Присутствие России в Приднестровье: ещё есть или уже нет?

Мы нередко упоминаем о необходимости всемерного развития и расширения российского присутствия в Приднестровье как об одной из важнейших гарантий соблюдения долгосрочных интересов России и Приднестровья, защиты прав и свобод российских соотечественников в Приднестровье.

Укрепление российского присутствия может быть востребованным и при реализации иных региональных российских интересов, включая мониторинг и анализ ситуации в регионе, получение дополнительных возможностей обеспечивать лояльность не только приднестровской политической элиты, но и политэлит других государств.

Перечень задач, которые можно было бы решать благодаря развитию российского присутствия, можно лишь расширять, тем более что вполне можно было бы обеспечить минимальный уровень институциональных затрат / издержек при высоком положительном эффекте.

Вместе с тем, чтобы что-то расширять и развивать, нужно, чтобы это «что-то» как минимум существовало. Каким бы парадоксальным это не казалось и каким бы очевидным не казался ответ, представляется, что вопрос относительно самого факта российского присутствия в Приднестровье действительно существует.

Мы бы посчитали уместным разделить российское присутствие в Приднестровье на несколько секторов, поскольку, во-первых, цели и задачи, а также возможности в разных сферах отличаются, во-вторых, так проще решить задачу сопоставления уровней присутствия в разных сферах.

Поэтому мы считаем целесообразным обособить такие сегменты, как военное, политическое, социально-экономическое (включая бизнес-сектор), гуманитарное и институциональное присутствие.

Военное присутствие выглядит наиболее благополучным. Действительно, в Приднестровье единодушно поддерживается тезис о необходимости сохранения российского военного присутствия, местные власти всячески готовы содействовать этому и т.п.

Между тем, именно этот сектор сталкивается с наиболее серьезным противодействием со стороны недружественных сопредельных государств — Украины и Республики Молдова. Это уже давно затрудняет ротацию не только солдатского, но и офицерского состава. Кишинев, получив из-за позиции Киева монополию на пропуск российских военных, крайне ужесточил свою позицию: теперь есть относительная возможность прибыть к месту службы сотрудникам аппарата военного и военно-воздушного атташе России в Молдавии, а также офицерам-миротворцам — в случае обязательного и весьма громоздкого механизма предварительного согласования. Офицеры, следующие для прохождения службы в Оперативную группу российских войск (ОГРВ), в Молдавию не допускаются.

Если и имеют место единичные случаи проезда «туристов», то они вынуждены находиться в Приднестровье без ротации и отпусков за пределами региона на протяжении всего срока службы. Впрочем, молдавские власти весьма внимательно «присматриваются» к «туристам» с соответствующей выправкой и достаточно быстро, еще в аэропорту, вычисляют их.

Такая ситуация выглядит двояко. С одной стороны, это дает возможность принимать на службу по контракту в российский миротворческий контингент приднестровцев, имеющих гражданство России. Кроме того, это дает дополнительные гарантии лояльности приднестровской стороне со стороны российского контингента, сформированного преимущественно из местных жителей. С другой стороны, малое число военнослужащих, в первую очередь офицеров, не позволяет проводить большое число необходимых мероприятий — к примеру, для обеспечения лучшего ориентирования на местности. Кроме того, местным жителям труднее объяснить необходимость постоянного пребывания в казармах, у них притупляется чувство опасности и т.п.

Таким образом, ситуация с российским военным присутствием испытывает сильное влияние внешних факторов, которые пытаются его ограничить, но при этом российское военное присутствие получает важный поддерживающий элемент — мобилизационный фактор, т. е. большое количество граждан России, имеющих опыт контрактной службы в российских подразделениях и способных при необходимости возобновить свой служебный опыт.

Политическое присутствие России выглядит несколько менее убедительным, тем более что сложно понимать, что именно подразумевается под ним в приднестровском случае. Если говорить об уровне контактов с российскими органами власти, то он в последнее время не выдерживает никакой критики из-за того, что Москва, по сути, самостоятельно ограничила уровень своих контактов с приднестровской стороной.

Взаимодействие по внешнеполитической линии выглядит вполне благополучным и, надо полагать, поддерживается на рабочем уровне, но и в данном случае нельзя не отметить снижения уровня постоянного диалога. Впрочем, эта «традиция» начала формироваться еще в начале 2012 года, однако не следует забывать, что в 2012—2018 (вплоть до середины лета) в России существовала отдельная должность Специального представителя Президента РФ по Приднестровью, обладавшая достаточной «статусностью» для внешне‑ и внутриполитического диалога.

Если же говорить о «присутствии» непосредственно на месте, то пока, после недавней смены послов России в Молдавии, еще неясно, в какой степени новый глава российской дипмиссии, кадровый дипломат, готов корректировать ошибки своего предшественника, который считал возможным не посещать Приднестровье ни в День Победы, ни в День России.

Идеологический сегмент можно считать главной составляющей политического присутствия, и он не поддается в Приднестровье эрозии — как для политической элиты, так и для населения. Однако вполне закономерно, что в Приднестровье хотели бы получать более осязаемую «обратную связь».

Социально-экономическое присутствие России, включая бизнес-сегмент, выглядит несколько несбалансированным.

Так, огромным шагом вперед стал наконец-таки запущенный проект по выплате российских пенсий гражданам России, постоянно проживающим в Приднестровье. Это позволило несколько поднять уровень доходов приднестровских пенсионеров и немного снизить нагрузку на бюджет приднестровского пенсионного фонда.

Однако ряд существенных проблем остается. К примеру, для начисления пенсии признается только советский или российский трудовой стаж, в то время как приднестровский стаж работы не признается. Очевидно, что в перспективе может произойти обратный отток граждан РФ, особенно для тех, кто принимает решение о выборе между российской и приднестровской пенсиями сейчас или будет делать такой выбор позже. Неучет приднестровского стажа приведет к тому, что граждане России будут вынуждены или получать минимальную российскую социальную пенсию, или делать выбор в пользу приднестровской пенсионной системы. В дальнейшем, по мере реализации в России пенсионной реформы, местным жителям также придется делать нелегкий выбор. Хотя, к примеру, неясно, что мешает учитывать стаж учителя или университетского преподавателя, который преподает в школе гражданам России, либо же медработника, который занимается лечением российских граждан, в независимом Приднестровье.

До настоящего времени не решены вопросы с «материнским капиталом», выплатами иных социальных платежей и т.п.

Важным шагом стал запуск социальных проектов АНО «Евразийская интеграция» в 2013 г., которые должны были завершиться строительством и обустройством новых социальных объектов в медицине и образовании. Впрочем, такое «присутствие» дороговато обошлось Приднестровью: некоторые объекты необходимо достраивать, некоторые — уже ремонтировать, а также изыскивать средства для компенсации ущерба от мошеннических схем «евразийцев», когда строителям, выполнившим заказанные работы, никто ничего не оплатил, но при этом строители уплатили налоги. Так что «Евразийскую интеграцию» можно смело относить к «пограничному» опыту: вроде и благое начинание, только потом слишком многое доделывать приходится.

Ситуация в экономике и бизнес-секторе усиливает дисбаланс. Приднестровье «привязано» к российской транзитной газовой трубе и благодаря этому имеет возможность «латать» бюджетные «дыры» в силу того, что на протяжении последнего десятилетия «Газпром» не получает даже текущих платежей, а полученные от жителей и экономических агентов средства используются в соответствии с местным законодательством.

Но при этом каких-либо серьезных, инфраструктурных проектов, связанных с инвестициями в приднестровскую экономику, у Москвы, похоже, нет. По сути, в Приднестровье остался только один крупный российский инвестор — ИНТЕР РАО, которое владеет Молдавской ГРЭС, осуществляющей поставки преимущественно на молдавский рынок и каждый год ожидающей, смогут ли заинтересованные представители Кишинева, Тирасполя и Москвы найти компромиссные решения по дальнейшим поставкам.

В то же время, как представляется, российский бизнес серьезно недооценивает все выгоды от размещения производств в Приднестровье.

Во-первых, приднестровское законодательство является одним из самых либеральных по отношению к инвесторам, в особенности с учетом принятых в начале лета с.г. пакета инвестиционных законов.

Во-вторых, система органов власти ПМР наверняка будет максимально лояльной к российским инвесторам.

В-третьих, инвесторы смогут пользоваться в Приднестровье сразу несколькими преференциальными режимами: приднестровским законодательством, возможностью получить льготные тарифы на газ, а также географической близостью Евросоюза и возможностью торговать с ЕС в рамках режима Углубленной и Всеобъемлющей Зоны Свободной Торговли с ЕС, а также развитой региональной логистической системой.

Естественно, что есть определенные риски, включая защиту инвестиций на международном уровне, но бизнес должен уметь оценивать соотношение рисков и возможных прибылей.

Есть и еще один аспект несбалансированного российского бизнес-присутствия в Приднестровье. Приднестровский бизнес в силу разных факторов больше привязан к европейским рынкам, чем к российскому. Тому причиной и европейские преференциальные режимы, и то, что в России за все эти годы так и не научились отделять приднестровские товары от молдавских, поэтому нередко приднестровские товары подпадают под российские санкции, вводимые против Молдавии за недружественные действия против приднестровской экономики, украинский фактор и т.п. В любом случае, как представляется, при наличии политической воли в Москве вполне можно было бы помочь Приднестровью в диверсификации товарных поставок и созданию дополнительной системы взаимоувязок между Москвой и Тирасполем.

Гуманитарное присутствие России кажется самим собой разумеющимся. Действительно, регулярно проводятся различные мероприятия, конкурсы, олимпиады и т.п. Но в Приднестровье к России особое отношение, поэтому и формат присутствия, скорее всего, должен отличаться от других государств, где проживают этнические россияне / «русскоязычные».

Принципиально важно понимать: в Приднестровье, по крайней мере на данном этапе, нет необходимости поддерживать некий «национально-культурный режим» с традиционными в таких случаях кокошниками, «конфетками-бараночками» раз в год и т.п. Вернее, этот формат тоже нужен, но он не должен быть доминирующим, как в большинстве других государств.

В Приднестровье сформирована собственная территориально-гражданская идентичность, стержнем которой является русский язык, российская / советская (в лучших смыслах) культура. «Русскость» в Приднестровье — это неотъемлемый атрибут принадлежности к государству, обществу, к приднестровцам в целом. При этом культуры других народов не подавляются, они так же развиваются, но в рамках того концепта, который в реальности, в оптимальном виде удалось реализовать только в Приднестровье — концепта того самого «Русского мира».

Поэтому российское гуманитарное присутствие в Приднестровье должно исходить из того, что это не национально-культурное меньшинство, а культурное большинство, причем основа, один из «кодов» приднестровского народа.

Достаточно ли проводимых конкурсов, фестивалей и т.п. Тут, скорее, действительно вопрос. Потому что слишком легко самоуспокоиться, дескать, и так у них все знают русский. Это так, но знать язык и чувствовать принадлежность к культуре — немного разные вещи, особенно в условиях глобализации.

Поэтому очень важно, чтобы приднестровская молодежь, «запертая», как и государство в целом, между стремительно европеизирующимися Молдавией и Украиной, продолжала чувствовать весь комплекс связей с Россией. Простые конкурсы с единичными призами вряд ли тут достаточны, нужны действительно массовые программы для поездок в Россию приднестровских школьников, студенческих обменов с российскими вузами и т.д.

Специфика Приднестровья такова, что сейчас действительно для многих проще и дешевле добраться до европейских столиц, чем до Москвы и Санкт-Петербурга. Так что нужен комплексный подход — т. е. не только предоставление возможности массовых экскурсий, но и внимание к таким вопросам, как приобретение билетов и т.п.

В этом плане можно считать позитивным опытом участие многочисленных приднестровских делегаций в различных молодежных форумах в России. Но не менее важно, чтобы такие поездки стали системными, не монополизировались «избранными» представителями местной молодежи и были бы доступными для как можно большего числа представителей приднестровской молодежи.

К гуманитарному сегменту мы относим и такой аспект, как контакты российского экспертного, научного сообщества с приднестровской экспертной средой. Естественно, ключевой формой тут могли бы стать регулярные конференции с как минимум онлайн присутствием российских экспертов. В данном случае придется преодолевать и такие факторы, которые потребуется преодолевать — к примеру, снижение интереса в российской экспертной среде интереса к Приднестровью, который нередко сдерживается российской стороной искусственно, с объяснениями типа «не время», «нельзя навредить», «вдруг Додона критиковать будут» и т.п.

На Западе к подобного рода «трудностям» относятся проще — их попросту не существует. Есть возможности для интеграции, к примеру, представителей Молдовы в практически любые политические «тусовки», где можно критиковать даже самого «Кого-То». Опять нередко складывается ситуация, когда самые активные, самые неравнодушные проходят стажировку на Западе / в Молдавии только потому, что это более доступно и менее связано с ограничениями.

Количество разного рода конференций по любым темам в Молдавии просто зашкаливает. Конечно, все отличаются уровнем участников, тематикой, степенью серьезности и т.п., от общегосударственного уровня до малых групп по конкретным проблемам. Но важна четкая, системная работа по вовлечению молодежи в развитие по западным ценностям. Уповать на то, что «мы другие и такими останемся» — значит расписаться в непонимании ситуации.

Так что неотъемлемой частью российского гуманитарного присутствия должно стать возвращение к теме Приднестровья, подготовка совместно с приднестровскими учеными, исследователями, экспертами, студентами масштабных исследований на региональные темы, с их апробацией на российской территории, в российских экспертных центрах.

От того, что Приднестровский госуниверситет получит больше интерактивных возможностей, не изменится ситуация с реальным отъездом активной молодежи (хотя и интерактивность тоже очень важна, особенно в связи с широкой практикой недопуска в ПМР российских журналистов и экспертов).

Не появится больше желающих презентовать свои исследования в России. А, к примеру, издание приднестровским вузом и одним из российских образовательных центров совместного ВАКовского журнала значительно подняло бы престиж приднестровской науки, предоставило бы больше возможностей для научной деятельности непосредственно в Приднестровье.

Институциональное присутствие России тоже оставляет желать много лучшего. В данном случае под таким форматом считали бы возможным понимать работу российских органов власти, их представителей непосредственно в Приднестровье или, как минимум, постоянный прямой контакт российских и приднестровских профильных органов власти. Посольство в Кишиневе мы применительно к Приднестровью всерьез не рассматриваем, т.к. это все-таки инструмент присутствия в соседнем государстве, а контакты с Приднестровьем для него лишь факультативная нагрузка.

По сути, непосредственно в Приднестровье, помимо российских военных, работает пункт выездного консульского обслуживания и общественные приемные некоторых депутатов Государственной Думы. При этом выездное консульское обслуживание сосредоточено практически только на оформлении документов, связанных с гражданством, переоформлением паспортов и т.п. Непосредственная консульская помощь россиянам, которые могут испытывать в Приднестровье проблемы с различными структурами, также затруднена из-за отсутствия полноценного консульского учреждения.

Нет ни генерального консульства, ни «Бюро Специального представителя Президента России по Приднестровью» (о возможности создания которого говорил Д. Рогозин в бытность тем самым представителем), ни представительств исполнительных органов власти или их ответственных должностных лиц, этаких «комиссаров в кожанках», которые могли бы эффективно контролировать исполнение тех или иных решений, ни даже советников. Нет аккредитованных в России испытательных центров, которые могли бы контролировать поставку в Россию приднестровской и молдавской продукции.

И это при том, что в Кишиневе регулярно сменяют друг друга разного рода «советники», «советники высокого уровня» и др. «руководящие и направляющие» фигуры, которые помогают Молдавии не сбиться с европейского пути. Есть и специальные назначенцы от дружественных стран или стран типа Грузии, а стажировка кадров поставлена на поток. В Тирасполе ничего подобного не наблюдается, и вряд ли всё можно объяснить только лишь регулярными запретами на въезд и депортациями из кишиневского аэропорта.

Безусловно, опыт депутатских приемных, в сочетании с наличием Общественной приемной «Единой России», созданной в рамках соглашения о сотрудничестве с местной политической партией «Обновление» — хороший опыт обеспечения прямой досягаемости российских депутатов со своими избирателями, а также межпартийного диалога. Но есть реальность: визиты российских депутатов сведены к минимуму, межпартийные контакты едва поддерживаются — по крайней мере, если судить из публичной информации.

Схожая ситуация и с большинством органов исполнительной власти: приднестровцам трудно заинтересовать федеральных коллег, особенно когда нет «сверху» установки на развитие сотрудничества. Вот и остаются подписанные протоколы достоянием ведомственных архивов…

Как представляется, происходящее является поводом для самой серьезной дискуссии. Многочисленные памятные знаки, мемориальные таблички и памятники вовсе не означают полноценного присутствия России в Приднестровье. Реальная активность осуществляется здесь и сейчас, через различные механизмы, уполномоченных лиц и т.д.

Надеемся, что это понимают, равно как и то, что полноценное российское присутствие в Приднестровье — вопрос стратегический, далеко выходящий за рамки российско-приднестровских отношений.