Итоги мирового кризиса — национализм против глобализма: победила дружба?

Адам Туз. Крах. Как десятилетие финансовых кризисов изменило мир. М.: Издательство института Гайдара, 2020

15 лет назад никто в медийной сфере не мог игнорировать тему глобализации — обрастания стран и континентов столькими экономическими, культурными, политическими и иными связями, что интересы международной системы начинали доминировать над национальными. Однако уже 5 лет назад аналитики в большей или меньшей степени смирились с крахом глобального мира и начали воскрешать ещё недавно «погибшие» национальные интересы.

Понятно, что народы повсеместно реагируют на несправедливости глобальной политики — спекуляции, ограбление слабых стран, рост неравенства и иные проблемы. Ясно, что гегемония США натолкнулась на препятствия вроде Китая, Европы или Японии. Но куда же вмиг исчезли все глобальные связи? Оказались ли они выдумкой пропагандистов, разорвались ли с ростом политической напряжённости… Или же национализм странным образом наложился на них? Являются ли нации пустой риторикой, ведут ли они войну с глобализмом — или национализм стал его частью?

В начале ХХ века экономист Рудольф Гильфердинг, анализируя финансовый капитализм, уже отмечал схожий парадокс. Он описывал, как увеличивающиеся тресты и монополии используют нации, государства и империи в качестве фигур на единой мировой шахматной доске. Гильфердинг рассчитывал на победу и гегемонию одного игрока. Пока что прав оказывается Ленин: противоречия между капиталистами слишком сильны, и любое «мировое правительство» будет сразу же раздираться конкурирующими элитными группами.

Но что скрывается за этой умозрительной схемой? Как конкретно соотносятся «силы притяжения» и «силы отталкивания», взаимный и частный интерес? В чём проявляются пресловутые глобальные связи и каким образом с ними соотносятся государства? Для ответа на эти вопросы много материала даёт историк экономики из США Адам Туз в своём труде «Крах. Как десятилетие финансовых кризисов изменило мир».

Автор педантично описывает взаимосвязи мировой финансовой системы, охватывая США, ЕС, Китай, в меньшей степени — Восточную Европу и Россию. С логикой этой системы Туз пытается соотнести действия финансистов и чиновников из разных стран в ходе кризиса 2007−2013 годов, а также политические сдвиги, произошедшие после 2016 года.

Конечно, попытка вывести политику исключительно из законов и интересов финансовой сферы регулярно вызывает у автора затруднения (которые он решает общей ссылкой на волю и индивидуальные качества своих героев): Туз неизбежно оставляет за скобками слишком много факторов. Также, несмотря на отдельные критически замечания, автор не рассматривает «мир без финансового капитала», призывы ограничить банки и деловую элиту упоминаются им преимущественно как популистские лозунги. Например, Brexit Туз сводит преимущественно к попытке Великобритании не выйти, а по-иному расположиться в глобальном мире и в Европе (в качестве офшора, заигрывающего с Китаем). Трамп рисуется автором просто как шарлатан, воспользовавшийся массовым недовольством, отбросивший выборные лозунги для встраивания в систему, но неспособный совладать с реальным кризисом.

Туз скорее сетует на неприятие странами глобализации, на их разъединённость и неготовность управлять финансовой системой так, чтобы предотвратить кризисы. Впрочем, автор приходит к выводу, что кризисное состояние невозможно преодолеть (хотя можно отсрочить) без развития реальной экономики: положительным примером здесь оказывается Китай, хотя и с оговорками по поводу несбалансированности развития потребительской сферы и крупной промышленности. Разрушительные меры вроде требования жёсткой экономии, приоритетного спасения банков и бесконечного печатания долларов Туз списывает отчасти на технические ошибки, отчасти — на политические раздоры политиков, не делая далеко идущих выводов из фактов обогащения на них чиновников и крупных капиталистов. Китайская система партийного контроля, при необходимости подавляющая разногласия «на местах», рисуется им более позитивно. Опять же, это можно рассматривать как другую сторону той же ограниченности автора правилами существующей финансовой сферы.

С учётом вышесказанного, книга подробно обрисовывает логику «финансового фактора» и открывает неочевидные точки его влияния, соприкосновения с политикой. Так, Туз доказывает предельный интернационализм и единство финансовой системы, в которой неочевидную роль играет Западная Европа, в особенности Лондон Сити и офшоры вроде Дублина и Каймановых островов. Европейские банки не только играли на американских активах, но и представляли компаниям из США и Китая более свободные инструменты для спекуляций. К 2007 году основные денежные потоки крутились именно вокруг Западной Европы, хотя она в значительной степени выступала как посредник для иностранных капиталов.

Неудивительно, что некоторые региональные банки распоряжались суммами, в разы превышавшими ВВП стран, в которых они находились. С другой стороны, в кризис непомерные долги таких банков не распределялись между всей мировой системой, а лицемерно возлагались на их «родную» страну. Вернее, на её рядовых граждан. Даже если, как замечает автор, массы (всё равно составлявшие меньшинство) и поучаствовали в спекуляциях с недвижимостью, чем поспособствовали раздуванию пузыря, — в итоге им пришлось заплатить и за себя, и за сверхприбыли капиталистов.

Туз подчёркивает, что доллар был (и остаётся) скрепляющим звеном этой сложной схемы. Для автора такое положение поддерживается не столько военной мощью или геополитикой США, сколько исторической инерцией, удобством для капитала и способностью Соединённых Штатов реагировать на кризис. Впрочем, зависимость в сфере финансов хоть и взаимна, но не равномерна: сильные игроки здесь с радостью грабят и обманывают слабых (вроде Восточной Европы и Азии), и последним приходится с этим мириться, поскольку они остаются частью системы. США, эффективно помогая в кризис одним странам, специально лишала других поддержки.

Хотя баланс сил и своеобразное «разделение труда» в финансовой сфере постоянно менялись, капиталистические круги всех стран оказываются сильно в неё вписанными. Как и в ситуации Гильфердинга, речь сегодня идёт скорее о позиционировании и борьбе внутри единой системы, чем о принципиальном отказе от участия в ней. Выход из игры означает для капитала такие потери, что Туз даже не рассматривает подобный вариант. Бизнес и политики скорее согласятся на ограбление собственного населения (и даже поучаствуют в нём), чем на реальную автаркию. С другой стороны, крах одного из звеньев системы (как было в Греции) может поставить под удар остальные страны, что открывает пространство для торгов (в которых уже можно задействовать угрозу выхода) и компромиссов. Впрочем, для большинства населения данной страны, находящегося несколько «вне» финансовых разборок и потому легко отдаваемого на заклание, это слабое утешение.

Читайте также: Иллюзорная экономика: как финансисты обманули мир

Из книги складывается впечатление, что Китай, участвуя в глобальном рынке труда и материальных благ, довольно поздно подключился к собственно финансовой системе с её банками и спекуляциями. Более того, укрепиться и отвоёвывать позиции в сфере финансов, а также преодолевать кризисы китайцы смогли именно за счёт роста реальной экономики. Его управленческая и политическая система также связаны скорее с индустриально-революционной эпохой, чем с господством финансов (хотя теперь в Китае происходит резкое расслоение, уже сопоставимое с США). С другой стороны, лёгкая на подъём мировая финансовая система и трясущиеся над ней политики испытывают явные проблемы с переводом полученных сверхприбылей в реальный экономический рост. Вслед за бывшим министром финансов США Лоуренсом Саммерсом, Туз отмечает, что кризис 2008 года скрыл более фундаментальную проблему: даже финансовый пузырь не обеспечил США заметные темпы роста. Банковские махинации, подконтрольные или нет, сами не сдвинут дело с мёртвой точки.

Финансовая сфера завязывает на себя остальную экономику, политику, социальную сферу; однако интересы банков весьма далеки от потребностей реального общественного развития. Расцвет финансов в современном капиталистическом смысле отнюдь не приводит к улучшению жизни страны. Потому мы должны задаться вопросом: не лежат ли интересы большинства за пределами финансового капитализма? Можно ли (на что надеется Туз) найти такой подход к финансовому капитализму, при котором он бы отвечал интересам большинства — или он неизбежно останется элитарным и паразитическим, как считают многие его критики? Не является ли китайский «позитивный сценарий», приводимый автором, эффективным ровно в той мере, в которой он отрицает логику финансового капитала?

С одной стороны, Туз подробно обрисовывает систему, в которой правит частный капиталистический интерес. Можно поверить, что большинство политиков и бизнесменов (и политиков-бизнесменов) покорно следуют её логике. Однако автор не менее убедительно показывает, что подобная система несовместима с благом широких масс. Более того, те же политики и бизнесмены в итоге приходят к необходимости выйти за её пределы, чтобы не допустить всеобщего краха. А значит, вопрос состоит не в том, как улучшить систему — а в том, как её преодолеть и насколько реально выжить вне её, если поступиться интересами нынешнего господствующего класса. К сожалению, такой взгляд кажется автору слишком смелым.