Очерки с фронта: человек из мрамора

Путь из Донецка в Мариуполь — это плавный переход от мира к войне. Хоть Донецк и под обстрелом, напряжения здесь с первого взгляда почти не чувствуется — идёт торговля, снуют машины, течёт внешне нормальная жизнь. По мере приближения к Мариуполю видно всё больше шрамов, оставленных боевыми действиями: попадается то развороченная машина, то изуродованный снарядом дом. На самом подъезде к искалеченному тяжелыми боями городу воронки от взрывов на дороге такие, что могут легко «проглотить» легковую машину. Но и там, за воронками, в покорёженном частном секторе уже возрождается жизнь — люди, не пригибаясь, ходят по своим делам, лихо выворачивают на проезжую часть мальчишки на велосипедах. Здесь еще недавно шли бои, но уже не идут, и страх, по-видимому, быстро сменился облегчением, его выместил быт, желание нормальности, привычный уклад.

Еще пять-десять минут на машине вглубь города, и от нормальной жизни не остается и следа: чернеют остовы выгоревших изнутри домов, на улицах тревожная тишина нарушается всё более частыми звуками стрельбы разных калибров. Моё ухо новичка еще не различает прилеты и вылеты снарядов, я разделяю звуки лишь на стрелковое оружие, летящие мины и всё остальное. Молодой солдат в одной со мной машине показывает товарищу: «Глянь, там три верхних этажа у дома сложились». «А нечего оттуда по нам стрелять», — хмуро отвечает тот, седоватый стройный капитан с умными и грустными глазами. Через еще пару минут мы прибыли на место — дальше на машинах нельзя, только пешком.

Мы приехали осмотреть больницу, по которой в эти дни проходит линия соприкосновения. Нас, журналистов, обещали познакомить с неким командиром, который на днях организовал эвакуацию пациентов больницы — под огнем оттуда вывезли больше 200 человек. Я ожидал небольшого интервью, возможно, рассказа о ходе боев. Короткими перебежками мы добрались до одного из корпусов больницы, охраняемой в основном резервистами ДНР, бодрыми духом, но очень усталыми людьми с невероятно архаичной экипировкой. Как только мы отдышались, откуда-то со второго этажа появился тот самый командир — высокий, здоровый, серьезный, но совсем не жесткий на вид офицер морской пехоты с позывным «Мрамор». Не отвечая ни на какие вопросы, как бы даже и не предполагая, что мы пришли пообщаться с ним, он коротко объяснил нам, каким порядком идти за ним, построил цепь и повел одному ему известно куда.

Сперва, осторожно и быстро, наша маленькая группка под предводительством Мрамора дошла до старого бомбоубежища на территории больницы — там укрылись люди, не желающие пока эвакуироваться, решившие переждать. Более 20 человек — в основном женщины и дети — ютились по абсолютно темным комнатам бомбоубежища, просили доставить им воды, спрашивали, как обстановка и когда можно надеяться на конец боев. Пока мы разговаривали с беженцами и записывали контакты тех, кому они попросили нас передать весточку, Мрамор выяснил, что тяжелобольных и раненых у них нет, эвакуироваться в ближайшее время никто не хочет. И мы двинулись дальше.

Миновав под прикрытием БМД еще три квартала, мы пришли к ничем не примечательному входу в подвал обычной хрущевки, стоящей в сотне метров от передовой. Здесь как ни в чем не бывало на костре кипятили чайник и варили яйца трое мужчин. В соседнем с подвалом подъезде уже дежурили трое бойцов ДНР, по-видимому, это они сообщили Мрамору, что в подвале прячутся люди. Наша группа нырнула в подвал и обнаружила порядка пятидесяти человек, судя по внешнему виду и измождению, многие провели в этом подвале не одну неделю. Мрамор тут же принялся организовывать эвакуацию, он объяснил, что все, кто могут ходить, смогут выйти за ним, но нужно будет идти быстро по пересеченной местности, так что взять много вещей с собой не получится. Тех, кто не может ходить или ходит плохо — в подвале оказалось около десяти совсем пожилых бабушек, которые и пары шагов не могли сделать без риска упасть — вывезут на БМП, в два захода, по пять человек за раз. На сборы выделено 10 минут.

Как решить, что из накопленных за всю жизнь вещей тебе дороже всего? Сначала мир этих людей сократился от квартиры до уголка в подвале, теперь им предстояло уместить жизнь в чемодан. Сколько мы ни уговаривали, что тележки не пройдут по битому кирпичу, их всё равно брали, сколько ни убеждали, что велосипеды будет не погрузить на машину в пункте сбора, люди брали и их — на велосипед можно навьючить больше сумок.

Наконец группа, напоминающая теперь больше не цепь, а толпу, двинулась тем же путем, которым мы пришли полчаса назад. Все до единого, кроме солдат с оружием, до отказа загружены багажом. Примерно половина — пожилые и обессилевшие люди. Об ускоренном передвижении, перебежках речи быть не могло. Бахало где-то близко. Мрамор и остальные военные напряженно впивались глазами в городской ландшафт, прикрывая группу, перетекавшую из двора во двор, мучительно медленно пересекавшую хорошо простреливаемые улицы. Все дошли в целости. Это были очень долгие 22 минуты и очень длинный километр пути. «Я был удивлен, что по нам не работали» — сказал через несколько минут Мрамор. Не «хорошо что», не «повезло что», а именно «я удивлен, что не».

Убедившись, что у всех всё хорошо, и скромно попрощавшись, Мрамор, только что спасший практически с передовой полсотни мирных жителей, ушел куда-то к своим, назад в больницу. Я остался стоять с опытным офицером, помнящим еще Первую чеченскую кампанию. «Здорово, что именно таким, как он, ставят задачи по эвакуации гражданских», — наивно сказал я. «А у него сейчас и нет такой задачи. Задачи у него свои, боевые, а это — что вчера из больницы, что сегодня — это всё просто его инициатива».

Мне улыбнулась удача. В свой первый день в зоне боевых действий я увидел не ужасы и уродство человеческих душ, а настоящий, скромный, совсем не киношный героизм. Героизм человека из мрамора, который выполняет гуманитарные задачи в перерывах между выполнением задач боевых. Пока есть такие воины, как Мрамор, не увянет и слава русского воинства.