Чарли Чаплин: жизнь — за смех

«ОГНИ РАМПЫ» / LIMELIGHT

В 1952 году великий комик создал свой последний американский фильм — «Огни рампы».

Чаплин утверждал, что прообразом героя — старого Кальверо, всеми забытой знаменитости — стал комик Фрэнк Тинни. Он вспоминал, что видел его в Нью-Йорке в зените славы. А потом увидел жалким, постаревшим и уже не способным вызывать смех.

Всякому, до кого дошли эти слова, было ясно, что Чаплину не пришлось далеко ходить в поисках прототипа героя. Сам он не был забыт и не ходил в рваной обуви. Наоборот, его знал весь мир, а денег было в избытке. Но с ним произошло то же, что и с беднягой Тинни. Он утратил свой дар. Тот излился из него почти без остатка.

Похоже, ни злосчастье, ни счастье были смеху не пара. Он легко расставался с горемыками и счастливчиками. Смехом руководило что-то иное. Дух шутовства, хохмачества, остроумия влюблялся в странное, чумовое, нетипичное существо и покидал его, когда, под ударами судьбы или вкусив сладкой жизни, комик «приводил себя в соответствие».

Чаплин был слишком зависим от своего образа жизни, чтобы идти, не сворачивая, по дороге сатирика. Он не пошёл на компромисс, создавая «Великого диктатора». Но он пошёл на него, создавая «Месье Верду». Он согласился сделать то, что его не могло не прикончить, не могло не изгнать живущий в нём дух. Под давлением цензоров он заменил приговор политической системе на приговор миру и человеку, а это было не мелочью. Перед ним положили договор об отречении от надежд, и он, находясь в здравом рассудке, подписал его и своими руками изменил смысл одного из самых оригинальных своих творений.

Элита слишком ненавидела Чаплина и поэтому обманула его. Изуродовав «Месье Верду», сделав его нуаровым, она организовала бойкот и сняла фильм с проката. Была бы элита поумнее, подальновиднее, она бы поддержала это кино и встроила автора в свою нуаровую политику. Но она была ослеплена ненавистью и ошиблась. Она позволила Чаплину вернуться к гуманистической теме.

Он вернулся. Но он вернулся уже инвалидом — хромым. Есть в «Огнях рампы» сцена, где главный герой изображает хромого. Она до чрезвычайности символична. Едва ли Чаплин это осознавал (хотя, как знать?), но он рисует на себя абсолютно точную карикатуру. Старый комик пытается бодро вышагивать перед публикой, а одна нога коротка. Она задвигается куда-то вглубь туловища, беспомощно болтается в воздухе, и её приходится вытягивать из коротких штанов.

Таков Чаплин в 1952 году. И таковы его «Огни рампы».

Это не скучное кино, как утверждали многие критики, и это не великий фильм, как утверждал Андре Базен. Это творение гения, который хочет возвратиться на былой путь и не может. Дух отлетел и не вернётся, как ты его не зови, потому что бумага об отречении лежит в сейфе у Мефистофеля.

Чаплин мог разорвать договор, лишь пожертвовав всем, решительно разругавшись с правящим классом по обе стороны океана, а он этого не хотел. У него была семья, красивая молодая жена, родившая ему троих очаровательных малышей. К тому же он просто привык к богатству. Ему нравилась уютная жизнь в Швейцарии.

История, рассказанная в «Огнях рампы», проникновенна. Старый и одинокий Кальверо спасает юную балерину, пытавшуюся покончить с собой. Она больна, не может танцевать, и это наполняет её отчаянием. Она видит тщетность всего — видит это «даже в цветах и музыке». Жизнь кажется ей бессмысленной и бесцельной.

Комик, чья звезда закатилась, возвращает девушку к жизни. Он убеждает её жить без надежды — «мгновениями». Он заявляет, что цели и смыслы не так важны, что надо жить, словно розе, жить «во имя жизни, какой бы она ни была», «во имя любви, красоты, счастья».

Он заставляет девушку улыбаться. Он иронизирует над собой: «Я достиг такого возраста, когда дружба с молодой женщиной не омрачается никакими иными помыслами».

Кальверо уводит свою гостью от края бездны и даже излечивает. А потом, когда она в порыве благодарности предлагает выйти за него замуж, исчезает из её жизни. Он знает, что она влюблена в юного композитора, и жертвует своим счастьем.

Балерина становится знаменитой. Она находит Кальверо и устраивает ему триумфальное представление. Она хочет вырвать его из унизительной нищеты, из забвения. Она хочет вернуть его к творчеству. Девушка нанимает клакёров, чтобы они ржали и заводили публику. Но публика и без того оказывается довольна. Такое случается иногда. Автор этих строк однажды присутствовал на концерте, где выступал Жванецкий. То, что читал сатирик, было потрясающе не смешно, даже печально, но публика вокруг каталась от хохота. Она встречала ржанием каждую фразу. Возможно, что-то витало в атмосфере в тот день — с небес сыпались невидимые смешинки.

Нечто похожее было и в день триумфа Кальверо. Публика не отпускала его. Он снова добился успеха и умер за кулисами от сердечного приступа — умер, глядя на балерину, которой подарил жизнь.

Это отличный фильм, что бы про него не писали. Он грамотно выстроен, обращён к драме и заряжен гуманизмом. В нём одно вызывает досаду — его автор не взял барьер, который мог взять, он не создал шедевр, хотя был в одном шаге от этого. Чаплин не поднялся на высоту метафизики, потому что ему недоставало огня. И не возраст тому виной. Он погасил его своими руками.

Невероятно обидно наблюдать, как Чаплин стоит рядом с лестницей и не видит ступеней или не решается по ним восходить. Кальверо произносит имя Фрейда и говорит о жизни, которая «так же неминуема, как и смерть». Он говорит о могучих силах, которые кроются во Вселенной, вращают Землю, взращивают леса. Он убеждает девушку, что те же силы заключены в ней, и останавливается, полагая, что сказанного довольно. Он не говорит о столь же могучих силах смерти. Комик бросает тему, а в ней здесь вся соль.

Чаплин оставляет историю в рамках лирической драмы. А она рвётся за эти границы — взывает к метафизике, к предельным высотам.

Чаплин способен эту высоту взять. Его Кальверо произносит яркие афоризмы («Я ненавижу театр, как ненавижу вид крови. Но ведь она течёт в моих жилах»). С уст комика слетают поразительные слова: «Жизнь — за смех». Ему шаг только сделать, и он всё отыграет, прорвётся, соединится с огнём. Но Чаплин этого шага не делает.

Что будет с этой девушкой после ухода Кальверо? Что будет, когда она снова увидит лицо реальности, когда узнает о кошмаре войны? Ведь история разворачивается в 1914 году, накануне мирового безумия, и её юный жених уже призван в армию. Как скоро она снова приблизится к краю бездны?

Кальверо должен сообщить ей нечто иное, чтобы спасти. Он не только добротой должен убедить её не сдаваться. Не только словами о красоте и величии жизни. Он должен рассказать ей (и в её лице — зрителю) о «воле к смерти», о том, как она гасит свет в отдельной душе и звёзды над миром. Он должен сказать ей о бремени человечности, о том, что человек только тогда и является человеком, когда противостоит смерти. Без этого он животное, хищное или травоядное.

В фильме есть сцена балета, которая могла стать идеальной иллюстрацией схватки Эроса и Танатоса. Но автор на этот уровень не поднялся. Он свёл танец к привычной, милой сентиментальности.

Кальверо и Чаплин не обращаются к метафизике. Они от неё отделены. И в этом слабость произведения. В этом его хромота. Проникновенность не соединяется с высотой.

Не разрывает комик своего договора. Тот остаётся в силе. И поэтому его дар не возвращается. Ничего значительного им создано больше не будет. Через пять лет он представит картину «Король в Нью-Йорке» — сатиру на американскую инквизицию, местами забавную, но это будет уже не большой проект. Это будет просто оплеуха обидчикам.

С Чаплиным поступили абсолютно по-свински. «Огни рампы» не выпустили на широкий экран. Была раздута компания травли. Чаплина обвиняли в том, что он заодно с «красными». Его обвиняли в нежелании становиться гражданином Америки — в пренебрежении страной, где он сколотил состояние.

Чаплин устал отвечать на это. Он объяснял, что не коммунист, а просто не присоединяется к тем, кто ополчился на коммунистов. Да, он выступал в поддержку России, за открытие Второго фронта, но его попросило об этом правительство. Он выступал вместо внезапно заболевшего Джозефа Дэвиса. А с британским паспортом ему мешало расстаться понятное чувство привязанности к родине. Он был цыганом по крови, по отцу и по матери. Казалось бы, что курчавому скитальцу до родины? Но Англия была мила его сердцу. Упрёк был нелеп — все налоги он платил в США.

Чаплина хотели выдернуть в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности и всласть поиздеваться, но передумали. Конгрессу стало известно намерение свидетеля явиться на судилище в костюме маленького бродяги.

Ему предъявили огромный счёт. Оказалось, что он недоплатил налогов на шестизначную сумму. Чаплин пришёл в инспекцию с адвокатом и доказал абсурдность претензий.

После этого ему затянули выдачу въездной визы. Артист ехал в Европу развеяться и рассчитывал вернуться в свой дом. Он опасался, что его не впустят обратно.

Визу, в конце концов, дали, но когда Чаплин с семьёй погрузился на пароход, аннулировали.

Таким оказался финал самой блистательной голливудской карьеры.

Через двадцать лет — в 1972 году — Голливуд и Америка решили загладить вину. В эпоху свободной любви, ЛСД и рок-н-ролла «Огни рампы» выпустили в прокат и наградили «Оскаром» за лучшую музыку.