В Донецке сделали отличную агитацию за службу в армии Новороссии. На ситилайте — большая фотография танка и подпись «Отдам в хорошие руки». Или так — прислоненная к кирпичной стенке СВД и слоган «Жду своего героя». Однако на этом удачные находки в области строительства военной машины заканчиваются, далее наступает традиционный военно-бюрократический маразм.

Йозеф Лада. Иллюстрация к роману Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка".

Ополченческая дипломатия

На Украине при прохождении профосмотра у нарколога и у психиатра выдавались сертификаты с голограммой. Остальным врачам верили так. В Донецке при вступлении в Вооруженные Силы Новороссии требуется пройти стандартный профосмотр, но психиатр просто подписывает бумажку, мол, годен, а нарколог по-прежнему выдает сертификат с голограммой. Чтобы получить такой сертификат, нужно заплатить 73 гривны в кассу. Сертификаты эти покупаются на Украине, а поскольку Украина вовремя их не поставила на неподконтрольную территорию, то в наркологии поступили хитро — ограничили прием пациентов. Десять человек в день от каждого предприятия и 30 человек от армии и силовиков. То есть каждый желающий вступить в армию Новороссии оплачивает Украине патрон, которым в него выстрелят. Впрочем, 73 гривны — это не патрон, а целая пулеметная лента.

Сколько ни крутят по ТВ, радио и в интернете отчаянный призыв «Вступайте в армию Новороссии!», а принять можно не больше 30 человек в день, ибо Украина ограничила прием.

Что касается состояния здоровья, то окулисту я не сказал про свою близоглазость, хирургу — про перелом позвоночника, невропатологу — про сотрясение мозга, а они типа не заметили. Если же попадается какой-нибудь тайный укроп, который возмутится: «Куда тебе в армию, у тебя же ноги нет?», в дело вступает ополченческая дипломатия — вставляешь ему в рот пистолет, и сразу приходит взаимопонимание.

После всех этих приключений я (улыбнитесь) служу в разведке. А в Первой Славянской бригаде служит лилипут. Здоровенный такой мужик, небольшого только роста. Как и положено в русском обществе, в Донецке быстро и эффективно делается только то, что не попадает в руки начальства. А сколько было шуму, мол, Украина не Россия…

Медкомиссию в обязательном порядке проходит любой новобранец, а также все военнослужащие, проходящие службу непосредственно в Донецке. Но до тех, кто служит за пределами столицы ДНР, цивилизация пока не добралась. Теоретически все вступающие на службу в армию Новороссии должны получать военный билет. На практике, отправляясь на передовую, солдат получает рапорт о назначении, подписанный командующим. Иногда назначение предлагают передать на словах.

За пределами Донецка военнослужащие до сих пор не только не снабжены документами, но зачастую сами не знают, в каком подразделении служат. «Обригаживание» происходит только на бумаге. Никаких материальных свидетельств «обригаживания» — единого командования, учений, снабжения — рядовые солдаты не видят, и нередко только спустя месяц узнают, что служат не в Терском казачьем войске, а в какой-нибудь Республиканской Гвардии.

Статус: воин

В Новороссии сформировалось общество, в котором необычайно высок социальный статус военнослужащих. У нас нет денег, квартир, дач, крутых тачек, но над нами реет осознание личной ответственности за все происходящее в Новороссии. Слабого — защитить, за преступление — наказать, за обиду — отомстить, и отереть всякую слезу. Мы создаем этот мир, а это ощущение невозможно передать словами. Кредит доверия к ополченцу огромен, и если не оправдать его, то придется чувствовать себя ничтожеством до конца дней своих, а этого никакая материальная выгода не перевесит. Потому что первичный половой признак мужчины — не деньги, а власть.

Как только закончатся активные боевые действия, это, конечно, пройдет, но сейчас… Я так понимаю разорившихся дворян, которые предпочитали голодать, но не сменить меч на плуг.

…Захожу в «Минутку», там трое гопников выбирают водку с шумом, гамом, матюгами. Увидели меня — осеклись, раздвинулись: «Покупайте, пожалуйста». Видно, ополченцы не только пьянствовали и в воздух палили.

Ополченцы не так уж долго были единственными носителями справедливости в Новороссии, но время, когда властью был каждый вооруженный мужчина, успело запомниться, причем запомниться с хорошей стороны. Что до пресловутой ополченской стрельбы по пьяни, то ополченцы действительно имели обыкновение напиваться и стрелять в потолок. Тех, кто не видел «яму» изнутри, можно по пальцам пересчитать. Знавал я одного залетчика, который проводил «на яме» столько времени, что забыл, где находится его койка в казарме. «Яма» даже была названа его именем. На воротах так и написали «Подвал имени Грома».

Другие завсегдатаи «ямы», пробили в стене дырку и отправлялись на гульки только предварительно затарив «яму» бухлом. Довольно быстро они оказывались «на яме» и там продолжали отмечать первую пятницу на неделе, но уже в тишине и прохладе.

Ополченская «яма» в качестве исправительного учреждения дает гораздо лучший эффект, чем любые колонии или тюрьмы. Ополченец раз напился, попал на подвал, два напился — попал, а потом глядишь — он уже в комендатуре со всеми раззнакомился, сам там служит и пьяных собирает. Вот что такое ополченская исправительная система в действии!

На профосмотре в наркологии говорю девочке-доктору: «Не курю, не пью, с наркотой не знаком». Она мне: «Вы знаете, в связи с боевыми действиями нашего контингента практически не осталось, приходят одни спортсмены и трезвенники».

В психиатрической стою в очереди на профобследование. Лысый, в черном берете, красавчик, короче. Медсестра выхватывает меня из очереди, ведет к врачу, какая-то женщина пытается возмутиться. Медсестра (необъятная дама, так и хочется сказать «сестра-хозяйка»): «Шо, хто-то там умный?! Он за тебя воевать приехал! Своего-то мужика небось под кроватью держишь!?»

В трамвае старушка крашенная в фиолетовый оттенок берет меня за руку и тихонько шепчет: «Храни вас Бог».

Иду на профосмотр, подхожу к больничке, из дверей вылетает стайка практиканток с круглыми попками в белых халатиках. Придерживаю для них дверь. Каждая говорит: «Спасибо», а одна приостанавливается и говорит: «Спасибо за ВСЕ». И крепко целует меня в губы. Не, не целует, фух, почудилось…

Зачем я все это вам рассказываю? Это пропаганда. Вступайте в Вооруженные Силы Новороссии!

Как-то раз руководство арктической экспедиции, у которой не было денег, опубликовало объявление: «Работа в экстремальных условиях. Оплата низкая. Риск — реальный». От желающих не было отбоя. Вот и у нас как-то также. Приезжайте, здесь полная ж.а. Оружия на всех не хватает, много оружия старого, не всегда исправного. Мне достался АК с намертво забитой мушкой, т. е. пристрелять невозможно. РПГ-22 стреляют через один. Т. е. чтобы выстрелить из гранатомета один раз, их нужно нести с собой два, а лучше три, потому что второй тоже может не выстрелить. Снабжение зависит от того, кому что удалось выхитрить. Сижу в гараже, ем огурчики. Приходит Дед, говорит: «Я новые берцы раздобыл, а носков у меня нет». «Я, — говорю, — как раз свои постирал, вон они висят все пять, возьми себе два».

Зато здесь все предельно просто. Есть мы — настоящие мужчины и есть красавицы-дончанки. Вот и все. Укропы? Какие укропы? А, есть такие, но пи… сы не в счет. Разговариваем с терским казаком лет сорока, который начал свою боевую эпопею еще во время событий в Крыму, потом переместился в ДНР: «Да, на боевых торчу почти постоянно, но зато у меня в Донецке три любовницы, самой старшей 28 лет. Да я отсюда вообще никогда не уеду!» Как ни крути, а сherchez la femme.