Кто на самом деле есть Отец Христа

Православные христология и боговедение утверждаются на почерпнутых из Писания словах ИисусаХриста и апостолов, в центре которых вернее всего считать свидетельство Иисуса о Себе и Отце, переданное апостолом Иоанном Богословом: «Я и Отец — одно». Перед христианскими богословами изначально встала задача интерпретации этого «одно», и нельзя сказать, что мысль их двигалась в неверном направлении. «Одно» довольно скоро определилось как «одна природа», сущность, но поскольку понятие «природа» на тот момент отражало неустойчивое и большей частью спекулятивное научное представление, выражавшееся в философских определениях, то не уйти в исключительно умозрительное богословие было бы подвигом. Который на тот момент так никто и не совершил.

Богословие сделалось спором о словах, значения которых мало кто понимал из их писавших и произносивших. Итак — «одна природа». Если бы за слово в определении его значения взялись даже поэты, не обремененные высшим античным образованием, то могло выйти лучше. Грамматическая основа этого термина (по-гречески в русской транскрипции — «усия») никогда, пожалуй, не была устойчивой ни в одном из языков и постоянно подвергалась модернизации, тем более что изначально не нашлось совершенно адекватного консенсуса для единого углубленного понимания термина, а в переводах его значение и вовсе может двоиться. Христианское богословие, впрочем, обзаведясь этим термином, быстро оставило всякие попытки довести его до ума и больше общими словами сообщало, что этим понятием выражается единство Бога.

То есть это понятие скорее играло вспомогательную роль, чтобы объяснить значение другого богословского термина — «ипостась». Так слова Христа о Себе и Отце «Я и Отец — одно» уместились в схему: одна усия, разные ипостаси. Ипостасий у Бога было выделено три, усия же, посчитали, всего одна. С помощью этой схемы отбились от арианской ереси, согласно которой Христос никаким Богом на самом деле и не был, после чего схема зажила своей жизнью. Если Христос Собою, жизнью Своей показывал и объяснял, Каков Отец, то схема перенастроила это «одно» на объяснение того, Каков Сын. Сын — Бог, сказала схема, и это важно знать в первую очередь. Отсюда пошло-поехало, что задачей Христа сделалось продемонстрировать людям, что Он Бог. Со всеми вытекающими последствиями.

Он ходил, всем видом и чудесами демонстрировал, что Он — Бог, так в различных вариантах обычно и сообщают об этом с давних времен и во всех христианских конфессиях: «Христос показывал власть над природными силами, которая могла принадлежать только Богу». Далее в Писании же стали обнаруживать и прочие «свойства Бога», которыми обладал Христос: всеведение, всемогущество и другие «все-все-все». Миссия Христа — объяснить людям Бога — изменилась в богословских заумствованиях в их задаче объяснить пастве Христа. Как объяснить? «Богом». Христианское богословие стало делать — и с каждым столетием всё настойчивей — прямо противоположное тому, что делал Христос. Он восстанавливал боговедение Собой, Своим примером, рассказанными яркими притчами, Своей жизнью и Своей смертью и воскресением. Христианское же богословие создавало христологию, оперировав совершенно умозрительным термином «природа Бога».

Христос эту «природу» изображал милостивой, жертвенной, жизнеутверждающей, объединяющей всё живое и доброе, даже временно бессильной перед постоянно атакующим злом. Христианское же богословие, наоборот, сделало всё, чтобы Христа изобразить всеведующим, всемогущим, всем тем, чем в первейшую очередь, как посчиталось, должен обладать Бог. Ну, а остальное — придатком. Но всеведение, запредельность, всемогущество — прежде всего. Поборов все ереси, христианская Церковь оставила на себе след их всех же. И даже «побежденный» почти с самого начала истории церкви докетизм (еретическое учение, согласно которому всё человеческое во Христе только «изображалось) явственно, хоть и в слабой форме, проступил в итоге в том образе Христа, который создало богословие. Человек во Христе стал видеться рубашкой Бога. Но со всеми строгими оговорками, что это не так и всё было по-настоящему, убедительность этого утверждения хромала на обе ноги.

«Бог пришел на землю, чтобы спасти нас, грешных» — это сделалось основным содержанием Евангелия в изложении проповедников, которые, прямо скажем, «отрабатывали схему». Было бы, может быть, не так и плохо, если бы не вся дальнейшая цепочка умозаключений, построенная на основании всего того, как и Каким богословие определило Бога. Не как Отца, а как Абсолюта. Всемогущего, Всеведующего. Страдание такого Существа (об изображении Бога именно Существом в христианском богословии речь у нас пойдет как-нибудь позже) должно повергать людей в ужас и трепет. Такого Христа, изображаемого таким Богом, надо бояться, Ему надо молиться и просить о прощении. А о Таком Боге, об Отце, о Котором учил Христос, как-то само собою забылось. Всё вернулось к выдуманному извращенным «богу», образ которого Христос настойчиво разрушал, восстанавливая подлинный и единственно верный. Точнее, в итоге этот образ в итоге приобрел черты и Того, и другого. Кто какими глазами смотрит и видит.

Почему Иисус называл Бога Отцом, выслушивая при том обвинения от законоучителей? Каков смысл вкладывал Он в это слово — «Отец»? Коррелирует ли это слово исключительно с той подгонкой под тайну Рождества Его, оставляя прочие признаки за бортом? Об этом речь пойдет в ближайшее время.