова: «…отныне и навсегда Киев возвращается в состав единой и неделимой России». УНР же фактически признала состояние войны с белыми, а следом Петлюра заключил соглашение с поляками, официально «подарив» им Галичину. В сентябре Галицкая армия уже была в составе ВСЮР, не находя в себе сил простить такое предательство, а меньше чем через два месяца перешла к большевикам.

Манифест «царя Антона»

События далекого уже августа, где все были против всех, позволяют лучше понять, почему в итоге победили большевики. Особенно это актуально в плане современных стенаний украинской стороны о неисчислимых силах «орды», страшной оккупации и великой жертве «героев Крут»: летом 1919 года у красных вообще были большие шансы потерять всё.

Киев для Добрармии был промежуточной остановкой, белые шли на Москву и были уверены в успехе. Они уже успешно взяли стратегически важный Донбасс и Харьков, двигаясь дальше на Курск и Орёл.

Бардаку и хаосу в красных силах, разросшихся за счет самостоятельных «атаманов» вроде Нестора Махно, войска генерала Владимира Май-Маевского противопоставили сокрушительный козырь — дисциплинированные фронтовые части, эффективные маневры пехоты и бронепоездов по железной дороге и казаков в конном строю.

Именно в Донбассе в ход впервые пошли танки.

К тому же красные, изначально предлагавшие очень популярную среди крестьян программу, быстро подорвали кредит доверия продразверсткой, мобилизацией, а если говорить о Киеве — безумными переименованиями улиц и зачисткой всего «старорежимного».

«Еще недавно восстания были проблемой Директории, теперь они сотрясали уже тыл советских сил. Повстанческие отряды росли стремительно, республик на Украине было не меньше, чем царств в Палестине времен Иисуса Навина. Посланные против них части легко могли перейти на сторону тех, кого отправлялись ловить», — пишет известный украинский учёный и киевовед Стефан Машкевич.

Что же касается власти Петлюры, то она была настолько жалкой и ни на что не влияющей, что лишь крушение советской власти под ударами деникинцев дало разгромленной УНР последний шанс хоть на какой-то успех. Поэтому он и бросил свое войско на Киев: и галичане из ЗУНР, и националисты из УНР контролировали лишь небольшие районы к западу от столицы, и попытались реанимировать свое движение.

При этом шансов договориться с Деникиным или красными Петлюра изначально не имел: в обоих случаях речь шла о разных проектах единой России. С галичанами как с экстерриториальной армией белогвардейцы соглашались общаться, а армию УНР, воевавшую под лозунгом независимой Украины, не признавали в принципе — несмотря на многочисленные попытки высших чинов стран Антанты, начиная с Уинстона Черчилля, их примирить.

При этом галичане в целом благожелательно относились к России и даже не исключали возможности того, чтобы Галичина (и, возможно, Надднепрянская Украина) вошла как автономная область в состав будущего русского государства. А петлюровцы же были категорическими противниками России как таковой и не хотели ссориться с главным врагом галичан — Польшей, поскольку объективно войну на два фронта бы не вывезли.

Они её не вывезли и на один фронт.

Еще в начале июля представители УНР вели в Бухаресте переговоры с белогвардейцами при участии маршала Франции Филиппа Петена, предлагая отложить решение вопроса об устройстве России и о независимости Украины, сосредоточившись на борьбе с большевизмом.

Но Деникин был непреклонен, цитируя самого себя в «Очерках русской смуты»:

«Самостийной Украины не признаю. Петлюровцы могут быть или нейтральны, тогда они должны немедленно сдать оружие и разойтись по домам; или же — примкнуть к нам, признавши лозунги, один из которых — широкая автономия окраин. Если петлюровцы не выполнят этих условий, то их надлежит считать таким же противником, как и большевиков».

При этом, подойдя летом 1919 года к границам современной Украины, а к Киеву — во второй половине августа, Антон Иванович вдруг почувствовал необходимость издать нечто вроде программного заявления. Обращение «К населению Малороссии» появилось на свет 25 августа и полно громких формулировок вроде «к древнему Киеву, «матери городов русских», приближаются полки в неудержимом стремлении вернуть русскому народу утраченное им единство».

Помимо осуждения сепаратизма «под именем «Украинской Державы», «царь Антон», как глумливо прозвали его за эту выходку современники, уверил всех, что основой устроения областей Юга России станет самоуправление и децентрализация «при непременном уважении к жизненным особенностям местного быта», а малорусский народный язык будет в ходу в системе образования и печати.

Листовки с текстом обращения были расклеены на киевских улицах уже 31 августа, в день вступления белой армии в Киев, то есть к своей целевой аудитории не попали — горожане в массе своей такого хода не поняли.

Киев чужой для всех

Количественный перевес в Киеве всегда был на стороне русского лагеря.

«Киев, как и большинство тогдашних городов на Украине, был на три четверти чужой, не украинский. И этот чужой нам Киев сейчас же поспешил дать деникинцам всякую помощь, начиная от обычной информации и кончая вооруженными отделами местных добровольцев. Наш украинский Киев ни на какую такую помощь не сподобился», — вспоминал впоследствии премьер УHP Исаак Мазепа, и представители галичан соглашались, что пришли в формально украинскую столицу «большей частью сыны села, сыны далекой галицкой волости, для которых большой город вообще чужой, а Киев тем более».

Но этого оказалось явно недостаточно.

Хотя белогвардейцы, как любые военные, мало что смыслящие в государственном управлении, начали буквально переводить часы назад: установили старый стиль календаря, стрелки — на петроградское время, занялись отменой законов советского правительства и заодно его денег. То есть для людей их наличность опять обнулилась.

Если ЧК при красных активно ловила агентов «антинародной царской власти», то белые занялись изобличением деятельности чекистов и ловлей их агентов. Сплошь и рядом это приводило к самосудам над подозреваемыми в большевизме — расстреливали прямо на улицах. В течение нескольких дней исчезли внешние следы пребывания советской власти — многочисленные памятники Марксу, Энгельсу, Ленину и другим коммунистическим деятелям, большевистские объявления.

Но вооружившись по началу девизом «теперь все будет по-старому, то есть хорошо», киевляне всё же ждали иного.

«Замотанному до дурноты неожиданными переменами и «переворотами» населению было уже почти все равно, кто будет владеть городом, лишь бы новые пришельцы не расстреливали, не грабили и не выбрасывали из домов», — писал Константин Паустовский, чья семья жила тогда на улице Анненковской, 33 (ныне улица Лютеранская).

А белых, как с горечью признавался полностью лояльный им Шульгин, «одолели Серые и Грязные… Первые — прятались и бездельничали, вторые — крали, грабили и убивали». Грабежи были делом вполне обыденным и, как правило, проходили совершенно безнаказанно — город даже был поделен на участки, и отдельные подразделения «специализировались» на определенных улицах, например 42-й Якутский полк полковника Карпова грабил дома на Тарасовской улице, в киевском «Латинском квартале» по соседству с университетом.

«Твердость большевиков не нуждается в комментариях. Антибольшевистские же силы так никогда и не смогли выступить единым фронтом и с единой стратегией. Наиболее последовательными их противниками были белогвардейцы; остальные либо отказались от активной борьбы с ними (страны Антанты), либо вели переговоры, имея в виду возможное сотрудничество (армия УНР), либо попросту перешли на их сторону (Галицкая армия в 1920 году; многие из повстанцев). Вбивать клинья между своими противниками большевикам не всегда и нужно было: те сплошь и радом сами оказывали им подобную услугу», — констатирует в своей книге «Два дня из истории Киева» Стефан Машкевич.

Киев вновь пережил смену власти. Но и она была не окончательной, впереди был еще 1920 год. И только тогда советская власть установилась в нём на ближайшие семь десятилетий. Город, который так и не смог «отныне и навсегда» вернуться в состав «единой и неделимой», сперва стал лишь одним из губернских центров УССР. Чужому для всех Киеву украинские большевики первое время не слишком доверяли и столицей советской Украины до 1934 года был Харьков.