Фрейндлих выясняет отношения с реальностью
Ведущий русский драматург последних двух десятилетий Иван Вырыпаев, чьи пьесы востребованы и в Европе и России, неоднократно ставился на сцене Большого драматического театра. В 2015 году были «Пьяные» Андрея Могучего, в 2017 — «Летние осы кусают нас даже в ноябре» Александра Бергмана. «Волнение» драматург наконец поставил сам.
Вырыпаева всегда узнаешь по особому ритму литературного слога. Груды слов в его потоке мышления очерчены припевами, повторами, своего рода ударами букв о стекло, за которым уже нет букв. Простые бытовые диалоги с обсценной лексикой рифмуются с экзистенциальными пассажами из серии «кто я?», «кто мы?», «зачем все это?». Собственно, как и положено русскому драматургу, а не просто талантливому рассказчику, Вырыпаев — архитектор новых смыслов. Он — и шаман, и философ, и коуч, и стендап-комик. Многолик и актуален. И неизменно качественно добывает свежий сок из плодов уже, казалось бы, заезженных истин. Мне кажется, в нем есть что-то от пчеловода, дающего особый, бодрящий, целительный мед.
«Волнение» цепляет, тормошит, беспокоит, смешит, одним словом — будоражит: кого-то на внешнем уровне, кого-то поглубже. Но так или иначе (ментально или аффективно) волны вибраций достигают цели. Море волнуется раз — это роскошный бенефис Алисы Бруновны Фрейндлих. Море волнуется два — увлекательная коллизия из жизни всемирно известной писательницы и ее окружения. Море волнуется три — спектакль о природе искусства и необходимости рамок для него. На месте замри — соль спектакля: миф, что он такое и как он устроен.
О предмете своего изучения Вырыпаев заявляет с порога, цитируя философа Алексея Лосева в эпиграфе спектакля: «Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная действительность».
Закадровым голосом Андрея Феськова сам автор еще не раз прибегнет к цитатам (реальным и фэйковым) и приправит действо ироничными и поучительными комментариями. На этом, впрочем, режиссерские изыски и заканчиваются. Тот случай, когда постановка сделана бесхитростно, олдскульно — без визуальных эффектов, сложных мизансцен, кодовых фонетических искажений, постмодернистских игр и ментальных оборотней — и это спектаклю очень идет. Есть только текст и игра актеров. Текст становится еще более выпуклым, а величие главного персонажа «Волнения» отчетливо проявляет тождественность с человеческим масштабом играющей его актрисы.
Действие происходит в Нью-Йорке. Персонаж Фрейндлих — Улья Рихте, знаменитая американская писательница польского происхождения. Последний её бестселлер — о Польше. Возможно, поэтому для интервью с ней был приглашен польский журналист Кшиштоф Зелинский (Рустам Насыров), гей и либерал, мечтающий остаться в Америке. Вокруг Ульи и Кшиштофа страшно суетятся литературный агент Стив (Дмитрий Воробьев) и дочь писательницы Натали (Юлия Марченко, актриса Александринского театра). Есть еще пофигист-фотограф в желтой шапочке, абориген нью-йоркской богемы, расслабленный и бесцеремонный (Василий Реутов).
Перед зрителем разворачивается психологическая драма, переходящая местами в истинный цирк. Пожилой Улье Рихте, решившей наконец дать откровенное интервью, противостоит свита, якобы пекущаяся о репутации писательницы, а на деле — о спасении собственной шкуры. Ведь Улье только что не дали Нобелевскую премию за роман «Кровь» из-за обвинений в антисемитизме. А скандальное интервью уж точно вышвырнет Рихте из литературной элиты. Однако на все уговоры свиты «поступить правильно» журналист таки задает неудобные вопросы. А Улья на них честно отвечает. Впрочем, вскоре выяснится, что Кшиштоф — попросту пешка в руках совершенно свободной, харизматичной Фрейндлих-Рихте.
Словно карты в покере открываются шокирующие факты биографии знаменитости — ее мать во время мировой войны была изнасилована немецким офицером, так появилась на свет Улья. Ах нет, постойте, это же плод фантазии уже изрядно выпившей виски и закурившей на сцене королевы. На самом деле ее мать — польская еврейка, сбежавшая с фашистом и предавшая тем самым свою кровь, религию и родину. Что может быть хуже? — прощай, политкорректная Америка, в которой хоть и «нет запретных тем, но есть нежелательные». Улья немедленно заявляет, что «кровь делает человека рабом». Как там у Маяковского? — «вы смотрите устрицей из раковин вещей». Улья разбивает раковины предрассудков и плетет свои мифические кружева, жонглируя фактами, сочиняя и тут же кидая в топку свежесозданную действительность. Так где же правда? Не в Википедии же ее искать. Она — в творческом акте, в искусстве быть непредсказуемой, в умении «падать вверх, когда летишь вниз».
Феерическое зрелище — наблюдать, как большой художник выясняет отношения с реальностью. Улья эпатирует, предъявляет миру новую себя, ведь «искусству можно все, кроме неискусства», да и, согласно Лосеву, мифы меньше всего требуют интеллектуальных усилий. Миф дышит жгучим волнением, чувственностью, поскольку миф — сама жизнь.
Бархатный закадровый голос под музыку Антона Батагова сообщает: «Когда цветок распускается, он посылает в мир прекрасный запах, запах — сообщающий, что он готов». Улья готова на поступок. Неожиданный вираж финала, разумеется, раскрывать не стану, чтобы не разрушить со-чувствия, со-волнения. А закончу цитатой из пьесы (слова одного хасидского наставника XXVII в.), наполнившую тишину в зале ароматом цветка: «Любовь — это волнение Творца, который волнуется за всех нас в каждом из нас».