Главные люди современной русской литературы: Андрей Рубанов

***

Русский писатель — толкователь, мыслитель, инженер человеческих душ, etc. В разные времена звучали разные определения. А кто есть русский писатель сегодня?

Как и всегда, это художник, тот кто делает искусство. Я видел, может, сотню писателей, и они все совершенно разные, даже внешне. И все про себя разное думают и говорят. Кто-то мыслителем себя считает, кто-то может и инженером душ. Так что однозначного ответа быть не может.

Много говорилось о том, что у русской литературы есть своя особая миссия. Справедливо ли говорить о миссии русской литературы сегодня?

Не знаю насчёт миссии, но престиж в этом занятии есть. Люди, когда узнают, что я писатель, смотрят с уважением и интересом. Наверное, это традиция. А носителем особой миссии может себя назначить любой человек, не обязательно писатель. У деятелей науки есть своя особая миссия, у военных своя, у политиков своя.

Есть мнение, что русская литература учила и научала своих читателей. Можно ли говорить, что русская литература учит чему-то сегодня? Должна ли она в принципе учить чему-то?

Напрямую учить не надо. Читатель не любит, когда ему диктуют. Он хочет сам во всём разобраться. Лично я предпочитаю описывать людей и их поступки, а выводы пусть делает читатель. Конечно, всегда важно прямо заявлять свою позицию, особенно если пишешь от первого лица, автобиографию. Можно и проповедь дать, но лучше не увлекаться. Всего должно быть в меру.

А развлекать? Что можно сказать об этой, если угодно, функции литературы? Или в развлекательном контексте литература заранее уступила кино, сериалам, играм?

В развлечении нет ничего плохого. Развлечение — это отвлечение. Люди хотят иногда отвлечься от обычной жизни, переместиться в какой-нибудь другой мир, необычный, в мир книги или фильма, или игры. Так они перезагружают свои мозги и нервы. Но кроме развлекательного элемента должно быть ещё что-то, разговор о важном. Конечно, если человек хочет отдохнуть и развлечься, он скорее будет смотреть кино, это всё-таки визуальное искусство, оно легче усваивается, легче «заходит».

В США экранизируется масса книг. У нас это редкость. Произойдут ли, на Ваш взгляд, изменения в этой сфере? И полезны ли экранизации для литературных произведений?

В США много экранизаций, потому что там в принципе рынок раз в пятьдесят мощнее, чем у нас. И литературный, и кино. Соответственно, и писатели на их рынке замотивированы сильнее, и пишут больше книги конъюнктурные, жанровые, с острыми сюжетами — те, что востребованы у кинопродюсеров. У нас ситуация меняется, но медленно. Во всех кинокомпаниях есть специальные люди, которые отслеживают новинки книжного рынка. У меня порывались то один роман экранизировать, то другой, но всякий раз что-то мешало. Полезны ли экранизации — конечно, они привлекают интерес к первоисточнику. Но в целом литература и кино — это разные виды искусства, и общего между ними столько же, сколько между музыкой и танцем. Можно писать книгу с расчётом на экранизацию, а можно этого и не делать, хозяин-барин.

Не вышло ли так, что в определённый момент русская литература превратилась в современную российскую?

Не знаю. В современной литературе много случайного, много ерунды всякой. Когда говорят «русская литература» — обычно имеют в виду классику, то, что общепризнано и большинством уважается. А современная российская литература — это скорее термин рыночный, подразумевающий и издательства, и торговые сети, и фестивальное движение.

Чем литература — русская литература — может быть интересна современному читателю в первую очередь? Выражаясь просто, что он станет искать в ней? Есть ли запрос сегодня на русскую литературу?

Запрос есть. Всё-таки, чтобы научиться точно мыслить и хорошо разговаривать, надо читать книги. Другого способа не существует. Речь хранится в литературе. Хочешь, чтоб тебя слушали — читай книги, овладевай умением точно мыслить и свои мысли выражать. Кроме того, книга — это самый простой и дешёвый способ донести до людей свои идеи. Общество без свежих идей жить не может, на свежие идеи всегда есть запрос. Чтоб свежую идею выразить в кино или, допустим, в театре, — такое может себе позволить далеко не каждый. А написать рассказ или повесть — пожалуйста. Взял бумагу, карандаш — и вперёд.

Интересна ли, на ваш взгляд, сегодня современная российская литература на Западе? Справедливо ли утверждение, что интерес к литературе во многом определяется ролью в мире страны, которую она представляет?

Интерес сам по себе не возникает, его надо создавать. До 2014 года был какой-то культурный обмен, русских писателей приглашали в Европу, в Америку. Это был бизнес, потом его прикрыли. Чтобы русская культура была интересна в других странах, её надо продвигать, пропагандировать, вкладывать усилия. Что сейчас происходит на Западе, я не знаю, я там десять лет уже не был. Если некая страна, допустим Россия, претендует на значительную роль — она должна вкладывать ресурсы в продвижение своей культуры. В Испании есть институт Сервантеса, в Германии — институт Гёте, эти системы платят русским переводчикам гранты, чтобы те переводили книги испанских или немецких писателей. Само по себе ничего не возникнет, надо конкретные шаги предпринимать.

Что, на Ваш взгляд, заставляет писать сегодня?

Как я уже сказал, престиж писательского дела остался. Но в основном люди пишут, потому что им кажется, что у них есть новые идеи, им есть, что сказать. Пишут, потому что хочется самовыражения.

Насколько важна традиция в русской литературе?

Основная наша традиция — это быть серьёзным. У нас предпочитают больше работать с экстремальным опытом. Войны, тюрьмы, лагеря, репрессии, всевозможные страдания. Это связано с главным этическим конфликтом нашего человека: борьбы справедливости и несправедливости. А вот юмора, например, в нашей литературе совсем мало — есть и такая традиция.

Когда я произношу эти словосочетания — «русский писатель», «русская литература» — то есть ли в этом некий особенный, сакральный смысл?

Любое искусство касается духовной жизни, то есть сакрально, священно. Но священно не по отношению к Богу, а по отношению к человеку. Это важное отличие. Религиозное искусство — да, служит Богу, но светское — обслуживает человека, со всеми его страстями и недостатками. Вообще, надо вспомнить слова Довлатова: «Назвать себя писателем неприлично — всё равно что назвать себя красавцем». Избегать говорить про себя «я писатель» — это тоже традиция. Юзефович мне сказал: «Я никогда себя писателем не называю, у меня есть профессия, я историк». Ну вот и я стараюсь так же делать. Потом люди разберутся, кто мы такие, русские писатели или нет, принадлежим ли к русской литературе или нет.

Можем ли мы говорить, что литература в некотором (или не в некотором, а в полном) смысле национальна? Что отличает русскую литературу в первую очередь?

Наша литература наднациональна, это суперэтнический феномен. Всё-таки мы в России имеем огромный опыт межнационального сожительства, многие сотни лет, и литература наша такая же. Она не сводится к этническим особенностям. «Русский» — это не национальность, а принадлежность к цивилизации. Классический русский роман «Дерсу Узала» описывает приключения нанайца (или удэгейца, тут ведутся споры). Наша литература — она и про татар, и про немцев, и про поляков, и про грузин. Причём она описывает не какое-то сусальное вечное братство навек, она и конфликты тоже описывает.

Какие, на Ваш взгляд, главные темы русской литературы?

Какова дискуссия в обществе — такова и тема литературы. Темы возникают из общественных конфликтов. А их у нас всегда было достаточно. Была тема лишнего человека, была тема крестьянская, был социально-психологический роман, критический реализм, была военная тема и лагерная тема, были деревенщики, городская проза, была контркультура, социальная фантастика, постмодернизм, потом новый реализм. У нас никогда вот не было темы буржуазной, русские писатели как-то старались отворачиваться от буржуазии. А так вообще тем — многие десятки, потому что у нас общественная дискуссия вся велась через литературу, на страницах книг и журналов.

Есть такое мнение, что некоторые русские литературные произведения — это своего рода национальные программы, доктрины, в чём-то идеологические тексты. Справедливо ли такое мнение? Насколько тесно переплетены в России политика и литература?

Политика очень разная вся. Есть публичная политика, есть непубличная, а есть и вообще тайная. Конечно, переплетены, но в разные времена по-разному. Салтыков-Щедрин занимал государственные посты, Грибоедов был дипломатом. В СССР писатели просто работали на партию, а кто не работал — того могли и к стенке поставить. Симонов вообще был членом ЦК. Солженицын учил нас обустраивать Россию. Лимонов был политик. Но вообще политика и искусство не связаны. Я пробовал политикой заниматься, не понравилось, не моё это дело. Политика предполагает жестокосердие, у меня нет такого качества. Вот я сейчас написал книгу про Микояна — он был политик божьей милостью. В 1960 году на Кубе он встретился с Хемингуэем, сказал ему: приезжайте в СССР, мы вам гонорары заплатим. Мы не присоединились к Конвенции по авторским правам, но вам заплатим. Хем спросил: а Фолкнеру и Стейнбеку тоже заплатите? Нет, ответил Микоян, только вам, в виде исключения. Хем сказал: «Если им не заплатите, тогда и я денег не возьму». Вот разница между политиком и писателем.

Мы были самой читающей нацией — и ей быть, очевидно, перестали. Это проблема? Если да, то как исправлять?

Самой читающей нацией мы стали во времена СССР, когда всеобщая грамотность резко выросла, когда чтение стали пропагандировать, когда литература обслуживала интересы государства и идеологию. Одновременно с этим была очень слабо развита массовая культура, развлечений было мало, досуг у людей был другой. У нас в стране люди зажили более или менее нормально только во времена Хрущёва. Телевизоры появились, джаз, потом даже и личные автомобили. Люди много читали, потому что многие формы досуга, которые сейчас общеприняты, тогда были недоступны. В конце 80-х, как только появилась мощная массовая культура и разные формы развлечений и досуга, интерес к чтению стал снижаться. Не знаю, проблема ли это. Сейчас книга — это элемент престижного потребления.

И последний вопрос. Бумажная книга — это особая история? Или просто «носитель текста»? Её судьба в будущем?

Бумажные книги ещё долго будут жить. Всё время читать с экрана неудобно, глаза портятся. Кроме того, текст, помещённый в интернет, живёт своей жизнью — это файл, а любой файл может быть повреждён или отредактирован. То есть доверия к нему меньше.

И наоборот, очень много сейчас появляется текстов, которые авторы сами вывешивают, эти тексты сырые, требующие редактуры. А когда вы имеете дело с бумажной книгой — вы знаете, что в её производство вложены усилия многих людей, редакторов, корректоров, они приводили текст в соответствие с правилами и нормами. Текст, вышедший на бумаге, считается эталонным, а текст, болтающийся где-то в интернете — сомнительным. Наконец, бумажная книга — это не просто носитель информации, это предмет материального мира. У неё есть обложка, у неё есть запах, её можно взвесить в руке. Даже если книга просто стоит на полке, вы всегда видите её периферийным зрением, она участвует в вашей жизни. Конечно, люди будут больше читать с экранов, но любимые книги, самые важные, будут покупать в бумаге и бережно хранить.