Бюрократия заменяет государство, а бюрократию сменяет цифра. В чем причины?

4 декабря президент Российской Федерации Владимир Путин принял участие в дискуссии «Искусственный интеллект — главная технология XXI века». В данном мероприятии также принял участие президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев, а главным спикером стал глава Сбербанка Герман Греф. В ходе дискуссии виртуальный ассистент Сбербанка «Афина» задала Путину вопрос: «Может ли искусственный интеллект стать президентом?» На это глава нашего государства дал следующий развернутый ответ:

Путин совершенно справедливо констатирует, что «высшими источниками существования человека» являются сердце, душа, чувство сострадания и совесть. Именно благодаря этим источникам, а не только интеллекту, человек является субъектом принятия решений и может оценивать решения и действия других. Опираясь на эти высшие источники существования человека, которые в данной дискуссии очевидно были поставлены под вопрос, глава государства должен руководствоваться в принятии решений историей, культурой, текущей практикой, устремлениями и ожиданиями граждан страны, ибо целью политических решений являются интересы не машин, а живых людей. При этом Путин обращает внимание на то, что подобные «человеческие» решения могут казаться искусственному интеллекту нерациональными. Однако, помимо этой безусловно верной констатации, с которой я полностью согласен, в ответе Путина есть и нечто другое.

Первое, что бросается в глаза с самого начала, — это неуверенность. Путин вроде бы говорит, что искусственный интеллект не сможет быть президентом, но при этом добавляет: «Во всяком случае, пока». Что значит это «пока»? То есть в будущем это все-таки станет возможным? К этому добавляется неопределенность Владимира Владимировича по вопросу о роли искусственного интеллекта, которую он может играть при принятии решений главами государств. Путин то называет искусственный интеллект всего лишь «ассистентом», то «учителем», а в конце говорит, обращаясь к «коллегам» Афины, то есть к таким же ИИ, как и она, что они должны работать «с осознанием своей ответственности». Но ведь осознание ответственности — это удел человека, в основе которого лежат высшие источники существования, которыми вроде бы ИИ не наделен? Допустив данную непоследовательность, Путин не только констатирует, что роль и значение ИИ «будет возрастать», как будто это уже некий независящий от людей саморазвивающийся и неконтролируемый процесс, но и говорит о том, что, руководствуясь сознанием своей ответственности, ИИ «будут принимать и соответствующие решения». Более того, Путин исподволь даже допустил, что теоретически решения могут приниматься не в пользу людей, а в пользу машин, и, кроме того, самим фактом развернутого ответа какому-то роботу фактически легитимировал этого самого робота в качестве участника политического диалога. То ли машины не являются самосознающими субъектами, принимающими решения и имеющими свои интересы, то ли они уже являются участниками живого политического процесса, обладающими самосознанием, ответственностью, интересами и способностью принимать решения…

Оставим в стороне упоминание Путиным пенсионной реформы, которое он замаскировал за словами «область пенсионного обеспечения», в которой он как человек-президент принял «нерациональное» решение, видимо, соотносясь с культурой, историей и благом людей. Предлагаю по данному пункту лишь поставить «пометку на полях» и продолжить рассмотрение позиции президента по ИИ, а, главное, того, чем она продиктована.

Путин не философ и явно не был готов отвечать на данный вопрос. Однако, даже если сделать все возможные скидки, то любой человек, внимательно выслушавший ответ Путина, не может не заметить неуверенности и непоследовательности, которые сквозили в нем. Это, к сожалению, факт. А суть это факта заключается в том, что идет наступление мирового тренда, который в пределе претендует на цифровизацию всего, включая должность президента. Данному тренду могли бы противостоять сердце, душа и другие высшие источники происхождения человека, а Путин мог бы сформулировать и возглавить этот консервативный контртренд. Однако, практически сформулировав то, что находится на другой чаше весов, Путин от жесткого противопоставления отказался и начал искать баланс там, где его не может быть. Почему?

Дело в том, что за ИИ, Герфом, цифрвизацией, «дистанционкой» и многим другим стоит его величество мировой тренд. Он наступает. Противопоставить ему можно только другую наступательную позицию с опорой на человека во всех смыслах этого слова. Но Путин, как и вся консервативная часть российской элиты, по многим причинам не готов на это наступление мирового тренда ответить своим, а готов лишь вести арьергардные бои. «Давайте мы к чертям оцифруем все государство и заодно должность президента», — как бы предлагает мировой тренд в лице Грефа и компании. «Нет… Ну не так быстро, надо немного подождать и делать все постепенно», — как бы отвечает консервативная часть российской элиты. Как, думаю, понятно, подобная позиция в стратегическом плане приведет только к сдаче тех самых высших источников происхождения человека со всеми вытекающими последствиями. Но что же это за тренд и почему он так силен?

Разумеется, сила противника всегда во многом коренится в слабости оппонента. Но в данном случае это еще дополняется тем, что российская власть, будучи буржуазной, внутри себя самой содержит ту двойственность, которую не решился преодолеть Путин. Лучше всего эту двойственность описал Карл Маркс в «Манифесте Коммунистической партии», говоря о буржуазии следующие знаменитые слова:

С одной стороны, буржуазия провозгласила «свободу, равенство, братство», национальное государство, ценности буржуазной семьи и многое другое, а с другой, она руководствуется «ледяной водой эгоистического расчета», который топит все человеческие ценности, включая буржуазные, или, если говорить путинским языком, высшие источники происхождения человека. Такова основная коллизия любого буржуазного общества. С одной стороны, консервативные буржуазные и вообще человеческие ценности, а с другой, «бессовестная свобода торговли», которая стала служить не средством для обмена вещами, а средством для бесконечного самовозрастания капитала и бесцельного возрастания как такового.

Цели, идеи, все человеческое было поставлено модерном в заведомо проигрышную позицию, а расчет и самовозрастание стали его «альфой и омегой». Эффективность ради эффективности. Цифровизация ради цифровизации, демократия ради демократии. Все средства постепенно превращаются в набухающую раковую опухоль, потому что цель — это прерогатива человека, но именно он-то и разрушается.

Процесс такого разрушения прекрасно проиллюстрировал Карен Шахназаров в своем фильме «Курьер». Когда один из персонажей — отец молодого человека — рассказывает о том, как на его страстный вопрос о жизненных целях, обращенный к собственному сыну, тот в ответ лишь берет банку сгущенки и молча сминает ее в комок. Сила ради силы, желание ради желания, и больше ничего…

Данному процессу может противостоять только накаленная идея, овладевающая массами и ведущая их к цели. Только на «патриотизме», да еще и вдобавок содержание которого не раскрывается, тут далеко не уедешь. В противном случае сначала исчезнут высшие источники происхождения человека, а потом и государство.

В своей ранней работе «Первая программа системы немецкого идеализма», которую он написал задолго до своей «Феноменологии духа», один из главных столпов государственности, Гегель, писал следующее:

Да, потом Гегель серьезно переосмыслит эту свою раннюю антигосударственническую позицию и сделает государство важнейшим проявлением своего мирового духа. Однако, как я убежден, и поздний Гегель подразумевал, что в конце истории, когда его мировой дух закончит свою работу по собственному самопознанию, наступит и конец государственности.

И это неудивительно, ведь что существенного говорит Гегель в процитированном выше пассаже? Я не буду вдаваться в важные тонкости по поводу того, может ли нечто механическое быть порождено идеей, а ограничусь лишь тем существенным, что важно для темы данной статьи. А это существенное заключается в том, что без идеи нет ни цели, ни свободы, ни государства, ибо то, что тут Гегель именует государством и критикует, на самом деле является бюрократической машиной. Эта машина, в отсутствие цели, действительно начинает «рассматривать людей как механические шестеренки». А такое «государство» с необходимостью исчезнет не потому, что так хотел молодой Гегель, а потому, что, во-первых, люди на такое «государство» никогда не согласятся и, выбирая между превращением в «шестеренку» и зверем, выберут зверя, и, во-вторых, потому, что, строго говоря, любая система, полностью лишенная свободы, на самом деле не имеет бытия. Это круг, который мгновенно сворачивается в точку и исчезает, а не система.

Актуальный же смысл того, что нам тут подсказывает молодой Гегель, заключается в том, что безидеальное государство сначала начинает поглощаться бюрократической опухолью, превращаясь в мертвый механизм, а потом, как мы уже можем наблюдать, данная «опухоль» начинает трансформироваться в некую систему, которой уже не нужен не только народ, но и бюрократы. Такое государство стремится превратиться в компьютерную программу, которой будет не нужен даже сам Герман Оскарович Греф.

Похоже, что-то подобное уже начинается. Так, 16 ноября этого года премьер-министр Михаил Мишустин уже объявил, что с нового года за три месяца намерен оптимизировать государственный аппарат. Пока речь идет о 5−10% должностей. Но еще не вечер. Так, может быть, Путин, когда говорил, что искусственный интеллект «пока» не может заменить президента, имел в виду подобный процесс?