Турчасовский острог: битвы кровавые и бумажные

21 февраля 1613 года Земским собором на царство был избран Михаил Романов. Население вздохнуло с облегчением — Великая Смута 1604−1612 годов завершалась. Но если для центра России так и было, то на Русском Севере «хождение по мукам» только начиналось. Озлобленные крахом надежд разбогатеть в России, остатки войска гетмана Ходкевича и казаков-черкасов хлынули на нетронутый еще Север — грабить, пытать, убивать.

Богатство северных посадов притягивало бандитов. Здесь был перекресток многих путей: «…стоит (посад) на многих на проезжих дорогах и дороги прилегли … на Колмогоры, к Архангельскому городу на Двину, и на Пустозеро, и на Кевролу, и на Соловецкий монастырь, и Осумской острог… и на Вагу, и на Мошу, и из Заонежья мимо Каргополя…» (1). Место выбрали еще новгородцы: Турчасово — их первое поселение на Онеге, на месте языческого капища громовержца Тора-Тура, — откуда и Турчасово. Выбрали правильно — обеспечив многовековой экономический подъем: Платежная книга 1560 года сообщает о большом посаде с 83 тяглыми дворами и 41 лавкой.

Но главное — здесь, на Бирючевских порогах Онеги, перегружали соль с Белого моря. В 1536 году малолетний Ивана IV запретил покупать соль на варницах, а только у купцов в г. Каргополе: «А кто к ним ездят на Онегу, к морю, по соль, Белозерцы и Вологжане, пускать не велел, а велел есми торговать с ними в Каргополе». Указ сделал Турчасово главной перевалочной базой солепромышленников. «Кто что охраняет, с того и кормится» — турчасовцы стали подмешивать в соль известь, печаля Ивана Васильевича: «…да купив у моря соль у поморцев, да возят ее в Турчасово, и на Порозе ту соль кардеху (известь) пуда по два, и по три и больше в рогозину, возят ее в Каргополь. Продают ее Белозерцам и Вологжанам, а кардехи деи и не сказывают, а продают за чисто». Царь за воровство установил штраф в 2 рубля — стоимость 65 пудов соли.

Перегружалось соли до 500 тысяч пудов в год — ценность огромная, и Турчасово укрепили острогом. Первые мысли о разграблении посада в 1578 году высказал бежавший в Европу опричник Генрих Штаден в «Записках о Московии», представленных императору Рудольфу II: «Турчасов — большой незащищенный посад. Здесь в первый раз взвешивается соль, которую вываривают из моря. Дальше по Онеге соль доставляется в Каргополь… Этот незащищенный город или посад надо занять и укрепить отрядом в 1000 человек» (2). Книга Большого Чертежу 1600 года сообщала, что острог уже стоит: «А от устья реки Онеги вверх по Онеге 70 верст на левой стороне город (в средневековом смысле — крепость, — прим. автора) Турчасов» (3). Значит, между 1578 годом штаденовских записок и примерным 1600 годом Книги и построили первый турчасовский острог, скорее всего, в связи с готовящейся царем Федором Иоанновичем войной со Швецией 1590−1593 года. Место для крепости выбрали странное — посад был на левом берегу Онеги, а острог для укрытия посадских — на правом, на Острожной горе у нынешней деревни Целягино, названной по имени «служилого человека» Юрия Ивановича Челягина, восстановившего на этом месте крепость в 1631 году.

В 1971 году экспедиция Института археологии АН СССР обнаружила на высокой, 20-метровой, площадке трапециевидной формы 80 на 130 метров остатки рвов, валов и нескольких (до 1615, 1631 и 1657 гг.) острогов с вертикальными, тонкими (10−15 сантиметров в диаметре) бревнами, за которыми находились срубы-тарасы забутованные камнем. В северном углу нашлись остатки башни, а в юго-западной части — спуск к реке от главных ворот острога (4). Крепость предназначалась для краткого сидения, так как «жилья у них на остроге никакого нет».

Первые раскаты Смутной катастрофы грянули в 1590 году, когда шведы напали на Турчасовский посад. До кошмара оставалось еще 23 года. 6 ноября 1613 года войско черкас-казаков на шведской службе полковников Барышпольца и Сидорки из Заонежских погостов вышли к Онеге. По льду реки Емцы они достигли Емецка, столкнулись со стрельцами сотника Смирнова-Чертовского в Ратонаволоке, неудачно осадили Холмогоры и разделились — часть, обойдя Архангельск, разорила Николо-Корельский монастырь и селения Летнего берега. Легенда сообщает что, пройдя по льду Онежского залива, вышли к Ворзогорам, оставили там раненных и обмороженных — почему и Ворзогоры — и ушли в Заонежье. Но «23 ноября часть из них, силами около 1800 человек, перешла реку Онегу у Турчасова. Была выжжена земля вокруг погоста и острога, людей же посекли и пожгли, а кто уцелел — ему некуда было пойти…» (5), «от великих чинов и малых степеней население погостов и деревень безжалостно уничтожалось» (6). Не тогда ли был взят первый Турчасовский острог: «…храмы эти в Смутное время были разграблены и разрушены поляками и литовцами, не пощадившими и жителей, скрывавшихся в Челядинцовом остроге» (7).

В августе 1614 года новая банда пришла с юга и спустилась по Онеге через Турчасово: «В тот год хлеба не жали и всякий хлеб под снег запал. От сего голод еще более усилился. Все наши волости учинились пусты. Никакого хлеба нет. Имущество пограблено. Скот выбит. Оставшимся людям пить и есть нечего» (8). «На Онеге насчитали 2325 трупов замученных людей, и некому было похоронить их, множество было изуродованных, многие жители разбежались по лесам и замерзли» (9).

Местные отбивались — в 1616 году стрельцы и жители уезда разгромили черкас у Турчасова и Усть-Моши. Но бедствия наступали еще тяжелее — в 1619 году «приходили в наш уезд войною польские и литовские люди полковника Януша Шиша, стояли в уезде 4 недели, ездили по деревням и по лесам, сыскивая, многих людей посекли и хлеб молоченый и немолоченый скормили, лошадей вывели. А коров и овец выбили, а жен и детей позорили, а иных в полон свели» (10). «Только за этот набег в Каргопольском уезде запустело 163 с четью и полчети выти пашенной земли ми убыло 773 тяглых человека» (11). «Там и там стояли казаки, пошли туда-то, села и деревни разорили и повоевали до основания, крестьян жженых видали мы… да мертвых, которые померли от мучения и пыток, кроме замерзших… у иных разбойников было обычною забавою набивать людям рот, уши и нос порохом и зажигать» (12). На ужасы интервенции наложилась и гражданская война с большим количеством местных разбойников. В 1615 году только в Белозерском уезде в ответ на царскую амнистию явились от 30 до 40 тысяч «лихих людей» при 74 атаманах (13)! Только после 1620 года набеги прекратились.

Бедствия 1613−1620 годов так отпечатались в памяти турчасовцев, что в 1631 году они отказались строить Каргопольскую крепость — чтобы возвести собственный острог «а каргопольской острог нам, бедным людишкам, не оборон». Турчасовский целовальник Силуян Зотиков с усть-мошским целовальником Кондратием Поповым в июне 1631 года «дав по себе поручные записи, что им быти у острожного дела, и своим воровством ис Каргополя збежали» (14). Крестьяне турчасовского стана били челом царю Михаилу Федоровичу о разрешении не участвовать в каргопольском строительстве, а построить свой острог. Царь решил: «…не велеть им в Каргополе острогу ставить, а велеть им в Турчасове и в Усть-Мошской волости на старых местах новые острожки».

Каргопольскому воеводе Пушкину указывали: «И ты б в Турчасове и в Усть-Моше велел делать острожки по старым осыпям и ворота и башни делать рубленые. А ворота и башни делать с ысподними, и с отводными, и с середними, и с верхними бои и с обламы. А меж ворот и башен по пряслам поставить стоячий острог. А около острогу велел тарасы нарубить такие с исподними, и середними, и с верхними бои и с обламы» (15).

К 1657 году Каргопольский острог снова сгнил, и вокруг нового строительства началась бумажная битва. Заслышав о новостройке, старосты Верхнего Конца Турчасовского стана Божен Горхищев и Усть-Мошского стана Семен Васильев в октябре 1657 года отправили царю Алексею Михайловичу челобитную с просьбой не участвовать в строительстве Каргопольского отрога, а поддержать острожки в своих станах (16). Узнав о грамоте турчасовцев, 25 октября 1657 года каргопольцы решили выбить клин клином, взять числом — под грамотой царю подписались земский староста Афанасий Федоров, посадские люди и старосты Окологородних волостей Исаак Павлов, Василий Васильев и волостные крестьяне, просившие указать «новой каргопольский острог поделать каргопольцев и турчасовцев осадсцкими и уездными крестьянамы и с Чарондской округою» (17). Для убедительности каргопольский воевода Иван Баскаков в ноябре 1657 года пожаловался царю, что ставить острог никто не помогает (18).

Припомнив, что в 1631 году турчасовцам в строительстве разрешили не участвовать, московские дъяки подготовили царскую грамоту от 21 ноября 1657 года на имя воеводы Баскакова с разрешением турчасовцам ставить новые острожки в Турчасове и Усть-Моше в прежних местах и не участвовать в строительстве нового Каргопольского острога (19). Казалось, вопрос закрыт. Но скуповатые каргопольцы не угомонились — «староста Афанасий Федоров с посадскими людьми и окологородними крестьянами» в марте 1658 года писали царю новую челобитную с просьбой указать, чтобы в строительстве нового Каргопольского острога наряду с Каргополем и Чарондой принимали участие люди Турчасовского и Усть-Мошского станов (20). Царю переписка надоела, 28 марта 1658 года он указал каргопольскому воеводе Ивану Баскакову провести очную ставку каргопольцев с турчасовцами для выяснения, была ли в 1617—1627 годах мировая запись между ними о равном участии в острожном деле (21). Неизвестно, чем закончилась очная ставка, но бумажная война затихла на несколько лет, и Каргопольский острог пришел в полную негодность.

25 апреля 1664 года новый каргопольский воевода Федор Пац пишет царю Алексею Михайловичу о необходимости ремонта острога и строительства каменного порохового погреба (22). Москва, припомнив прежнюю переписку, решила не втягиваться в новую. 4 сентября 1664 года энергичный Пац снова пишет царю о необходимости ремонта Каргопольского острога (23). Встревоженные активностью Паца, 8 октября 1664 года старосты Верхнего Конца Турчасовского стана Потап Поликарпов и Усть-Мошского стана Степан Торопов направляют челобитную царю с просьбой разрешить не участвовать в строительстве нового Каргопольского острога и в нем каменного порохового погреба, а указать им ставить новые острожки в Турчасове и Усть-Моше «по прежнему по старым осыпям» (24). Царь не ответил и турчасовцам. Федор Пац, отправив две безответные грамоты, в третий раз решил прикрыться самоуправлением. 10 февраля 1665 года царю посылается челобитная каргопольского городского целовальника Алексея Щепеткова с просьбой указать Каргопольский острог (город) строить крестьянам всего Каргопольского уезда, включая посадских людей Турчасова и крестьян Усть-Моши (25). Чтобы выбить главный козырь турчасовцев, целовальник сообщает, что острожки в Турчасове и Усть-Моше уже стоят — турчасовцы обманули царя! Развивая наступление, 17 февраля 1665 каргопольцы отправляют в Москву многостраничные выписки из дел 1614−1665 гг. сделанные справщиком Борисом Протопоповым, об участии в прошлом турчасовсцев и Усть-Мошан в строительстве Каргопольского острога (26).

Архивные документы и настойчивость прорвали молчание Москвы, и 29 марта 1665 года Алексей Михайлович отправляет каргопольскому воеводе Федору Пацу грамоту с указанием устроить очную ставку, и если будет выяснено, что и раньше турчасовцы и устьмошане участвовали в строительстве Каргопольского острога, то и теперь должны помогать (27). В июле 1665 года торжествующий Пац сообщает царю, что старосты и посыльщики Турчасовского и Усть-Мошского станов согласились участвовать в возведении Каргопольского «города», строительстве порохового погреба, съезжей избы, воеводского двора и тюрьмы (28). Ключевым оказалось строительство тюрьмы.

К счастью, остроги ни в Каргополе, ни в Турчасове, больше не пригодились. Некоторое время спустя они сгнили и обвалились, дав занятие археологам XX века.

Примечания: