Время Ватикана течёт иначе

24 февраля 1581 г. в Рим неожиданно прибыл гонец царя Ивана Грозного Истома Шевригин. Это было необычное событие, так как Московия и папство не обменивались посольствами на протяжении нескольких десятилетий. Желая положить конец Ливонской войне, заключительный этап которой превратился для Московского государства в череду тяжелых военных поражений, царь просил папу Римского Григория XIII о помощи в деле заключения мирного договора со своим врагом, польским королем Стефаном Баторием. Кроме того, в царской грамоте высказывалось пожелания об организации совместных действий христианских государей против турок. В Москве знали, что папство стремилось к созданию антитурецкой лиги, способной противостоять натиску Османской империи. Не приходится сомневаться в том, что мысль о коалиции всех христиан против турок, которая станет возможной после окончания русско-польской войны, была своего рода приманкой, призванной заинтересовать Св. Престол. В то же время нет оснований думать, что царь не относился к своим словам серьезно. Если в его планы входило завязать долговременные отношения с Римской курией, тема единения христиан перед лицом турок с неизбежностью должна была стать их стержнем.

Не имея прямых дипломатических контактов с Московским государством, в Риме, тем не менее, располагали подробной информацией о тяжелом положении, в котором оказался царь Иван Грозный. Понимая ценность услуги, о которой ее просят, курия желала увязать ее с решением собственных задач. Таковых было несколько. В частности, папство остро нуждалось в нахождении новых форм своей роли на международной арене. Старые формы светского авторитета римских пап, существовавшие в средние века, бесповоротно потеряли силу. Речь шла о концепции plenitudo potestatis («полноты власти»), предполагавшей, что папы, будучи земными наместниками Христа, по своей воле позволяют править светским властителям, но теоретически якобы могут потребовать у них свою власть назад. Папа Пий V (1566−1572) был последним, кто безуспешно пытался навязать светским государям право Рима вторгаться в их прерогативы. Укрепление европейских государств Нового времени, чьи организационные, материальные и военные возможности резко выросли, грозило оставить Св. Престол на обочине европейской политики. Архаичная доктрина plenitudo potestatis остро нуждалась в замене более действенным идеологическим инструментом, способным вернуть папству хотя бы часть его былой роли. Обращение русского царя к папе Григорию XIII неожиданно помогло сформулировать новую концепцию внешней политики папства, просуществовавшую затем несколько десятилетий. Благодаря Ивану Грозному, ей стала идея «посредничества» римских пап в разрешении межгосударственных конфликтов. Начиная с Григория XIII папы претендовали на роль «судей» в международных делах, равноудаленных от сторон конфликта и способных решить спор по справедливости. Без большого успеха папство продвигало такой образ себя до Вестфальского мира, пока не смирилось с положением небольшого итальянского государства, не имевшего серьезного влияния на европейской арене.

Другой старой и заманчивой мечтой папского Престола было приобщение Московского государства к католической церкви. Завязать отношения с «Московитом» Римская курия пыталась долго и безуспешно. Потому приезд гонца Ивана Грозного представлялся подарком судьбы. Для выработки ответа на обращение русского царя немедленно была создана специальная комиссия кардиналов, авторитетных и знающих людей, собиравшихся на регулярные заседания. Подробности ее работы нам почти не известны, но результаты остается назвать обескураживающими. В Риме XVI века был накоплен колоссальный опыт миссионерской работы, обеспечившей успех продвижения католичества в самых отдаленных уголках мира. Голос опыта и здравого смысла слышится в начале обсуждения вопроса, но затем побеждают другие мнения, которые приведут папскую политику к закономерному провалу.

В распоряжении исследователей есть ряд документов, происходящих из канцелярии кардинала Комо — в должности государственного секретаря он возглавлял папскую дипломатию и, в частности, курировал отношения с Московским государством. В документе, составленном вскоре после приезда Шевригина, дается разумный совет не рассчитывать, что русские немедленно откликнуться на призыв перейти в католичество: «Было бы странно надеяться, что, едва увидев человека, присланного от папы Римского, Московит в один миг оставит свою веру, в которой его предки жили веками». Курия должна нацелиться на долгую и осторожную работу, и начать следует с досконального изучения русского православия, практически не известного в Риме. По словам неизвестного автора, придется потратить тысячи дукатов и три или четыре года времени, чтобы только «увидеть то, что мало-помалу можно сделать» (ASV, A.A., Arm. I—XVIII, 4320).

По поводу состава папской делегации, которая должна была отправиться в Московию, сначала существовало мнение, что посольство должен возглавить высокопоставленный прелат. Ему предстояло осуществлять представительские функции, а значительную часть практической работы должны были взять на себя приданные ему «профессионалы». В качестве таковых рассматривались иезуиты с их немалым опытом миссионерской деятельности. К тому же, только среди иезуитов курия могла найти людей, владевших славянскими языками. Имя Антонио Поссевинов качестве главы этой «технической» части посольства называлось буквально с первых дней. Кто из епископов поедет к царю Ивану Грозному, напротив, долго не могли решить, рассматривая целый ряд кандидатов.

Существуют четыре последовательные черновые редакции инструкции, написанной для Поссевино кардиналом Комо, которые демонстрируют эволюцию планов курии по ведению переговоров в Московии. Последние исправления были сделаны буквально в день отъезда Поссевино из Рима в Московию 27 марта 1581 г. Первая редакция инструкции Поссевино стоит ближе всего к тому, что можно назвать мягким вариантом ведения дел в Московии. В качестве насущной задачи требовалось создать атмосферу доверия и обеспечить продолжение отношений в будущем. Посланцу папы предписывалось вернуться в Рим с новым русским посольством. В предисловии к документу говорится, что Поссевино — неглупый и опытный человек, которому не нужны инструкции. Фактически это означает, что папскому эмиссару оставляется значительная свобода рук в надежде на его способность действовать по обстановке.

Последующие редакции текста отличает возрастающий уровень притязаний папской курии, явно теряющей чувство меры. Сначала возникает мысль, что Поссевино должен вручить Ивану Грозному экземпляр постановлений Ферраро-Флорентийского собора. Речь идет о предпринятой в XV веке попытке заключения унии православной и католической церквей. Она предполагала признание православными догматов католической церкви при сохранении ими своей церковной организации и церковных обычаев. На Руси эта уния была отвергнута. Присылка решений Ферраро-Флорентийского собора, вероятно, должна была выглядеть приглашением к тому, чтобы вернуться записанным в них условиям унии. Однако дальнейшие исправления и дополнения, которые делались в документе, убеждают в том, что подчинения православной страны на оговоренных условиях Риму было мало.

Поссевино должен вручить царю Символ веры Тридентского собора, «чтобы продемонстрировать краткое изложение и суть католической веры». Все ставки сделаны на обращение правителя Московии, в котором нужно разжечь огонь тщеславия мыслью о новом крестовом походе. Уния с православным миром Риму не интересна. Русская православная церковь видится не стороной отношений, а досадной помехой, которую нужно устранить. Кардинал Комо делится опасениями, что московские попы из предубеждения против латинской церкви и страха потерять свое положение станут противодействовать миссии Поссевино. Потому посланец папы должен «завоевать их души, как только сможет». Но, если московские попы окажутся настолько испорчены и упрямы, что станут чинить Поссевино препоны, тому необходимо «подготовить» царя, а потом раскрыть ему глаза на поповскую «зловредность и стремление к собственной выгоде». В конце концов кардинал Комо вспоминает в своей инструкции о самом православии. Поссевино поручается досконально разобраться в обрядах и верованиях «тамошнего народа», «в чем они сходятся с греками и расходятся с латинянами». Однако это нужно вовсе не для того, чтобы грамотно повести диалог. Цель заключается в другом: точные сведения о московском православии нужны, чтобы с ним бороться, не дать ничему враждебному католичеству сохраниться по недосмотру.

Не удивительно, что в документе много говорится об ожидании чуда. По словам инструкции, миссия Поссевино потребует участия Св. Духа и всех святых. Действительно, авантюрность плана, построенного на идее чудесного обращения царя, который затем должен стать главным проводником католицизма в Московии, очевидна его составителям. В случае неудачи, которая расценивается как вполне вероятная, посланцу папы советуется «не падать духом». На этот случай формулируется что-то вроде запасного плана. Его частью называются иезуиты, которые должны отправиться вместе с Поссевино в Московию и остаться там. Буквально в день отъезда Поссевино получает задание добиваться «уступки» католикам одной и нескольких церквей. Ему предлагается ссылаться на то, что они нужны для приезжих из Рима, Венеции и других католических стран. Так сами контакты превращаются в инструмент продвижения католичества. План действий в любом случае один: создать в Московии католический плацдарм (будь то обращение в католичество русского царя, иезуитский колледж или католические церкви, которые формально существуют для иноземцев, но на деле призваны стать центрами католической миссии среди московитов) и действовать дальше руками русских, сделать борьбу католичества и православия внутренней проблемой России. Идее диалога и сближения, а в перспективе унии церквей, на что могли откликнуться в Москве, не отводится роль даже дымовой завесы.

Трудно сказать с уверенностью, почему курия избирает для себя столь рискованный образ действия. Складывается впечатление, что опытные и разумные люди, которые не могут не понимать последствий такой политики, вынуждены действовать с оглядкой на общественное мнение и идут на поводу у бездумного религиозного экстремизма. Дело доходит до того, что в Риме явно с санкции курии распространяется слух, что посланцы папы помогут царю заключить желанный для него мир с Польшей только в том случае, если сначала Московия обратиться в католичество. Конечно, исполнить это на практике было немыслимо, и такого задания Поссевино не давали, однако римскому общественному мнению, а также европейским правителям, получающим новости из Рима, дело преподносилось именно так. Папство настолько озабочено тем, что о нем думают другие, что это беспокойство почти не оставляет места для разумной политики и взвешенных шагов, способных привести к цели. Мало того, сами цели оказываются в конце концов не столь желанными, по сравнению с важностью того впечатления, которое производит Св. Престол.

В папской курии сначала мучительно размышляют над тем, кого послать в Московию вместе с царским гонцом Истомой Шевригиным. Аббат Бресеньо, замещавший в Риме испанского посла, в письме королю Филиппу II от 5 марта 1581 года формулирует вопрос так: «Остается выяснить, что будет лучше: должен ли тот, кого пошлют, быть частным лицом, вроде какого-нибудь иезуита, или требуется избрать человека более значительного?» («haia de ser particular como seria un jesuita, o si hombre de mas calidad»). Монах, отправленный с поручением от папы Римского, остается «частным лицом». Посылка епископа означает полноценное посольство с вытекающими отсюда репутационными рисками в случае провала переговоров о присоединении Московии к католической церкви. Страх перед возможной неудачей так велик, что решением видится предельное снижение формального статуса посланца папы Римского к царю Ивану Грозному. Флорентийский агент Франческо Джерини в письме из Рима от 29 марта сообщает об отправке Поссевино в следующих выражениях: отцов-иезуитов послали, «потому что надежды на успех посольства мало» («et incompagnia sua è andato il Possovino con alcuni altrigie suiti di minor' portata, come che sisperias sai poco frutto di questa legatione»).

В действиях Поссевино в Московском государстве мы увидим достаточно точное исполнение полученных им инструкций. Главный груз ответственности за скромность достигнутых результатов и тот факт, что отношения между Москвой и Римом тогда не получили продолжения и вскоре заглохли, лежит на тех в Риме, кто руководил миссией Поссевино и ставил перед ним задачи, оказавшиеся нереалистичными. Такой исход дела знающие люди в Риме предсказывали еще до его отъезда.

Поссевино и Шевригин выехали из Рима 27 марта 1581 г. Как всегда, поручений к разным государям у Поссевино было целый ряд, и они разделились в Каринтии, поскольку Поссевино понадобилось заехать в Грац к эрцгерцогу Карлу Австрийскому. Он имел задание доставить его супруге золотую розу — особый знак отличия, ежегодно вручавшийся папой Римским ревностной католичке. Так Григорий XIII отметил заслуги эрцгерцога Карла в деле искоренения ереси в его владениях. В Праге пути Поссевино и Шевригина снова пересеклись, но оттуда они поехали в Московское государство разными путями: царский гонец в объезд польских владений через Балтийское море, а папский эмиссар через Польшу и Литву. Там Поссевино увиделся с польским королем Стефаном Баторием. Затем они разъехались в разные стороны: Баторий отправился осаждать Псков, а Поссевино через Смоленск и Вязьму въехал в русские владения и прибыл в Старицу, где находился царь Иван Грозный. С 20 августа по 12 сентября он несколько раз встречался с царем.

Окончание войны было первым делом, о котором предстояло позаботиться. Поссевино покинул Старицу 14 сентября и, двигаясь через Новгород, 5 октября 1581 г. прибыл в польский лагерь под стенами Пскова. Осада города складывалась для польской стороны неудачно, что помогло началу мирных переговоров. Они шли в декабре — первой половине января зимы 1581−1582 гг. в месте на литовско-русской границе, которое источники называют Киверовой Горкой, некоем селении, находившемся недалеко от Запольского Яма в новгородских землях. Итогом Ям-Запольского перемирия, заключенного при активном участии Поссевино сроком на 10 лет, была утрата русским государством всех завоеваний в Ливонии. Фактически этот акт закреплял крушение западной политики Ивана Грозного и поражение в Ливонской войне.

Существуют русские источники, из которых видно, что многих русским людям было непонятно, почему царь пошел на столь тяжелый мир, и представлялось, что посланец Рима не сыграл при этом никакой положительной роли. Так, Федор Писемский, находившийся с посольством в Англии вскоре после описываемых событий, оспаривает утверждение, что папа якобы примирил русского государя с польским королем. «Воля папы говорить, что ему вздумается», — отвечает он, — но как были они врагами, так и остались. Если бы дело обстояло иначе, он бы в Англию не приехал. Ф. Писемский был участником приема Поссевино, и вся история развертывалась на его глазах. Люди, далекие от власти, судили проще и злее. Так, по словам псковского летописца, «Литва» обманула царя, подослав к нему «протопопа Антония». Тот рассказал царю, что Псков будто бы взят врагом, и в обмен на него Иван Грозный передал Баторию «15 ливонских городов». Впрочем, в польском лагере деятельность Поссевино была окружена тем же недоверием. Он выслушивал упреки в его готовности служить царю вместо того, чтобы радеть об интересах католиков. В случае Ям-Запольского перемирия, видимо, нет оснований думать, что Поссевино подыгрывал какой-либо из сторон. Скорее всего он честно исполнял роль незаинтересованного посредника, помогая противникам встретиться и договориться. Злые языки в Риме утверждали, что пользы от его участия было мало или не было никакой, так как мир являлся обоюдным желанием враждовавших правителей. С Поссевино или без него они бы его заключили. Должно быть, отчасти это правда.

Вскоре после подписания перемирия Поссевино отправился в Москву, где оказался 14 февраля. Там он пробыл месяц и четыре раза встречался с царем. Их беседы, в которых, разумеется, речь шла о религии, были волнующей попыткой поставить вопрос о воссоединении церквей. Обобщая, можно сказать так: диалог начался, но шел трудно, а затем вовсе пресекся. Никакого практического результата достигнуто не было, что следует приписать двум вещам. Во-первых, это экстремистские позиции, занятые Римской курией в лице Поссевино, делавшие нахождение согласия невозможным или крайне проблематичным. Из всех стратегий переговоров в Московии Римская курия выбрала максимально конфронтационную. Впрочем, первым впечатлением от общения с Иваном Грозным у католиков была смесь неопределенности, разочарований и надежд. Во-вторых, миссия Поссевино не имела продолжения. Никто из Рима в Московское царство больше не приезжал.

Впоследствии участники этих событий, включая Поссевино и кардинала Комо, обеляя себя, стремились переложить вину на Ивана Грозного и упорство «московитов» в своей вере. На самом деле, царь Иван Грозный и круг близких к нему лиц обнаруживали определенную готовность к диалогу по всем вопросам. Хорошо известен тот факт, что незадолго до приезда Поссевино сам царь неожиданно вспомнил о Флорентийской унии в письме польскому королю Стефану Баторию. Фактом является наличие среди иерархов русской церкви двух партий или двух полюсов мнений по поводу возможного сближения с католичеством, причем совершенно точно за такое сближение высказывались наиболее влиятельные и ближайшие к царю люди, как-то архиепископ Давид Ростовский и сам митрополит Дионисий. Информация об этих сочувствующих есть как в русских источниках, так и у Поссевино. Результаты миссии Поссевино, наверное, могли быть другими, если бы политика курии отличалась большим реализмом, которого от нее ждали в Москве.

В ходе этих бесед о вере царь уклонился от обсуждения «больших дел», т. е. догматических расхождений двух христианских церквей, сказав, что такие вопросы находятся в компетенции митрополита и епископов, но согласился обсуждать с иезуитом «малые дела». В частности, его волновали такие темы, как бритье католиками бороды, особенно одиозное в его глазах в случае священников, и традиция приветствовать папу Римского путем целования ног, о чем рассказал царю его гонец Истома Шевригин. Реакция Поссевино была болезненной. Насаждавшийся Римом обычай целовать папе ноги у протестантов, начиная с Лютера, стал одним из ведущих мотивов обличения папы как Антихриста. Потому в словах Ивана Грозного Поссевино заподозрил влияние находящихся в Москве западноевропейских протестантов. Впрочем, возможно, Иван Грозный не был марионеткой в их руках, а рассуждал, в данном случае, как христианин. Не следует думать, что та часть Европы, которая осталась верной Риму, принимала этот обычай без раздумий. Традицию целования ног прямо осуждает французский биограф римских пап, безусловный католик Жан Папир Массон. Над ней грубо насмехается Франсуа Рабле. Якобы, по его словам, большой сеньор вправе поцеловать папе ногу, а он сам не достоин такой чести и готов поцеловать папе зад, если тот его помоет. В негативном отношении к данному обычаю православный царь сходится, по крайней мере, с некоторыми из католиков.

Вопрос о бритье бород тоже не как прост, как может показаться. Царь упрекает Поссевино в отсутствии у него бороды. Поссевино отвечает, что борода у него не растет, а пославший его папа Римский носит бороду. Иван Грозный являлся приверженцем строго соблюдения запрета на бритье бороды, записанного в решениях Стоглавого Собора (1551). Однако есть сведения, что русские люди XVI в. подчас бороды брили, в том числе русские государи (отец Ивана Грозного Василий III, а впоследствии Борис Годунов) и даже русские священники. Итальянский купец Джованни Тедальди, многократно бывавший в России, убеждал Поссевино, что большинство русских священников бреет бороды. В Западную Европу XVI в., наоборот, вернулась мода на бороды, не оставившая равнодушными римских пап. После Климента VII до Иннокентия XII (ум. в 1700 г.), все папы Римские были бородаты, включая Григория XIII. Борьбу за бритье католических священников в 1576 г., т. е. всего за несколько лет до описываемых событий, начал в своей епархии будущий католический святой архиепископ Миланский Карло Борромео. Он начал ее с того… что сбрил бороду, которую до того носил сам. При этом борьба с бородами в рядах его собственного клира имела небольшой успех. Около полутора десятков провинциальных соборов второй половины XVI — начала XVII в. в Германии, Италии, Франции, Нидерландах скорее пытались регламентировать ношение бороды духовенством, чем его искоренить. Самый распространенный тезис состоял в том, что бороды клириков не должны быть велики. Духовному лицу нечего гнаться за мирской модой, а тем более подражать окладистым бородам военных. Бороды духовенства, таким образом, вовсе не были тем вопросом, где Россия и Западная Европа, при желании, не могли понять друг друга.

Диалоги Поссевино с Иваном Грозным, в данном случае, не обнаруживают между собеседниками никакой культурной пропасти. Скорее наоборот, мы видим, что на востоке и западе христианского мира дебатируются одни и те же вопросы. На принципиальный спор православия с католичеством обсуждение таких тем решительно не похоже.

«Большие вопросы», о которых царь отказался говорить лично, также не остались без внимания. Источники с обеих сторон упоминают некий церковный собор, собранный для ответа Поссевино. По словам Поссевино, Давид Ростовский признал его правоту («все одобрил»), однако другие епископы промолчали. Следует отметить особую близость Давида к царю. В неофициальной иерархии он был вторым человеком в русской церкви после митрополита. Согласимся с мнением Р. Г. Скрынникова, который пишет: «Можно предположить, что Давид взял слово на соборе не по своей инициативе, а по распоряжению или, во всяком случае, с ведома самодержца». Очевидно, митрополит Дионисий также изначально не был в рядах ревнителей православия. На такую мысль наводит письмо Поссевино своему руководителю кардиналу Комо от 27 мая 1582 г., где, в частности, сказано, что собор не поддержал Давида. «Говорят, — пишет Поссевино об архиепископе Ростовском, — его то ли отправили в ссылку, то ли должны утопить. Некоторые прибавляют, что-то же ждет митрополита».

Вероятно, впоследствии сам этот церковный собор был предметом горьких сожалений, ибо мы сталкиваемся с явными фактами сокрытия и искажения информации о нем. Примером таких манипуляций служит текст, известный под условным названием «Собор на предложение папского посла Антония Посевина в 1582 году». Якобы он представляет собой документальную запись прений на церковном соборе, которые сводятся к посрамлению апологета католицизма посла, присланного от «папы Римского Антония», и его пособника и еретика архиепископа Давида Ростовского. С разоблачением их догматических заблуждений выступают не митрополит и епископы, а царь Иван Грозный. Отметим, что составителям текста такая роль царя, очевидно, представлялась ожидаемой и правильной.

Интересно, что подложный текст «Собора на предложение папского посла» сообщает о не об одном, а о трех церковных соборах, состоявшихся один за другим. Таким образом, решение вопроса явно затянулось. Вопреки слухам, доходившим до Поссевино, Давид Ростовский оставался на своей кафедре еще целый год. По информации П. М. Строева, он был лишен сана только в 1583 г. Известно имя одного активного оппонента Давида. В Описи Приказа тайных дел 1713 г. упоминается «коробья неболшая, а в ней сыск про Ростовского архиерея Давыда о кресте и богохульных словах по доносительному писму Симоновского архимандрита Исаия». Возможно, ссылка Давида Ростовского неслучайно совпала по времени с возвращением в Москву из Рима в начале 1583 г. нового царского гонца Якова Молвянинова. Должно быть, к этому моменту стало окончательно ясно, что диалога не получается.

Нельзя сказать, что беседы с царем о вере не принесли Римской курии никаких плодов. Видимо, Иван Грозный в это время искренне желает некоего сближения с папским Римом. После переговоров с Поссевино он делает, по меньшей мере, одну существенную уступку. Царские грамоты в ответ на приезд Поссевино отсылаются в Рим дважды. Первый раз с такими грамотами уезжает в Рим заболевший спутник Поссевино Джованни Кампана. Это случилось в сентябре 1581 г. Затем те же грамоты почти без изменений были вручены Поссевино перед его отъездом из Москвы в марте 1582 г. В грамотах, которые получил Поссевино, царь разрешал католикам приезжать в Московское царство вместе со своими католическими священниками. Письма, отправленные в сентябре, такого разрешения еще не содержат.

Отъезд Поссевино в Рим вместе с новым посланцем царя Я. Молвяниновым был исполнением полученного им задания и еще одним жестом правителя Московского царства, желающего продемонстрировать свою заинтересованность в продолжении контактов со Св. Престолом. Из примечательных событий этого путешествия можно отметить прибытие в июле 1582 г. Поссевино и нового русского посольства в Аугсбург, где в это время проходил Аугсбургский рейхстаг, съезд германских князей с участием императора Рудольфа II, а также долгую задержку Я. Молвянинова в Венеции в августе. В общении с императором и венецианскими властями Поссевино ведет активную агитацию в пользу создания лиги христианских государств для войны с Османской империей. В Венеции случается происшествие, наглядно показывающее, какие отношения с Московией в Риме представлялись желательными. «Посол Московита» получил приглашение от местной греческой общины посетить службу в православной церкви San Giorgio dei Greci. Молвянинов отправляется туда, о чем Поссевино узнает в последнюю минуту. Он бросается в погоню, настигает его и приказывает отправляться домой. К удивлению собравшейся толпы, Яков Молвянинов безропотно подчиняется. Возмущенные греки пытаются жаловаться в Сенат, а Поссевино энергично доказывает властям города свою правоту. Заметим, что греческая община Венеции признавала унию с католической церковью. Тем не менее особые церковные обряды православных униатов рисуются Риму нестерпимым злом и плохим примером для «московитов». Ничего другого, кроме безоговорочной капитуляции Московского царства, католический Рим категорически не интересует. Остается добавить, что в рассказанном эпизоде погони за «послом Московита» по улицам Венеции Поссевино не проявляет никакой инициативы, а действует в строгом соответствии с инструкцией, полученной от кардинала Комо.

Не менее важно для понимания политики папства является то, что происходит в Риме, куда Поссевино и Молвянинов прибывают в сентябре 1582 г. После возвращения Поссевино из Московии успех его миссии стремились преувеличить. Въезд в Рим русского посла и его аудиенция у папы Римского были устроены с большой помпой. Эти торжественные сцены оставляли впечатление, что присоединение Московии к католической церкви уже произошло или вот-вот состоится. По поводу необыкновенных знаков внимания, которых удостоился Молвянинов, посол герцога Мантуанского в Риме Одескалки в письме от 22 сентября 1582 г. пишет: «Причиной этого может быть то, что сказанный Московит присоединится к латинской церкви, оставив греческую». Другие, повторяя этот слух, отмечают неясность ситуации. Франческо Джерини — в письме секретарю великого герцога Тосканского Антонио Сергуиди из Рима 17 сентября: «Пока ничего не известно точно». Двусмысленность происходящего выглядит преднамеренной.

Что римляне могли выведать по поводу скорого обращения царя у Якова Молвянинова? По словам Московского летописца, религиозных вопросов тому было приказано не касаться: «А приказал государь изговорити так: «Велел тебе, папежю римскому, свое государево здоровье сказати, а о твоем спросити. А будет станут говорити о вере и ему сказатися, что грамоте не умеет, ратной человек, да взяв лук стреляти». Так и учинил перед папою». Во время въезда в Рим его точно видели «с луком и колчаном на боку по обычаю его страны». Впрочем, по поводу религии Молвянинов в Риме, видимо, что-то говорил. В одном донесении великому герцогу Тосканскому из Рима от 3 октября 1582 г. мы читаем: «Посол готов согласиться с тем, что его государь признал власть папы и следует обрядам католической церкви. Но с ним секретарь [второй человек в посольстве подьячий Тишина Васильев], который, кажется, думает иначе». Чем кончились переговоры о вере царя Ивана Грозного с Поссевино, кажется, толком не понимал сам Молвянинов. Поссевино в частных беседах о плодах своей миссии рассказывал небылицы. Якобы в Москве он «велел копать фундамент» для католической церкви, «которая, должно быть, уже построена».

Складывается впечатление, что слух об неких неясных успехах в деле обращения Московии в католичество папство ценит больше успехов как таковых. Продолжить обмен посольствами с Иваном Грозным в Риме планировали, однако сначала этому помешали другие дела, а потом не хватило заинтересованности и не дошли руки. Тема неуступчивости русского царя в делах веры, его эгоизма и хитрости как объяснение бездарного провала папской дипломатии, впустую потраченных сил и денег появляется через несколько лет. В 1586 г. первым изданием выходит знаменитая книга Поссевино «Московия» с обстоятельным описанием страны и его поездки к царю Ивану Грозному. При всей ее важности как исторического источника нельзя не отметить ряд мест, где Поссевино лжет своему читателю о том, что с ним было в России. Так, он утверждает в «Московии», что он не посещал православных храмов, считая для себя любую форму признания православного культа недопустимой. Из его собственного отчета генералу ордена иезуитов, а также из записок его спутника Джованни Кампаны мы узнаем, что это не так. Он был в православных церквях благодаря специальному разрешению, испрошенному для него у митрополита и епископов Иваном Грозным. Поссевино пытает уверить читателя, что во время его отъезда из Старицы в Польшу для заключения мирного договора его спутники-иезуиты были оставлены фактически в качестве заложников. Однако полученная им инструкция обязывала его оставить иезуитов в Московии для миссионерской деятельности. Эти и другие факты убеждают в том, что к рассказу Поссевино лучше относиться с осторожностью.