Возможно ли примирить народ с капитализмом

Буржуазно-демократическая революция 1848 года кажется всего лишь одной страницей из истории Франции: она уничтожила Июльскую монархию (1830−1848), создала Вторую республику (1848−1852), в конечном же итоге привела к реставрации монархии и приходу к власти Луи Наполеона Бонапарта. Однако эта революция, как ничто другое, проявила ключевой для Европы и всего мира феномен — классовую борьбу. Показав, что буржуазия, будь она крупная, средняя, мелкая, финансовая, промышленная — любая, очень ясно осознает свой интерес и действует единым фронтом в борьбе за место под солнцем, в то время как пролетариат, тогда еще совсем молодой, вставший на путь борьбы, обречен на проигрыш. Но проигрыш этот станет отправной точкой в осознании пролетариатом себя как класса и в создании тактики побед над гнетом и эксплуатацией.

Когда вспыхнула февральская революция 1848 года, все представляли себе ход революционного движения, опираясь главным образом на предыдущий опыт самой Франции. Ведь именно она начиная с 1789 г. играла главную роль в европейской истории; именно она вновь подала сигнал к всеобщему перевороту. Поэтому вполне естественно, что провозглашенная в феврале 1848 г. «социальная» революция, революция пролетариата, нашла отклик в победоносных восстаниях Вены, Милана, Берлина, когда вся Европа до самых российских границ буквально пришла в движение.

Произошедшая в июне 1848 года в Париже первая битва за господство между пролетариатом и буржуазией даже в условиях победы последней настолько потрясла буржуазию всех стран, что она в ужасе бросилась в объятия только что свергнутой монархическо-феодальной реакции.

Все прежние революции сводились к замене господства одного определённого класса господством другого; но все господствовавшие до сих пор классы являлись лишь ничтожным меньшинством по сравнению с подвластной им народной массой. Таким образом, одно господствующее меньшинство свергалось, другое меньшинство становилось вместо него к властной кормушке и преобразовывало государственные порядки сообразно своим интересам. Всякий раз это была та группа меньшинства, которая при данном состоянии экономического развития была способна и призвана господствовать, и именно поэтому — и только поэтому — при перевороте подвластное большинство либо принимало участие в перевороте в пользу этой группы, либо же спокойно примирялось с переворотом. Но если не упирать на содержание каждого отдельного случая, не будет сомнений, что это были революции меньшинства. Если большинство и принимало участие в них, оно действовало — сознательно или бессознательно — лишь в интересах меньшинства; но именно это или даже просто пассивное поведение большинства, отсутствие сопротивления с его стороны создавало иллюзию, будто это меньшинство является представителем всего народа.

Францию толкали к революции усилившиеся противоречия внутри французской буржуазии. Финансовая аристократия при Луи-Филиппе сосредоточила монопольно в своих руках всю власть и не желала делиться ею с торгово-промышленной буржуазией, набравшейся сил после промышленного переворота и желавшей теперь участвовать в государственных делах. Мелкая буржуазия, все её слои, а также крестьянство вообще были устранены от участия в политической власти. Масла в огонь подливали классовые противоречия между пролетариатом и буржуазией, вызванные развитием капитализма.

Финансовая нужда с самого начала поставила Июльскую монархию в зависимость от верхушки буржуазии, а эта зависимость, в свою очередь, стала неисчерпаемым источником всё растущей финансовой нужды. Нельзя подчинить государственное управление интересам национального производства, пока не восстановлено равновесие в бюджете, равновесие между государственными расходами и доходами. А как восстановить это равновесие, не сокращая государственных расходов, то есть не нарушая интересов столпов господствующего режима и не изменяя налоговой системы, то есть не возлагая значительной части налогового бремени на верхушку буржуазии?

Больше того, рост задолженности государства была прямым интересом верхушки буржуазии. Дефицит бюджета как раз и был предметом её спекуляции и важнейшим источником её обогащения. По истечении каждого года — новый дефицит. Через каждые четыре или пять лет — новый заём. А каждый новый заём давал финансовой аристократии новый удобный случай обирать государство, искусственно поддерживаемое на грани банкротства: оно должно было брать займы у банкиров на самых невыгодных условиях. Кроме того, каждый новый заём давал лишний случай грабить публику, помещавшую свои капиталы в государственные процентные бумаги, посредством биржевых операций, в тайну которых были посвящены правительство и парламентское большинство.

Вообще, неустойчивое положение государственного кредита и обладание государственными тайнами давало банкирам и их сообщникам в палатах и на троне возможность вызывать внезапные, чрезвычайные колебания в курсе государственных бумаг, которые каждый раз неизбежно влекли за собой разорение множества менее крупных капиталистов и баснословно быстрое обогащение крупных биржевиков.

Июльская монархия была не чем иным, как акционерной компанией для эксплуатации французского национального богатства; дивиденды её распределялись между министрами, палатами, 240 000 избирателей. Луи-Филипп являлся попросту директором этой компании. Такая система представляла собой постоянную угрозу, постоянный ущерб для торговли, промышленности, земледелия, судоходства, для интересов промышленной буржуазии.

В результате кризиса 1847 года на улице оказались 700 тысяч рабочих; безработица в некоторых отраслях достигла 2/3. Ситуацию для рабочих и крестьян усугубил неурожай 1846 года, приведший к голоду.

Недовольство вызвал сложившийся ценз избирательного права, при котором активным избирательным правом пользовались те, кто платил 200 франков прямых налогов, а пассивным (правом быть избранным) — 500 франков. Получалось, что к 1848 году насчитывалось 240 тысяч избирателей из 9,3 миллиона совершеннолетних мужчин. Фактически парламент избирала, а тем более избиралась в него, крупная буржуазия.

Революционный взрыв произошел после запрета очередного банкета и демонстрации в Париже, назначенных оппозицией на 22 февраля 1848 года. Произошла серия стычек студентов и рабочих с Национальной гвардией, часть которой начала переходить на сторону протестующих. Запоздалая уступка короля, отправившего в отставку Гизо, не остановила борьбы. К ночи 23 февраля на улицах Парижа соорудили уже более 1500 баррикад. Локальные стычки переросли в массовое народное восстание, главной движущей силой которого явился пролетариат. 24 февраля, когда были захвачены казармы и правительственные здания, народ двинулся к королевскому дворцу Тюильри, осознавая свое плачевное положение, Луи-Филипп отрекся от престола. В тот же день революционеры ворвались в Бурбонский дворец, где заседала палата депутатов. Монархия была низложена и образовано Временное правительство.

Временное правительство было составлено, исходя из компромисса между классами, вместе принявшими участие в низвержение Июльской монархии, хотя их интересы были противоположны. В него вошли лидеры буржуазных республиканцев: Ламартин, Кремьё, Гарнье-Пажес и другие, мелкобуржуазные демократы: Ледрю-Роллен и Флокон, и в качестве представителей рабочего класса — Луи Блан и Альбер.

Умеренные республиканцы Ламартина и представители «династической оппозиции» начали затягивать провозглашение республики. 25 февраля ратушу заполнила демонстрация во главе с социалистом и неоякобинцем Распаем. Он дал правительству два часа на провозглашение республики, в случае невыполнения пообещав вернуться с 200 тысячами парижан и произвести новую революцию. Республика была незамедлительно провозглашена. Распай даже предложил заменить трехцветный флаг красным знаменем, но республиканцы не пошли на это.

Вначале временному правительству пришлось считаться с требованиями рабочего класса, который хорошо вооружился в уличных боях и выражал свои пока очень смутные социалистические устремления лозунгам «Да здравствует республика, демократическая и социальная!».

28 февраля создана требуемая социалистами правительственная комиссия по труду (Люксембургская комиссия). 26 февраля для безработных были введены «национальные мастерские». 2 марта был издан декрет о сокращении рабочего дня на 1 час (с 11 до 10 — в Париже, с 12 до 11 — в провинции), 4 марта — декрет о введении всеобщего избирательного права (для мужчин).

Вместе с тем пришедшая к власти буржуазия не собиралась просто альтруистично обеспечивать пролетариат и начала свою игру. Если февральская революция делалась объединенными силами всех угнетаемых классов общества (в которые на тот момент входила и буржуазия), то теперь «новых» угнетаемых нужно было столкнуть между собой.

Сначала Временное правительство ударило по крестьянству: для него был введен дополнительный налог в 45 сантимов на каждый франк — якобы для пополнения бюджета. Эта мера ожидаемо заставила крестьян разочароваться в революции как таковой. На бюджетные деньги было начато трудоустройство рабочих: открывались «национальные мастерские», которые почти не производили полезного продукта и потому стали неким аналогом современных «пособий по безработице». Такая «милостыня» пришлась не по нраву мелкой буржуазии, поскольку делалась за её счет. Распространялось воззрение, будто желаемый пролетариатом «социализм» и есть такое паразитическое существование за счет других классов.

Наконец, раскалывался и сам пролетариат. Временное правительство призвало 24 000 представителей самых низов пролетариата, люмпен-пролетариата, перебивавшихся случайными, зачастую криминальными, заработками в батальоны «мобильной гвардии». Их обеспечили хорошим обмундированием и относительно высокими зарплатами. Единственной их идеей стала защита республики (текущего строя), которая прямо финансировала их.

Когда вся «подготовка» была завершена, Временное правительство вынудило веривший до того в «единение классов» пролетариат к стихийным революционным выступлениям. 4 мая, при формировании нового правительства, Национального собрания, классовый раскол сыграл свою роль. Новая власть оказалась еще более «правой», чем предыдущая, объявила республику «буржуазной» и взяла курс на сворачивание всех и без того странных и ограниченных социальных подачек. Заявлялось даже, что «теперь речь идёт только о том, чтобы вернуть труд к его прежним условиям», то есть поработить его.

Июньской революции предшествовали провокации (так, правительство объявляло о пролетарской революции, когда пролетариат собирал мирные делегации со своими требованиями), арест вождей рабочих, ссылка части трудящихся в другие регионы. Наконец, новые меры правительства подвели пролетариат к черте — либо голодная смерть, либо восстание.

Рабочие, доведенные до отчаяния, без предварительных планов, без вождей, почти без оружия и средств, пять дней сражались с армией, мобильной и национальной гвардией, частями, прибывшими для подавления восстания из регионов. Буржуазия ответила на революцию жестоким террором, убила более 3000 рабочих, захваченных в плен. Весь мир увидел настоящее лицо буржуазной республики: не «единение классов», а тирания крупной буржуазии, в угнетении низших слоев оказавшаяся ничем не лучше царского режима.

Французскому пролетариату и угнетенным всего мира был преподан жестокий, но важный урок: мир между классами при господстве буржуазии — лишь призрак, лишь фраза, прикрывающая до поры до времени классовую борьбу. Своим революционным усилием пролетариат привел к власти крупных буржуа; но было большой ошибкой думать, что капиталисты будут действовать альтруистично, из интересов абстрактного «гуманизма». Они ухватились за власть и принялись устранять главную опасность этой власти — организацию рабочих и их союз с другими угнетаемыми классами.

Единственным выходом из этой ситуации стала революция, при которой к власти приходят сами трудящиеся, не ждущие сочувствия и помощи от крупной буржуазии. Этот вопрос стал основным для революционного движения после гибели июньского восстания. Ответу на этот вопрос посвятил свою жизнь Карл Маркс и многие другие люди, небезразличные к судьбе народа, не желавшие мириться с капиталистической системой угнетения большинства. Попытки установить власть трудящихся предпринимались и в самой Франции, в Парижской коммуне 1871 года, и в Великую Октябрьскую социалистическую революцию в России.

Однако окончательная точка в этом вопросе еще не поставлена. Капитализм еще жив, после краха СССР он снова наращивает угнетение, и не так уж невероятно, что история мирового революционного движения будет продолжена уже в веке XXI.