Как страну добряков делали страной тварей

Рубеж сороковых и пятидесятых — это время судьбоносное и для Голливуда, и для Америки.

Кино не просто смелеет, осовременивается, демонстрирует высоты эстетики. Оно маниакально движется за флажки. Создав чёрный, нуаровый авангард, Голливуд переступает границы, установленные как цензурой, так и им же самим.

Цензура требует не трогать определённые темы (не лезть в дерьмо). Она не знает, что делать с темой сексуального насилия, и просто накладывает на неё печать. Но кино сдирает её. Выходит фильм «Оскорбление», где насильник калечит сознание девушки, ломает ей жизнь.

В тридцатые годы Голливуд создал миф о провинции, противостоящей большим городам. В творениях Капры провинция была представлена страной добряков и блаженных. Отсюда чистые душой люди приезжали в Нью-Йорк и Вашингтон и напоминали политикам и делягам о заветах отцов-основателей.

Это был политически важный миф. Он утверждал, что у страны есть некое прочное основание. Он источал надежду. Он не позволял свернуть небосвод, погрузить общество во мрак нигилизма. Адресуясь к нему, можно было строить воздушные замки и указывать на горизонты мечты. Что и делал Рузвельт, вытаскивая страну из депрессии и соединяя свободу с моралью. То есть не давая духу американизма превратиться в фантом или нечто зловещее, служащее не миру, а капиталу.

На рубеже сороковых и пятидесятых Голливуд стал топтать этот миф.

В том же «Оскорблении» провинция показана весьма неприязненно. В нём жертва изнасилования бежит от позора, от обжигающих взглядов.

Фильм «Обвиняемая» рассказывает о провинциальной учительнице, убившей плейбоя-выпускника. Женщина пытается скрыть следы преступления, но делает всё неумело и попадается. Её спасает влюбившийся адвокат. Он доказывает, что обвиняемая не заявила в полицию, поскольку испытывала страх перед обществом. Он заявляет, что общество не имеет права её судить. С какой позиции её судят? С позиции святости и христианского милосердия? Так нет ничего этого. Есть свистящий бич сплетен и осуждения, гуляющий по спине того, кто хотя бы раз оступился.

Кино показывает совсем другую провинцию. Это даже близко не земля добряков и блаженных. Это мир нетерпимый и мелкодушный, мир, где бродят маньяки. Здесь не смыть с себя грязь больших городов, как рассчитывал герой «Асфальтовых джунглей».

Американское кино высоко взлетает на нуаровых крыльях. Привычная спекуляция (кто убил, что случилось и как выкрутиться?) всё чаще играет роль вспомогательную. А на первый план выступает психологизм.

«Всё о Еве» формально к чёрному кино не относится. Там не убивают. Там нет напряжённого действия. Но по сути это нуар чистейший. Это история волчицы в овечьей шкуре. С помощью лести, лицемерия и услужливости начинающая актриса втирается в доверие к театральной звезде, а затем отнимает у неё роль, одним броском достигая вершины. И почти сразу же рядом с новой звездой появляется та, кто готовится обмануть, обойти её тем же способом. Не о театре, конечно же, идёт речь, а о мире, где под разными масками утверждается зло, и культуре, которая никого не делает лучше. Название картины кричаще двусмысленно. Это рассказ и про некую Еву Харрингтон, и про женщину вообще, и про подлую душу мира.

Чёрное кино всё чаще прибегает к метафорам. «В клетке» представляет женскую тюрьму моделью общества, где надо зачерстветь, чтобы выжить. «Тёмный город» показывает таинственного громилу-душителя. Это человек без лица. На экране мелькают только его железные лапищи. И зритель догадывается, что перед ним не просто убийца. В этом образе представлен мир-психопат.

С этим миром для нуара всё ясно. Герой того же «Тёмного города» покупает газету и журнал для своей девушки и заявляет, что сам их читать не будет.

«Ты не хочешь знать, что происходит в мире?»

«Что может происходить в этом вонючем мире?..»

Чёрное кино выносит приговор за приговором, а в начале пятидесятых начинает уже просто куражиться. Билли Уайлдер снимает «Туз в рукаве», где американское общество показано коллективной тварью, толпой обезьян.

Критика относит это кино к поджанру нуара («фильмы о беспринципности прессы»). На самом деле это никакой не «поджанр». Классификация чёрного кино придумана с очевидной целью — чтобы, определяя «поджанры», забалтывать суть.

«Туз в рукаве» — это фильм не про циничную прессу, а про безумный и мерзкий мир.

Журналюга с подмоченной репутацией находит место в провинциальной газете. Он не скрывает своего стремления вырваться: раскопать сенсацию и снова оказаться в Нью-Йорке, среди его огней и витрин. Жизнь подкидывает ему материал. Какой-то бедняга залез в индейскую пещеру и не может оттуда выбраться. Его привалило камнями. Журналист вызывает строителей и выясняет, что за двенадцать часов мужичка могут вытащить. Он договаривается с бригадиром и шерифом о максимальном затягивании спасательной операции и начинает давать репортажи с места события. Вскоре страна уже только об этом и говорит. Место у пещеры становится невиданно популярным. Предприимчивые родственники застрявшего устанавливают плату за въезд и наживаются на обслуживании туристов. Там появляются аттракционы. Приехавшие сострадают и отдыхают одновременно. Через шесть дней мужичок в пещере сильно подводит журналиста — умирает от пневмонии.

Хэппи-энда не получается. Репортёры, которых не пускали в пещеру, обвиняют коллегу в обмане. Приглашение вернуться в большую прессу берётся назад. Журналюга бросает обвинения миру, затевает ссору и тоже кончает невесело.

Авторы фильма обманывают зрителя. Шериф не смог бы обеспечить доступ в пещеру только одному журналисту. Репортёры ведущих изданий разобрались бы с ним в один час, а не сидели шесть дней в палатке. Они написали бы о продажном шерифе — и власти штата сорвали с него звезду.

Уайлдер и его сценаристы хитрят. Им нужна карикатура, им нужно показать уродство, и они идут на обман.

Авторы фильма издеваются и над американским обществом, и над цензурой. Она требует, чтобы bad boy был наказан, и они его умерщвляют, предельно сгущая краски. Она требует, чтобы bad boy был морально осуждён, и они создают образ ворчливого главного редактора провинциальной газеты. Он стыдит своего журналиста, но его осуждениям, как выясняется, грош цена. Он всё знал и молчал, осчастливленный ростом тиража и доходов.

Нуар осознаёт, что цензура слабеет, — что не он, а она под ударом. Нуар чувствует, что он кому-то наверху нравится, и этот покровитель пытается освободить его от цепей. И вскоре это находит реальное подтверждение. Кино получает такой подарок, о котором могло лишь мечтать.