В поисках национального пути: как забыть политические обиды и начать жить

***

Николь Лоро. Разделённый город. Забвение в памяти Афин. М: Интеллектуальная история, 2021

Демократию принято превозносить как наиболее стабильную политическую систему, обеспечивающую единство нации. Эта идея кажется парадоксальной: разве любое голосование не заканчивается победой большинства (далеко не всегда подавляющего) и проигрышем меньшинства? То есть обидой, порождающей будущее противостояние? Демократическое правление начинается с раскола, мятежа против привилегированных слоёв старой системы (царизма, тирании) и может сопровождаться долгой гражданской войной. При этом в обществе всегда остаются сторонники монархизма или просто «сильной руки», пресекающей всякие споры. Деления на красных и белых, республиканцев и франкистов удивительным образом воспроизводятся, даже когда свидетели изначальных конфликтов умирают.

Можно предположить, что речь идёт о меньшем из зол: диктатуре угнетённых или усреднённого большинства, ликвидирующей крайности. Однако реальные демократии уживаются с растущим имущественным неравенством (теоретики подчёркивают этот момент, противопоставляя его социализму), с дискриминацией «не-граждан», а зачастую и с целой системой притеснений меньшинств. Большинство почему-то не должно применять свою власть в отношении богатых, а с недавних пор — и в отношении самых разных «меньшинств», так или иначе угрожающих единству.

Демократия не работает потому, что миллионы людей априори не могут вести основательные споры и вырабатывать компромиссы. Демократия не работает потому, что решения большинства ограничены какими-то внешними процедурами, затрудняющими репрессии или резкую смену политики. Демократия работает, то есть создаёт стабильность и единство, потому, что не работает?.. Имеем ли мы дело с ошибкой, разложением полноценной демократии малых сообществ — или с хитро продуманной системой, нейтрализующей конфликты ради общего блага?

В поисках ответа на эти вопросы французский историк Николь Лоро в книге «Разделённый город. Забвение в памяти Афин» исследует ключевой момент в становлении демократии как политической системы (или, по крайней мере, как идеала для будущих поколений). В 403 году д.н.э. демократы отбивают Афины у мятежных олигархов, заручившихся поддержкой Спарты. Но вместо массовых репрессий и установления реального господства демоса греки прибегают к амнистии (по расхожему, хотя некорректному мнению — первой в истории), клятве не припоминать обиды, и пытаются пересобрать единую политическую жизнь. В ход идут хитрости, ритуалы и недомолвки, проливающие свет на противоречивость сегодняшней демократии.

В основе лежит миф об общем древнем происхождении, языке и пути (с ясной конечной целью — создания идеального Города), напоминающий мифологию, описанную исследователями строительства наций. Героями здесь, конечно, являются только граждане-мужчины: женщины, рабы, мигранты и т. д. выступают лишь помощниками или инструментами. Идеал демократии странным образом связывается с мифическим началом, мудрым законодателем Солоном, так что время приобретает некоторую цикличность (возобновление одного и того же от года к году, с небольшими «корректировками», приближающими к идеалу). В политике же стараются избегать резких перемен, адресующих к новизне и спорам о будущем. Лоро описывает праздники, периодические административные мероприятия, особенности политического языка, работающие на ощущение, будто всё повторяется и ничего не меняется. Раздоры же в городе изображают как болезнь, отклонение, не дающее продолжить извечный путь.

В то же время греки остро чувствуют неизбежность раскола, и в особенности среди единых людей (например, кровных братьев). Однако им чуждо римское понятие «гражданской войны», подразумевающее наличие отдельных индивидов (или семей), чьи частные интересы сталкиваются между собой и нуждаются в балансировке. Лоро описывает характерную для греков диалектику двух половин, создающих единство (некорректно было бы добавлять «динамическое», поскольку единство рисуется подчёркнуто статичным, застывшим). Политические конфликты греки старательно сводят к двум половинам, равным и единым, до взаимозаменяемости. В книге приводится пример разрешения гражданской войны в небольшом сицилийском городе: обе стороны редуцируются до ровно 30 человек (ясно, что это искусственная симметрия), которые затем перемешиваются с «нейтральными» гражданами в символические «братства» по пять человек, обязанные праздновать общего предка. В Афинах же идут дальше и приписывают Солону проект закона, по которому в случае гражданской войны люди, не занявшие явно одну из двух сторон, лишаются гражданства.

Напрашивается сравнение с современной двухпартийной системой, стирающей сложную структуру классовых интересов и делающей политический конфликт тривиальным. Две силы вроде и борются, но обе представляют одинаковых усреднённых граждан (либеральные политологи любят рассуждать о борьбе за среднего избирателя). Победа любой из партий на выборах одинаково разочаровывает обе крайности и в то же время приводит к плюс-минус схожей политике. Греки, похоже, были также чувствительны к этим разочарованиям: решения, принятые простым большинством, считались априори плохими и противопоставлялись единогласным.

При этом победившая сторона подвергалась особым ограничениям, связанным с «великодушием» и отсутствием «несправедливости» (Лоро подчёркивает изобилие подобных двойных отрицаний в политической риторике). Победитель прославляется за его мягкость и бездейственность, стремление забыть свою победу, а также призывается к постоянным оправданиям — что он не был «зачинщиком» конфликта и не будет «припоминать злодеяний» (на деле — судить или репрессировать проигравших). В книге описываются идеологические хитрости, стирающие память о проигрыше (и преступлениях побеждённой стороны). Но одновременно, парадоксальным образом, постоянно напоминающие о победе и накладывающие на победителей особенную ответственность, если не сказать «вину». Лоро замечает, что таким образом олигархи пытаются сохранить свою собственность и избежать наказания за злодеяния перед лицом демократов. На стороне последних в гражданской войне выступали рабы и неграждане, также оставшиеся у разбитого корыта, — но их возмущённые голоса явно подавлялись. В частности, первого демократа, пытавшегося судиться с олигархами, показательно казнили.

Для отвода народного гнева, правда, были выделены несколько «виновников» распрей, пособников спартанцев — «Тридцать Тиранов». Но даже некоторых из них амнистировали, под условие предоставить отчёт о своей деятельности (естественно, с подачи олигархических политиков). Лоро прослеживает здесь традицию выносить конфликт за пределы города: виновника отчётливо отделяют от остальных граждан, представляют внешней силой, вторгнувшейся в единство. Благородные войны ведутся только с иноземцами, а не с согражданами (или даже близкими полисами).

Здесь можно вспомнить современную тенденцию причислять политических противников к шпионам или агентам, подкупленным иностранными государствами. А также провести аналогию между греческим представление о болезни, поразившей граждан (и толкающей их к распрям), и тлетворным влиянием западной культуры. Наконец, сегодня демократии явно не хватает забвения: в США всех собак спустили лично на Дональда Трампа, но достаётся и его сторонникам, обвиняемым в «отсталости», отсутствии экономического успеха, лени, расизме, даже подрыве американской идентичности.

Конечно, большим подспорьем в делах греков была религия. Лоро анализирует принесение клятвы, одновременно всеми и каждым лично. Клялись не перед другими людьми, а перед мистическими предвечными силами, вроде Эриний или «проклятья», наказывавшими клятвопреступников, но не затрагивавшими город в целом. Людское же правосудие находилось под подозрением — и, как показывает история, не случайно.

Демократы, вернувшиеся к власти в Афинах, постарались свести к минимуму официозные судебные тяжбы. Был учреждён публичный арбитраж, собиравший доказательства и свидетельства, решавший конфликты до суда. Характерно, что от судий (официальных и третейских) требовалась крайняя пассивность: они не могли опрашивать свидетелей или выступать с какими-либо суждениями. Лишь единожды выносить решение — руководствуясь не законом, а сдержанностью и справедливостью. Наказание выбиралось между вариантом, предложенным обвинителем, и вариантом, предложенным обвиняемым; так что последний обычно не настаивал на полной невиновности (Сократ, предложивший вместо казни окружить его высокими почестями, потому считался нарочито вызывающим исключением).

Лоро предполагает, что на такую политику повлиял опыт схожего олигархического переворота (поддержанного спартанцами) в городе Флиунте. Местные власти положились на судебное решение споров об отнятом имуществе и нанесённом ущербе, что привело к новому разжиганию конфликта олигархами, требовавшими «нейтральных» судей из Спарты. Подобные схемы стабильно оканчивались спартанским вторжением и односторонними репрессиями против демократов. Проще говоря, судебная инстанция легко перехватывалась богатыми элитами.

Если сложить всё вышесказанное, мы получим, что примирение ликвидировало демократию как «власть народа/демоса», как активную политику, в пользу сохранения проблематичной структуры власти и неравенства, обрамлённого идеологией забвения (явно направленного против победившего большинства!) и мифического единства. Действительно, Лоро подчёркивает, что слово «демократия» исчезает из политического лексикона, подменяясь нейтральной «политией», то есть просто «режимом». Именно такой системой подавления «тирании толпы» предстаёт демократия в работах её идеологов, например социолога Сеймура Липсета.

Лоро не устаёт подчёркивать роль вездесущего двойного отрицания (чрезмерного, фрейдистского «переортицания») как заклятия, а не разрешения, раздирающих город (или нацию) противоречий. Демократия выстраивает институты и ритуалы, смягчающие острые углы, не дающие конфликтам реализоваться, — но, как отчётливо видно на примерах Афин, затрудняющих дорогу в будущее. Мир сводится к «концу истории» Гегеля или Фукуямы, к окончательной (или вот-уже-почти окончательной) реализации идеального устройства, оказывающегося мифом. Номинальные победители оказываются проигравшими, постоянно попадают под подозрение (не хочет ли толпа уничтожить демократию ради своих интересов, противоречащих единству, общему благу и т.п.?).

Нельзя сказать, что стабильность демократии не создаёт пространства для некоторого экономического процветания и «нормальной жизни». Но нельзя и не отметить, что анализируемое Лоро примирение не привило к расцвету Афин. Не все противоречия и не всегда можно разрешить; однако опасно полагать, что их можно навсегда вытеснить из общественного сознания, остановить навечно «прекрасное мгновение».

Наше время считают кризисным; человечество жаждет новизны, изменений, а не укрепления вневременных порядков и мифов. Возможно, за новым конфликтом придёт и новое примирение. Тогда опыт демократии окажется полезным. Но пока что стоит сосредоточиться на механизмах, вытесняющих и фальсифицирующих нарастающий конфликт, чтобы понять, какие крайности следует вывести «за ворота Города» и как будет выглядеть следующая пересборка общества.