Модест Колеров ИА REGNUM
Храм Христа Спасителя. Москва, 1849-1860

Следующий раз после Закавказья наступление противника было отражено уже на Дунае. 21 ноября (2 декабря) 1853 г. М.Д. Горчаков изложил свои планы на кампанию следующего года. Он ожидал, что турки сосредоточат здесь от 120 до 150 тыс. чел., и, кроме того, что союзники высадят десант у Константинополя, чтобы сорвать возможное движение русских войск на столицу Османской империи или у Варны, чтобы не допустить перехода ими Балкан. Потеря господства на Черном море была безусловной, что требовало перехода через Дунай и удара по туркам. Для начала осуществления этих планов Горчаков считал необходимым очистить от неприятеля Малую Валахию. Разумеется, что осуществления этих планов необходимо было укрепить незначительные силы, действовавшие в этом районе и начать сосредоточение всего необходимого для строительства переправы в районе Галаца. Противник тем временем не стоял на месте. Его кавалерия несколько раз пыталась атаковать русские посты, но без особого успеха.

В ночь на 25 декабря 1853 г. (7 января 1854) 18-тысячная турецкая армия при 18 орудиях атаковала в Малой Валахии изолированный русский пост в Четати, в котором находился Тобольский полк — всего 2,5 тыс. солдат с 6 орудиями под командованием полковника А.К. Баумгартена и после многочасового боя была отражена. Бой носил исключительно упорный характер, и от поражения тобольцев в самый критический момент спас подошедший на помощь Одесский полк, который привел по собственной инициативе генерал-майор К.А. Бельгард. В результате его действий резко ослабел натиск турецкой пехоты в решающий момент атаки. Баумгартен признался, что если бы не поддержка, через полчаса Тобольский полк был бы уничтожен. Об интенсивности боя можно судить по тому, что шинель Бельгарда была пробита пулями в 11 местах. Подкрепление увеличило русские силы до 4 тыс. чел. Турки потеряли около 3 тыс. чел и 6 орудий, русские — 22 офицера и 813 солдат убитыми, и 1 генерала, 32 офицера и 1.161 солдата ранеными. Значительные потери в русском отряде — около 50%, которые в основном пришлись на Тобольский полк — чуть было не привели его к гибели, но катастрофы удалось избежать.

Все эти новости никак не настраивали европейских политиков на положительный лад. Более того, они ставили под вопрос перспективы удачного самостоятельного ведения войны Турцией. Но наибольшее раздражение вызвала новость о разгроме турецкого флота. Первое известие о Синопе было получено в турецкой столице 2 декабря 1853 г., когда «Таиф» прошел через Босфор к Константинополю. Вице-адмирал Дж. Дондас — командующий британской эскадрой — предложил немедленно выйти в Черное море для перехвата и уничтожения русской эскадры. Стратфорд Каннинг поначалу согласился, но потом передумал, приняв предложение французского посла ген. А. Барагэд’Илье для начала выслать несколько пароходов для разведки обстановки на море и уточнения последствий сражения в Синопе. Оба дипломата не решались санкционировать применение силы без объявления войны. В конце концов Стратфорд заявил, что она станет возможной только в случае русского десанта в районе Проливов.

Тем временем поражения армии султана и особенно разгром турецкого флота вызвали настоящий взрыв возмущения в Париже и Лондоне. Раздражение британского общественного мнения было тем более сильным, что русский успех был одержан на море, как отмечал саксонский посол в Лондоне, «…национальное тщеславие этих современных венецианцев ничем так не раздражается, как морскими битвами». Активно выступил и император французов, немедленно призвавший королеву Викторию к вводу союзных эскадр в Черное море для нейтрализации действий русского флота. Негодование общественного мнения и правительств Франции и Англии усиливалось тем, что туркам было нанесено поражение на море буквально под носом у англо-французской эскадры, стоявшей на Босфоре для того, чтобы выполнить обязательство, данное туркам: «Защищать Константинополь, либо всякую другую местность Турции, как в Европе, так и в Азии, подверженную нападению».

Естественно, что это негодование искусно дирижировалось. В просвещенной Европе тогда сочувствовали только туркам. Французская и английская печать единодушно назвали русскую победу «резней в Синопе». Естественно, что резня на посту Св. Николая не вызвала никакого возмущения в европейских газетах. Более того, ее объявили «боевым подвигом» турецких войск. Тот очевидный факт, что шла война, и в действиях Черноморского флота не было ничего, противоречившего ее обычаям и законам, никем не брался в рассмотрение. Россия вынуждена была расплачиваться, в том числе, и за политику умолчания о многолетнем воспитании европейской и, в первую очередь, англо-французской прессой русофобских настроений у своего читателя. 7(19) декабря 1853 г. М.П. Погодин подал на Высочайшее Имя записку, в которой, в частности говорилось о Европе следующее:

«На месте закона они видят везде произвол. Наше молчание, глубокое, могильное, утверждает их в нелепых мнениях. Они не могут понять, чтоб можно было такие капитальные обвинения оставлять без возражения, и потому считают их положительными и истинными. Как же Вы хотите, чтобы мы нашли себе у этой категории сочувствие? Чему может она сочувствовать? Вот вред, происшедший от нашего пренебрежения общим мнением! Мы имели бы многих на своей стороне, если бы старались не только быть, но и казаться правыми».

В ответ на этот пассаж император собственноручно написал: «Величественное молчание на общий лай приличнее сильной державе, чем журнальная перебранка».

В ночь с 3 на 4 января 1854 г. англо-французская эскадра — 18 линейных кораблей, фрегат и 12 пароходов вошла в Черное море. На следующий день под ее прикрытием из Босфора вышли 5 турецких пароходов, взяв курс на Батум и Трапезунд. Они везли 1.000 солдат и 500 бочек с порохом. Всего на Черном море находилось 37 британских судов с 1.329 орудиями и 26 французских с 1.120 орудиями. Поначалу задача союзного флота ограничивалась крейсированием — атака Севастополя с моря исключалась его командованием вообще по причине неприступности береговых укреплений крепости. 25 декабря 1853 г. (5 января 1854) к ней подошел английский пароход «Ретрибьюшн». Формально целью его визита было известие о вводе союзников в Черное море, на самом деле это была рекогносцировка морского фронта русской базы. Пароход под прикрытием тумана подошел к Николаевской батарее, где был остановлен холостым выстрелом. Войти на внутренний рейд ему не дали, сославшись на необходимость соблюдения 2-недельного карантина. Капитан не захотел выдерживать его, но и не торопился с уходом.

Сдав депешу с известием о выходе англо-французской эскадры из Босфора и обменявшись салютами, «Ретрибьюшн» ушел в море после того, как его офицеры сделали съемку батарей и фортов. Докладывая о случившемся Паскевичу, Меншиков писал: «Численный перевес дружественных туркам флотов слишком значителен, чтобы позволить нам дать генеральное сражение в открытом море, но если они намерены атаковать нас здесь, мы совершенно готовы принять их и исполнены желания сразиться с ними». Основные черты будущей кампании были изложены четко. Со своей стороны, союзники были уверены — при условии быстрых и энергичных действий достаточно будет относительно небольшого десанта — около 25 тыс. чел. — чтобы Севастополь пал.

Тем временем Порта приняла предложения, сделанные ей 13 января 1854 г. от лица Парижа, Лондона, Вены и Берлина и заявила о своей готовности пойти на мирные переговоры при посредничестве Великих Держав при соблюдении 4 основных условий:

1) немедленная эвакуация Дунайских Княжеств;

2) восстановление положений русско-турецких договоров;

3) сохранение привилегий христианам на основе гарантий, данных Россией и другими державами;

4) принятие русских предложений относительно Храма Господня.

Буоль активно убеждал Петербург принять эти условия, и даже, демонстрируя свою «верность» русскому союзнику, пошел столь далеко, что 17 января 1854 г. заявил протест относительно ввода англо-французской эскадры в Черное море. В Париже и Лондоне сразу верно оценили австрийский демарш и не придали ему особого значения.

В Константинополе полным ходом шла подготовка укреплений и армии на случай русской атаки. 15 января 1854 г. Барагэд’Илье докладывал маршалу Сент-Арно о том, что французские инженеры полностью обеспечили оборону Босфора и подступов к турецкой столице со стороны Балкан. Прибытие экспедиционных войск обеспечивало этот укрепленный лагерь необходимого качества гарнизоном (уровень подготовки турецких войск оставался еще невысоким). В общем, в Париже могли уже не опасаться за судьбу Проливов. Это немедленно отразилось на тональности переписки с Петербургом.

«Синопское происшествие, — писал 29 января 1854 г. Наполеон III Николаю I, — было для нас и оскорбительно, и неожиданно. Не важно то, хотели ли турки или нет перевезти военные запасы на русские берега (!!! выделено мной — А.О.). Дело в том, что русские корабли напали в водах Турции на суда турецкие, стоявшие спокойно в турецком порте. Они истребили их, несмотря на обещание не вести войны наступательной, несмотря на близость наших эскадр. В этом случае оскорбление нанесено было не политике нашей, а нашей военной чести. Пушечные выстрелы Синопа грустно отозвались в сердцах всех тех, кто в Англии и во Франции живо чувствуют национальное достоинство. Воскликнули единогласно: «Союзники наши должны быть уважаемы везде, куда могут достигнуть наши выстрелы!» Посему дано было нашим эскадрам предписание войти в Черное море и, если нужно, силою препятствовать повторению подобного события. Посему послано было Санкт-Петербургскому Кабинету общее объявление с извещением его, что если мы станем препятствовать туркам к перенесению наступательной войны на берега, принадлежащие России, то будем покровительствовать снабжению их войск на их собственной земле. Что же касается русского флота, то, препятствуя ему в плавании по Черному морю, мы поставляем его в иное положение, ибо надлежало на время продолжения войны сохранить залог равносильный владениям турецким, занятым русскими, и облегчить таким образом заключением мира, имея способ к обоюдному обмену».

Мирный выход из кризиса, по мнению императора французов, предполагал вывод русских войск из Дунайских княжеств, последующий вывод союзных флотов из Черного моря и обсуждение русско-турецкого соглашения на конференции четырех Великих Держав. Лондон и Париж уже приняли решение вмешаться в русско-турецкую войну и именно поэтому нуждались в каком-либо, пусть и демагогическом, моральном обосновании своих будущих действий. Шовинистические настроения в Англии и Франции достигли высокого накала, противники войны были в явном меньшинстве, к тому же их упрекали в том, что они были подкуплены Петербургом. Военные приготовления и расходы на них были единодушно и почти без дебатов поддержаны парламентом. «Для чего же они хотят войны? — писал в это время Погодин. — Для того, чтобы поддержать Турцию, как говорят они, — это есть нелепость. Их посланники, их путешественники, их ученые представляли им в продолжение последних даже двадцати лет множество доказательств, что Турция умирает и что оживить ее нет никаких человеческих средств. Следовательно, стремление поддержать Турцию есть предлог, но отнюдь не цель. Они хотят войны, чтобы унизить Россию и ослабить ее влияние на востоке».

28 января (8 февраля) 1854 г. Николай I ответил следующими словами на письмо императора французов:

«По Моему мнению, если б Франция и Англия желали мира, как Я, им следовало, во что бы то ни стало препятствовать сему объявлению войны (Турцией — А.О.), или, когда война была уже объявлена, употребить старания, чтобы она ограничилась тесными пределами, которыми Я хотел оградить ее на Дунае, чтоб Я не был насильно выведен из чисто оборонительной системы, которую желал сохранять. Но с той поры, как позволили туркам напасть на азиатские наши границы, захватить один из пограничных постов (даже до срока, назначенного для открытия военных действий), обложить Ахалцих и опустошить Армянскую Область, с тех пор, как дали турецкому флагу свободу перевозить на наши берега войска, оружие и снаряды, можно ли было, по здравому смыслу, надеяться, что мы спокойно будем ожидать последствий таких покушений? Не следовало ли предполагать, что мы употребим все средства для воспрепятствованию этому? Затем случилось синопское дело. Оно было неминуемым последствием положения, принятого, обеими державами (т.е. Францией и Англией — А.О.), конечно, не могло им показатьcя непредвиденным… Я узнал от Вас впервые (ибо в словесных объявлениях, сделанных Мне здесь, этого сказано не было), что, покровительствуя снабжению припасами турецких войск на собственной их земле, обе державы решились препятствовать нашему плаванию по Черному морю, т. е. вероятно, снабжению припасами собственных наших берегов. Предоставляю на суд Вашего Величества, облегчается ли этим, как Вы говорите, заключение мира, и дозволено ли Мне при этом выборе одного из двух предложений не только рассуждать, но и помыслить на одно мгновение о Ваших предложениях перемирия, о немедленном оставлении Княжеств и о вступлении в переговоры с Портою для заключения конвенции, которая потом была бы представлена конференции четырех держав. Сами Вы, Государь, если б Вы были на Моем месте, неужели согласились бы принять такое положение? Могло ли бы чувство народной чести Вам то позволить? Смело отвечаю: нет! Итак, дайте мне право мыслить, как Вы. На что бы Ваше Величество не решились, Я не отступлю ни пред какою угрозою. Доверяю Богу и Моему праву, и Россия, ручаюсь в том, явится в 1854 году такою же, как была в 1812. Если, при всем том, Ваше Величество с меньшим равнодушием к Моей чести возвратитесь чистосердечно к нашей программе, если Вы подадите Мне от сердца Вашу руку, как Я Вам предлагаю Свою в эти последние минуты, Я охотно забуду все, что в прошедшем могло быть для Меня оскорбительным. Тогда, Государь, но только тогда, нам можно будет вступить в суждения и, может быть, согласиться. Пусть Ваш флот ограничится удержанием турок от доставления новых сил на позорище войны. Охотно обещаю, что им нечего будет страшиться Моих нападений. Пусть они пришлют ко Мне уполномоченного для переговоров. Я приму его с надлежащим приличием. Условия Мои известны в Вене. Вот единственное основание, на котором Мне позволено вести переговоры».

Схожая по содержанию переписка состоялась несколько ранее и между Петербургом и Лондоном. Очевидная правота слов русского монарха не могла быть услышана, в ней попросту никто не нуждался, и поэтому их просто некому было слышать. Между тем в начале войны Россия могла быть уверена лишь в одном — в своей изоляции. Австрийский посол в Турции вскоре точно заметил: «То, что по отношению к Турции называют Восточным вопросом есть только вопрос между Россией и остальною Европой». Еще в ноябре 1853 г. Николай I весьма скептически смотрел на своих потенциальных союзников: «Австрии трудно: много забот по Италии и Венгрии, этим извинить только можно ее нейтралитет; Пруссия все дрожит Франции и Англии. Вот наши союзники, и то хорошо, что по крайней мере не пристают к врагам». Тем не менее император еще не полностью расстался со своими иллюзиями в отношении Франца-Иосифа. 28 января 1854 г. в Вену с личным письмом от императора прибыл генерал-адъютант граф А.Ф. Орлов. Тонкий и тактичный дипломат, он должен был призвать Франца-Иосифа к сотрудничеству на Балканах. Петербург предлагал Вене гарантию ее владений, а взамен ожидал дружественного нейтралитета в русско-турецкой войне. В случае распада Турции предлагался совместный русско-австрийский протекторат над теми государствами, которые могут образоваться на Балканах. Надежды Николая I на поддержку Австрии сразу же не подтвердились, его предложения были отвергнуты. Австрийцы считали, что общий протекторат оказался бы для них призрачным.

2 февраля 1854 г. Петербург отказался принять условия русско-турецкого примирения, разработанные Великими Державами. Со своей стороны Николай I предложил султану прямые переговоры в Петербурге или в ставке русского главнокомандующего, при условии сохранения положений Кючук-Кайнарджийского и последующих русско-турецких договоров, четкого определения религиозных прав христианских подданных султана, вслед за чем станет возможной эвакуация Княжеств при обязательном восстановлении в них собственного управления, нормализация права предоставления убежища в отношении революционеров и политических агитаторов. 6 февраля Орлов покинул Вену. Сразу после его отъезда на австрийскую границу с Дунайскими княжествами было выдвинуто 50 тыс. австрийских войск. Это была безусловная угроза флангу русской армии, находившейся в Дунайских княжествах. Отныне она не могла предпринять наступления вглубь Балканского полуострова без риска быть отсеченной от России австрийцами. 15 февраля союзники предъявили России ультиматум об очищении Дунайских княжеств, оставленный без ответа. Последовал разрыв дипломатических отношений.

9(21) февраля 1854 г. в качестве реакции на враждебные действия Лондона и Парижа последовал манифест Николая I «О прекращении политических сношений с Англией и Францией». Хотя это и не было еще формальным объявлением войны, текст документа не оставлял сомнений в том, что она не за горами:

«Английское и Французское Правительства вступились за Турцию, и появление соединенных их флотов у Царьграда послужило вящим поощрением к ее упорству. Наконец обе Западные Державы, без предварительного объявления войны, ввели свои флоты в Черное море, провозгласив намерение защищать Турок и препятствовать Нашим военным судам в свободном плавании для обороны берегов Наших. После столь неслыханного между просвещенными Государствами образа действия, Мы отозвали Наши посольства из Англии и Франции и прервали всякие политические сношения с сими Державами. Итак, против России, сражающейся за Православие, рядом с врагами Христианства становятся Англия и Франция! Но Россия не изменит Святому своему призванию; и если на пределы ее нападут враги, то Мы готовы встретить их с твердостью, завещанною Нам предками. Мы и ныне не тот ли народ русский, о доблестях коего свидетельствуют достопамятные события 1812 года? Да поможет нам Всевышний доказать сие на деле! В этом уповании, подвизаясь за угнетенных братьев, исповедующих Веру Христову, единым сердцем всея России воззовем: «Господь наш! Избавитель наш! Кого убоимся! Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!»

12 марта в Константинополе был подписан договор о военном союзе между Турцией, Англией и Францией, по которому Лондон и Париж обязывались предоставить военную помощь Порте и вывести свои войска и флот из ее владений через 40 дней после заключения мира.