Правомерно ли говорить о «природе Бога»?

Читаем отрывок из 15 главы Первого послания Коринфянам апостола Павла:

«Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий».

Здесь Павел делится общепринятой на тот момент натурфилософией, разъясняя, что все наблюдаемое имеет свои отличительные черты, «славу», чтобы пояснить дальнейшую мысль свою о том, что некоторые признаки наблюдаемого указывают и на строение мира невидимого. О мире невидимом, как он понимался прежде и как понимается нынче в религии, несколько слов.

Христианское, в частности православное богословие, по мнению выдающихся его популяризаторов, коих и сейчас немало наберется, да и вообще православная мысль во всей ее широте и глубине призвана ответить на все самые важные вопросы, волнующие человечество. Или должные бы волновать, кабы человечество не волновалось вопросами мелкими. Тем для богословия, то есть для обеспечения важнейших вопросов человечества самыми точными ответами, всегда было великое множество.

Вот, например, тема: улыбался ли хоть раз Христос? Кажется, при чем тут степень улыбчивости Христа? А вот не все так просто. Благочестиво считать, что улыбнулся лишь один раз, как народился, маму увидел и улыбнулся. А дальше только скорбел о состоянии дел в мире, о его греховности и порочности. Впрочем, на этот счет некоторые лезут спорить, пытаясь исказить привычный образ Спаса во что-то не совсем Ему подобающее. Это тема глубокая, но не самая из глубоких, больше для «простого народа», чтобы тоже не очень радовался и чаще скорбел, во всяком случае, не отвыкал от этого дела.

Есть вопросы гораздо более важные и богословские, в самую сердцевину всего на свете угождающие своим прицельным к ним вниманием. Например, природа Бога. Сущность. Сейчас мы привыкли уже к выражению «природа Бога» и даже не обращаем внимания на то, что в двух словах содержится противоречие. Но Церковь нас научила думать так противоречиво, духовно то есть. Разберем эту «духовность».

По мнению людей, живших давным-давно, все наблюдаемое в природе имеет свою еще и как бы «тайную», сокрытую от глаз природу. Есть нечто объединяющее — общая «сущность» — человека, «сущность» коровы, зайца, муравья, камня, воды, вообще всего. И где-то они все вместе сходятся, имеют общий источник. Понятие сущности относилось ими к миру наблюдаемому и подразумевало, что наблюдается мир лишь поверхностно. Содержание же скрыто. Где скрыто? А где-то там, в Боге.

Повторим еще раз. Сущность это невидимая, да и непонятная часть наблюдаемого. То, что люди наблюдали, это понималось ими как оболочка и называлось по разному. До великих святоотеческих открытий у народов, где о Боге не думали в категориях философских, у Самого Бога не могли помыслить такое дополнение, надстройку, как еще и сущность. Поскольку природа — это то, что Им сотворено, соделано. Он Сам и есть Сущность всего, как и говорит о Себе: Я Сущий.

Он же наделил существа «родами», то есть отличиями одного от другого наблюдаемым образом. Ну, так в Писании сказано. Само понятие сущность вообще-то из мира тварного. Наблюдаемого. Подразумевает, что у наблюдаемого есть изнанка. Несмотря на то, что богословы поусердствовали сообщить, что к Богу не применимы никакие тварные категории и определения, сущность они Богу прикрепили и так и оставили. То есть измерили тварным, примерили не наблюдаемое и не познаваемое свойство к и так не наблюдаемому и не познаваемому.

Главное, еще изнанку и у Бога определили. Мол, с Богом все понятно — Троица же. Но есть еще и непонятное. Однако Бог в Ветхом Завете есть незримая, тайная составляющая всего на свете. Сущность всего. Сущность Бога, сущность Сущего то есть, богословию потребовалась, дабы как-то объяснить ипостаси. Те самые, которые насчитали в писании. Раз, два, три. Чтобы вышло не три бога, а един по сущности, трехипостасный.

Дальше, для объяснения уже этого, говорится, что сущность непознаваема, конечно, но может «постепенно открываться». То есть наблюдаться? Пусть в явлениях, умозрениях, в книгах вычитать, если Бог Сам про Себя разоткровенничался, но наблюдаться. А сущность человека и, вообще, всякого живого существа раскрывалась по ходу развития медицины? Ведь было непонятно, за что печень отвечает, за что селезенка, за что почки. Но это разве раскрытие сущности? Тогда непознаваемая сущность муравья раскрывается в микроскопе биолога. А сущность человека под ножом хирурга.

Однако это все познание, но познание строения. Устроения. Устройства человека, муравья. И Бога, выходит. Человечество тогда тоже многоипостасно. И муравьи — каждый из миллиардов — есть ипостась. Выражает ли многоипостасность человечества некую непознаваемую сущность человека? Нет, конечно. И даже не указывает на ее хотя бы какое наличие.

Но дальше. Нынче любой школьник, поднаторевший в биологии, знает что никаких «сущностей» у живых существ нету. И не может быть. Так уж развивается все живое, что о каждом можно сказать древним языком, что он ипостась, но никакой сущности, роднящей его даже с мамой и папой нету. «Человек» — понятие в настоящее время не столько уже даже биологическое, сколько социальное. Таким оно было, кстати, и в обществах древних.

Понятие «люди» относилось к своему племени. Прочие были по-своему «немцы», «варвары». Чужие. Лишь истончение границ понимания «своих», заставило говорить людей о человечестве. Ну и наблюдаемая биологическая возможность продолжения рода. Но это все фактор весьма непродолжительного промежутка времени. Разорви связь между континентами — и через какое-то время на каждом из них возникнет свое «человечество».

Каждое живое существо есть ипостась общей жизни, единой природы всего. Сущности всего. Здесь правда. И эту правду лучше чувствовали древние (не те, впрочем, древние), библейские пророки, не философствуя, закрученной заумью выдавая свои убогие мыслительные потуги за «высокое богословие», а интуитивно осознавали это общее, роднящее всех, как Бога. Как Сущность всего.

Бог и есть непознаваемая Сущность мира наблюдаемого. Все же прочее — разрозненно, атомизировано, «греховно». Так определяли Его до тех пор, пока за это дело не взялись философы и риторы, которых после назвали богословами. Добавившие к Сущности всего еще и сущность Его Самого. Создали «параллельную вселенную». Божественную. Оторвали Бога от Его творения. Наплодили сущностей, это называется. И назвали все это высоким богословием.

Бог со Своей «природой» стал в ряду прочих — несуществующих, отметим, — природ. Муравей со своей природой, человек со своей, заяц с природой, и Бог в общем ряду приткнут. И дистанционно управляет другими сущностями.

Язык христианского «богословия», надо признать, ужасен. Не то чтобы «устарел», но скорее деградировал до состояния, когда им уже сказать ничего нельзя, чтобы не вышла какая либо топорная несуразица.

Богословский язык, которым по сию пору умничают перед внешними и промеж собой, забредая все глубже в дебри непонимания произносимого, что для говорящего, что для слушающего, и изначально-то был неважно проработан, был довольно поверхностен, и никакой заявляемой духовной «глубиной» не обладал. Все это больше было заплатками на ветшающем кафтане человеческой интеллектуальной немощи выразить языком непонятное, чем каким-то единым ровно истканным хитоном. А сейчас, когда кафтан истлел окончательно, заплатки и между собой уже ничем не скреплены, ни на чем не держатся, существуют сами по себе.

Надо с ним что-то делать, ибо сейчас привлекаются «мудростью» изрекаемого этим языком люди, в основном, нужды в развитии себя не имеющие. Которым духовно все, что «Бог велел». Им можно и про великую тайну непостижимой сущности. Все сжуют. Но человечество развивается. Скоро жевать такое станет некому.