Независимая внешняя политика России: когда и в чём секрет?

Геополитическое противостояние не избавляет от внешней зависимости, ибо геополитика зависит от цивилизационной сферы. Не существует абстрактных и универсальных национальных интересов, они всегда конкретны и отражают интересы конкретных элит, в том числе классовые. Превознесение времен Российской империи — это прямой призыв к возврату в феодализм с возрождением сословного общества, что четко стыкуется с законодательными инициативами пресловутого «экономического блока» правительства.

Если вернуться к распаду СССР, то следует понимать, что он тогда стал не полным, а частичным. Условием полного распада было разрушение Российской Федерации, но этого не произошло. Верхушечные, элитные центробежные тенденции встретились с центростремительным противодействием «глубинного народа».

Но надо понимать, что полураспад и то, что в результате получилось, устойчивым не бывает. Либо распад дойдет до конца, и все рассыплется, либо произойдет реинтеграция. На Западе это очень хорошо понимают, понимают ли у нас? В частностях да, в целом — вряд ли. Пример — действующая редакция Концепции внешней политики: «Конкуренция не только охватывает человеческий, научный и технологический потенциалы, но и все больше приобретает цивилизационный характер, форму соперничества ценностных ориентиров. …Это выводит в разряд приоритетных задач предотвращение межцивилизационных разломов, формирование партнерства между культурами, религиями и цивилизациями, призванного обеспечить гармоничное развитие человечества».

Первая часть этого фрагмента полностью противоречит второй. Если признается различие цивилизационных моделей и ценностей, то есть проектов, которые одни навязывают другим, то это одновременно и автоматическое признание цивилизационных разломов как медицинского факта. Как же можно предотвратить то, что уже состоялось? И почему такой когнитивный диссонанс даже в государственных документах? Потому, что понимание цивилизационных различий между Россией и Западом наталкивается на стремление прозападной «элиты» эти различия стереть с помощью абсолютизации геополитики. В категориях столетней давности нынешняя власть, перефразируя Ивана Ильина, это кадетское правительство с меньшевистским большинством Думы, которые совместными усилиями втягивают нас в западный проект.

Но если Россия часть Запада — то свои геополитические интересы у нее быть могут. А вот свои, отличные от Запада, ценности — нет. Именно поэтому, находясь с Западом в жесткой геополитической конфронтации, мы продолжаем копировать западные подходы во внутренней политике, в том числе самые деструктивные, подрывные и вредные. Сводя противоречия к геополитике, мы развязываем руки в республиках бывшего СССР не только Западу, но и местным элитам. А они потому и выбирают вектор своей ориентации на Запад, что ценностный выбор не предлагается, а в материальной сфере с Запада рассчитывают больше получить. И не только: представители союзных республик ездили в Москву как в культурный и образовательный центр мирового уровня. Ездили за Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Толстым и т. д. А за учебником маркетинга ездят не в Москву, а в Лондон, и переводят его на национальный язык с первоисточника, а не с русского перевода. То есть мы собственными руками отдаем Западу функцию перепрограммирования идентичности на постсоветском пространстве. И чего после этого хотим?

Итак, геополитическое противостояние не избавляет от внешней зависимости, ибо геополитика зависит от цивилизационной сферы. Не существует абстрактных и универсальных национальных интересов, они всегда конкретны и отражают интересы конкретных элит, в том числе классовые. У нас с петровских времен у элит одни интересы, мотивированные одними ценностями, а у народа — другие, в нашем случае противоположные. В чем фундаментально ошибается Девятов, когда говорит, что Хартленд сцементирует не идеология, а этика? В том, что не бывает универсальной этики — это масонские сказки; у каждой религиозной конфессии — своя этика. Этика — функция религии, и не только не получится привести ее к общему знаменателю, но даже такая попытка может разогнать центробежные тенденции. Знаменатель должен быть надрелигиозным, то есть светским, но он не имеет права вступать в противоречие с религиозными ценностями. Истории известны два таких варианта: американский «плавильный котел» и советский опыт. Мы можем все, что угодно, осуждать и обсуждать, но третьего-то варианта нет. Превознесение времен Российской империи, которое в пику советскому опыту продвигается определенными, преимущественно силовыми кругами, — это, если убрать квазипатриотическую риторику, прямой призыв к возврату в феодализм с возрождением сословного общества, что, кстати, очень четко стыкуется с законодательными инициативами пресловутого «экономического блока» правительства.

Чтобы преодолеть ножницы между ценностями и геополитикой и, если шире, между внутренней и внешней политикой, следует открыто заявить, причем на официальном государственном уровне, что у нас — иные, отличные от западных, ценности и цели, вытекающие из иного, отличного видения мира, его прошлого, настоящего и будущего. Что Россия и Запад противостоят друг другу с XV века, а геополитика, появившись в XIX веке, лишь оформила это противостояние в пространстве, и то post-factum. И что мы не собираемся становиться частью Запада, что не нужно никакой «Евро-Атлантики», которую очень любят превозносить в МИДе, — ни до Урала, ни до Владивостока. А требуется скорейшее восстановление полноценного евразийского Хартленда.

Поэтому главным фактором будущего является не геополитика, а идеология. Ключевые вопросы: какая страна? На каких ценностях? Какой человек? И только потом: какая экономика? И в зависимости от всего этого: какая геополитика? Рюриковичи тянули в евразийском направлении, а Романовы — в западном. И советская власть, начиная с позднего Ленина, — тоже имела евразийский вектор. А у нынешней власти вектор западный. Не геополитика формирует идентичность, а идентичность — геополитику.

С этим связаны и перспективы, которые заключаются… в чем?

Первое: ЕАЭС неэффективен. И не только потому, что он выстроен на экономике, то есть не предъявляет собственного проекта, и рассчитан не на восстановление цивилизационного сплава, а на интеграцию экономик. Просто это часть антироссийского проекта «глобализация». Показательно: участвуя в ЕАЭС, постсоветские республики активно выстраивают внешние связи «на стороне», входят в прозападные объединения: пример «Восточного партнерства».

Второе: БРИКС — такой же мертворожденный проект по той же самой причине. Как показал саммит в Бразилии, единственный содержательный смысл в нем — не допустить вхождения Индии в американское «Индо-Тихоокеанское» пространство. И вывести из-под Запада управление индийско-пакистанскими и индийско-китайскими противоречиями. Ну так эта задача вполне решается в рамках ШОС.

Главная слабость ЕАЭС и БРИКС, — отсутствие собственной идеологической картины мира и выстроенной на нем проектной альтернативы. И поэтому они идеально вписываются в модель Бжезинского — американоцентричную «совместную ответственность» регионального принципа глобального управления, которая гримируется под «многополярный мир». Вместо ЕЭАС нужно создавать политическое объединение и брать на себя ответственность метрополии: полноценное восстановление международной субъектности — это дорогое удовольствие, и это следует понимать. А БРИКС — он неизбежно скукожится до РИК, и для этой тройки куда важнее партнерство с АСЕАН, нежели с проамериканской Бразилией и британским полудоминионом Южной Африки.

ОДКБ и ШОС: это более эффективные объединения потому, что они политические. По сути ОДКБ — это внешний российский контур и периметр, а ШОС — российско-китайская ось Евразии. Но в этой оси пока очень много субъективного, и держится она на альянсе не столько двух стран, сколько двух лидеров. Массированный американский десант в Китай буквально на днях — тому подтверждение.

Третье: провал на западном направлении, где пограничная лимитрофная зона между Россией и Западом перенесена на территорию бывшего СССР, на Украину, а сейчас начинает захватывать и Белоруссию.

Вот скажите, зачем нам нормандский формат, если мы в нем одни против троих, и от этих обсуждений только проигрываем? Газпром нагнули перед Украиной, ограничив северный маршрут; здесь нужно было предъявить ультиматум Европе: или решение Европейского суда по газопроводу OPAL пересматривается и отменяется, либо мы эту ситуацию рассматриваем форс-мажором и закручиваем вентиль на газовой трубе, пока Европа не примет справедливое решение. А церковная сфера — с признанием украинских раскольников православными патриархатами? Перед РПЦ замаячил призрак изоляции в православном мире. Или дело об украинской провокации в Керченском проливе. Нас делают крайними, ибо Украина выигрывает у России суд за судом, а мы продолжаем или признавать и выполнять эти решения, или на словах не признавать, но на деле все равно выполнять, как с украинскими катерами и экипажами. Считаю нормандский формат подкопом под Россию и инструментом внешнего давления, а еще — стержнем для других антироссийских форматов, как сегодня обнародовали, с участием Украины, Литвы, Эстонии и Швеции по Азовскому морю. Где оно, а где прибалты со скандинавами?

Неужели мы не понимаем, что интернационализация конфликта с Украиной, во-первых, ослабляет наши позиции, а во-вторых, выставляет нас его стороной. Ну, а перевод этого конфликта в плоскость международных судебных решений, на которые мы не влияем, — это вообще какой-то «договорняк», априори лишающий нашу позицию легитимности. Зачем играем в чужие игры?

Четвертое: про ситуацию на постсоветском пространстве — никаких позитивных тенденций, и уже пошли экспертные прогнозы, что после ухода Зеленского предстоит новый раунд еще более жесткого противостояния с Украиной, которая сама откинет Донбасс и консолидируется. Кстати, на фоне событий в Донецке и Луганске в украинском дискурсе 2014−2015 годов уже «разминалась» тема избавиться от Донбасса, правда, тогда — в ответ на восточные предложения «отпустить» Львов.

Пятое: можно сколько угодно хвалиться успехами в Сирии, которые имеются. Но нельзя не видеть: официально провозглашенная цель — восстановление территориальной целостности страны и пересмотр тем самым итогов «арабской весны» — пока не достигнута, и особых перспектив не видно.

Отдельная тема — усиленное разминание темы военного конфликта между Россией и США с их марионетками из ЕС и НАТО. Это и Калининград, и Крым, и Курилы, и разные «мелочи», вроде пограничных претензий эстонцев. Просто так, «из любви к искусству», такие темы не муссируются.

По сути единственным «светлым пятном» во внешней политике остается создание прочного стратегического партнерства с Китаем, которое все более принимает очертания фактического военного союза, хотя вслух это признавать никто не станет. Но что касается Китая, учитывая установки XIX съезда КПК на строительство «сообщества единой судьбы человечества», то есть на глобализацию по-китайски, главный вопрос звучит так: эта установка суверенная? Или она каким-то образом связана с англосаксонским проектом «оси» Австралия — Сингапур — Гонконг — Шанхай как промежуточного мирового центра — транзитом из Америки в Британию? Аргументы можно отыскать и в поддержку этой версии, и в ее опровержение. Поэтому и с Китаем, учитывая тот самый американский десант во главе с Киссинджером, тоже не все так однозначно, как хотелось бы.

Ну и надо четко понимать, что главный фактор, который больше всего вредит внешней политике и осложняет геополитическое положение России, препятствуя достижению ее целей на международной арене, — компрадорская олигархическая внутренняя политика правительства и Центробанка. Расхождение «ножниц» между внутренней и внешней политикой достигло максимума, за которым или внутренняя политика придет в соответствие с внешней, или наоборот. К сожалению, пока все идет по второму варианту, и в результате мы начинаем пропускать серьезные внешние удары, которые перечислены и в моем выступлении, и до меня.

Поэтому в заключение еще раз: идеология! Кто мы, кем себя видим, откуда и куда идем, зачем идем, чего хотим, как этого достигнуть? Без идеологии у нас с вами, если обращаться к теме круглого стола, скоро останется один образ. Без всякой надежды на будущее.

__________________________

Материал представляет собой выступление автора на круглом столе «Россия: образ будущего. Внешняя политика», состоявшегося 27 ноября 2019 года в ИАREGNUM.