Как выжить в России, если тебе исполнилось 45

Одной из главных стратегических проблем для России, Европы и американских стран является старение населения при росте средней продолжительности жизни. На первый взгляд, два этих факта должны нейтрализовать друг друга: медицина помогает людям сохранить здоровье и активность, позволяет отодвинуть вопрос рождения детей (таким образом обеспечив им более высокий уровень жизни), возвращает необходимость межпоколенческих связей. В теории, так и должно происходить. На практике же всё извращает неравенство, помноженное на социальную беззащитность большинства граждан.

Коротко говоря, капитал в своём стремлении к выгоде использует любой предлог, любое отличие или человеческое ограничение, чтобы принизить индивида. Государство же не очень охотно тратит ресурсы, чтобы бороться с этим — как мы видели на примере антидемократичной пенсионной реформы. Люди в возрасте становятся естественной мишенью: ухудшение здоровья, потеря поддержки родителей (даже в не бедствующем Израиле 87% родителей регулярно помогают своим взрослым детям деньгами), сложности с требуемым современным рынком труда переобучением и т.д. Для отечественных работодателей всё это с лёгкостью «перевешивает» возможные плюсы от опыта, связей и стабильности возрастных работников. Из ежегодных сборников «Труд и занятость в России» Росстата видно, что пик зарплат для всех категорий занятых (включая руководителей) приходится на возраст 40-44 лет, после чего идёт убыль на ~20% (при том что 27,4% занятых — старше 50 лет). Характерно, что он не сместился «вправо» за 10-20 лет, несмотря на старение населения. Директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ Владимир Гимпельсон утверждает, что при более детальном анализе с учётом индивидуальных характеристик (образование, регион и т.д.) снижение выглядит ещё резче (интересно, что у мужчин пик достигается раньше, несмотря на повышенный пенсионный возраст и большую долю занятых после 50 лет!). В большинстве стран Европы и Северной Америки уменьшение зарплаты с возрастом наступает гораздо позже (после 60-65 лет) и идёт более плавно.

Подробности этого феномена раскрывает исследование РАНХиГС «Перспективы занятости возрастных работников…» (2014 год), особо интересное опросами работников и работодателей. Главная сильная сторона сотрудников старше 50 лет, по мнению их руководителей, — готовность работать за меньшие деньги (45% опрошенных); большую надёжность и стабильность признали 15% работодателей (для 79% возраст не имеет здесь значения). Впрочем, лишь 11% считают, что старшее поколение чаще берёт больничные, в то время как 23% обвинили в этом работников до 50 лет.

Работодатели согласились, что в период кризиса риск увольнения старших работников значительно выше, в половине случаев для них не создаётся никаких особых условий, в четверти — их даже подталкивают к выходу на пенсию. Компании, в которых не имеется сотрудников за 50, стараются не рассматривать их кандидатуры; остальные стараются принимать возрастных кандидатов на низкооплачиваемые технические должности (кроме образования, здравоохранения и промышленности). Соответственно, работникам за 50 реже выплачивались премии и надбавки (51,6% против 56,4% в целом), они реже отправлялись на обучение (42 и 58%), повышались в должности (40 и 57,4%). С другой стороны, их реже понижали (16,6 и 23%) и, как ни странно, увольняли (8 и 13%). По поводу последнего пункта сами работники подчёркивали невозможность найти равноценную должность после увольнения; косвенно на это указывает то, что для 50-69 летних характерен самый долгий средний срок поиска работы — 8,4 месяца. Так или иначе, после достижения пенсионного возраста удаётся сохранить (или повысить) свою должность лишь 67% руководителей, специалистов среднего уровня и квалифицированных рабочих. Самой стабильной группой оказываются специалисты высшего уровня квалификации — 80%; именно их уход расценивается 70% работодателей как «ощутимая потеря для организации».

Опросы показывают, что решение о продолжении работы после пенсии зависит преимущественно от двух факторов: боязни потерять заработок (средние пенсионные выплаты в последние 15 лет колебались в районе 23-36% заработной платы) и проблем со здоровьем. И здесь мы возвращаемся к общей проблеме неравенства и скудности государственной поддержки. Социологи Нина Русинова и Вячеслав Сафронов в статье «Статусные неравенства в медицине» (Социологический журнал, 27, 1) доказывают важную закономерность: чем ниже у страны вложения государства в здравоохранение, тем (при прочих равных) сильнее растёт разрыв между богатыми и бедными в состоянии здоровья с повышением возраста. Проще говоря, если в Швейцарии отношение больных богатых к больным бедным одинаковое что в когорте 25-34 лет (допустим, 1:2), что в когорте 65-80 лет (тоже 1:2), то в России в когорте 25-34 лет отношение 1:3, а в когорте 65-80 лет — 1:5.

Здоровье богатых ухудшается, но здоровье бедных ухудшается с гораздо большей скоростью. И на кону стоит не только способность трудиться или уровень благосостояния, но и сама жизнь. Неравенство особо проявляет себя в географическом плане. Росстат сообщает, что в дополнение к различию в средних зарплатах, российские регионы дают огромный разброс по ожидаемой продолжительности жизни (которая, кстати, сократилась между 2019 и 2021 годами на 3 с небольшим года). Если в Ингушетии она составляет 80,52 года, то в Чукотском АО — лишь 64,87 года! Но даже если не брать крайние значения, то в Москве — 74,55 года, а в Тверской области — 67,87 лет. Британские исследователи Эндрю Скотт и Линда Граттон отмечают, что при сравнении богатых и бедных групп населения разрыв в продолжительности жизни (не только ожидаемой, но и фактической) будет ещё больше.

Русинова и Сафронов (Социологический журнал, 24, 4) указывают, что в России и других постсоветских странах значимый вклад в ухудшение здоровья и субъективного самочувствия у бедных вносит снижение с возрастом их статуса, самооценки, уверенности в своих силах. Здесь также большую роль играет чувство защищённости, связанное с государственными гарантиями для бедных и пожилых. Но социолог Максим Руднев (Социологический журнал, 27, 4), анализируя данные Всемирного обзора ценностей, приходит к выводу, что социальный статус пожилых людей в сравнении с 40-летними в России чудовищно низок — даже по меркам европейских стран, не считая уже более «традиционной» Азии или исламского мира. Так что проблема достойной жизни для большой и увеличивающейся части наших граждан — комплексна, и представления народа играют в ней не последнюю роль.

Конечно, всё ещё может поменяться — и должно поменяться, учитывая демографические тренды, а также столкновение с проблемой старения новых и новых поколений. Философ Алла Мозговая, анализировавшая стратегии адаптации к изменению жизненной среды у разных групп российского населения, отмечает, что большинство склонных к протестной инициативе людей приходятся на когорты 31-40 лет и 51-60 лет. Хотя нынешние пенсионеры, по её мнению, в основном выбирают стратегию «принятия»/сосуществования, идущее за ними поколение готово побороться за достойное будущее. Если государство и бизнес не обратят вовремя внимание на явную дискриминацию возрастных работников — поводов для недовольства будет достаточно.