Утрата. Старость. Боль. Слабость. Что делает человека человеком

Анатолий:

Не хочу я умирать здесь! Вот когда борода большая у меня вырастет, тогда умру. А так не хочу умирать.

Аполлинария:

А я хоть сейчас хочу умирать. Не хочу жить. Не нравится мне здесь. У меня и не осталось никого, я одна. Все умерли.

Анатолий:

Вот сейчас как раз сидим вопрос обсуждаем. Я её зову со мной в посёлок уехать.

Аполлинария:

А я не хочу ехать! Здесь родина моя. Я родилась здесь. Да и здоровья уже нет начинать жизнь с начала.

Анатолию и Аполлинарии по 84 года, вместе они уже более пяти лет, и всё это время живут в Кологривском интернате для престарелых и инвалидов. Кологрив — небольшой город в трехстах километрах от Костромы на берегу мелеющей реки Унжи. Над главной площадью на невысоком холме располагается храм, а сразу за храмом — ворота интерната. Здесь принимают пожилых людей, которым сложно ухаживать за собой, которым негде жить и некуда идти. Постояльцев селят в комнатах по 2−4 человека в трёх корпусах — мужском, женском, и так называемом отделении милосердия, его ещё называют «слабым».

Аполлинария:

Раньше в столовой мы с ним сидели вместе. А потом он заболел и не смог ходить уже.

Аполлинария (о собаке — авт.):

Да он-то, видно, голодный. Его ж не пускают никуда домой. Без ноги-то не нужен стал. С лапой это у него давно. С прошлого лета, наверно. Хозяин капкан поставил на огороде. Да еще кормить-то его не велел. Говорил, не кормите, не зовите его, что я, думаете, не кормлю его? А где ж он его кормит, если даже не пускает?

Анатолий:

Я ей просто обязан жизнью! Когда меня парализовало первый раз, у меня отказало все. Я не ходил, я не говорил. Я и сейчас плохо говорю. А она меня выходила. Она мне ноги натирала, массаж делала три раза в день. И вот она поставила меня на ноги. Я дал клятву, что я её не оставлю во веки веков.

Аполлинария:

Так-то случайно встретились мы с ним. Я кормила голубей возле столовой, а он мимо шёл как раз и остановился.

Анатолий:

Я подошёл к ней «Что делаешь вечером?» — «Ничего». Я говорю: «Пойдём прогуляемся». И она согласилась. И пошли.

Аполлинария:

Недолго походили — время-то ограничено. До семи часов долго не походишь!

Анатолий:

Меня одно бесит только до сих пор — почему нам можно гулять до 11 часов вечера, а женщинам до 7 вечера? И в комнате нельзя встречаться!

Аполлинария:

Я его домой провожаю, а не он меня! Он плохо ходит. В комнату-то к нему пускают ненадолго, знают уже, что мы давно вместе.

Аполлинария:

Ему одному уехать директор не разрешает по состоянию здоровья. Со мной бы, может, отпустил. Да я не хочу!

Анатолий:

Я дал зарок пять лет не пить. Не сдержал. С Полинкой (Аполоинарией — авт.) поссорились. Я взял у нее 1000 рублей, пошёл и пропил.

Апполинария:

Мы здесь ничем не занимаемся. На постелях валяемся целыми днями. Или просто сидим вот.

Анатолий:

Нам с Полиной (Аполлинарией — авт.) все завидуют. Да их просто берет чёрная зависть! Просто спасу нет никакого!

Аполлинария:

В церковь я не хожу. А в Бога верю! Очень даже верю! Я в церкви работала четыре года. Но сейчас не хочу туда, не тянет. Даже будто отталкивает что-то.

Анатолий:

А я только спорю с ним (с Богом — авт.), что его нет!

Аполлинария:

Вот какой, а! Но вот почему-то молитва помогает. И колечко я купила «Спаси и сохрани», и то помогает. Как куда ни пойду, всё благополучно.

Я 50 лет назад, когда в церкви работала, купила себе покров. Привезла его сюда в интернат, и здесь его украли. Больно красивый был.

Все меня жалеют здесь! Как хоть ты смогаешь, как у тебя терпения хватает за ним ходить. А я боюсь его как огня. Он даже на меня как-то драться лез. Да был бы здоровый, так и бросила бы. Да он еле ходит. Жалко бросать.