Казнь Христа в американском Сенате

«Мистер Смит едет в Вашингтон» / MR. SMITH GOES TO WASHINGTON

Хочется верить, что не каждый сенатор или парламентарий одержим единственной целью — набить карманы. Эта вера толкает людей к избирательным урнам. Им нужен герой, который изгонит стальных крыс из зданий, где вершится политика, и вернёт уважение к власти.

В 1939 году Фрэнк Капра рассказал об одном из таких парней в фильме «Мистер Смит едет в Вашингтон». Тридцатилетний Джеймс Стюарт, скромняга, наделённый неисчислимыми запасами человечности, блистательно сыграл Джефферсона Смита — зелёного сенатора, взращённого в американской глуши.

Герой с самой распространённой в англоязычном мире фамилией кажется материализацией наивных представлений об идеальном политике. Смит — это человек из народа, с которым общество связывает надежды на воскрешение справедливости.

Предводитель мальчиков-рейнджеров попадает в Сенат неожиданно для себя, в результате хитроумного решения коррумпированной местной элиты. Он нужен ей как простак и кивала, который никогда не разберётся в политическом механизме и будет легко управляем. Но Смит упрямится, а вскоре открыто восстаёт против своих наставников, стремящихся нажиться на госзаказе. За это его решают уничтожить испытанным способом — клеветой.

Саму историю придумал писатель и сценарист Льюис Фостер. Его рассказ «Джентльмен из Монтаны» мало кому понравился, поскольку заканчивался проигрышем и глубоким разочарованием патриота. А именно это, судя по всему, и привлекло Фрэнка Капру.

1937 и 1938 годы были для него тяжелейшим периодом, когда один удар следовал за другим. Сначала абсолютно мерзко поступил Гарри Кон. Вскоре после премьеры «Потерянного горизонта» глава «Коламбии» выпустил в прокат некую бездарную поделку, представив её творением Капры. Ему понравилась идея — заработать на его имени.

Потрясённый режиссёр потребовал снять своё имя и нарвался на прямые угрозы. Кон заявил, что оставит его без работы — сделает так, что ни одна студия его не возьмёт. Угроза была не пустой, потому что в вопросах бойкота голливудские боссы выступали единым фронтом. Это было не только демонстрацией солидарности. Это было мгновением торжества — удовольствием, намного лучшим, чем секс.

Капра не испугался. Он пошёл в суд. Однако иск, где были изложены справедливые требования, отклонили. Связи Кона и его покровителей сделали своё дело. Режиссёр убедился на собственном опыте, что судебная система обслуживает интересы богатых. Как патриот и идеалист, он это тяжело пережил. И в тот момент над ним потешался Кон.

Поиски справедливости Капра продолжил в Англии. Там его иск приняли к рассмотрению, и вот тогда могущественный голливудский продюсер заволновался. Куда-то подевались его цинизм, наглость и хамство. Однажды он с жалким видом постучался в дом режиссёра и стал умолять его отозвать иск. Киномагнат взывал к милосердию. Он говорил о том, что на «Коламбию» наверняка наложат огромный штраф, а сам он в результате скандала окажется за воротами своей студии, чего ему не пережить. Бенито Муссолини, кумир Гарри Кона, был бы крайне удручён, окажись он свидетелем этой сцены.

Капра сжалился и простил. Он вернулся на студию и поставил камерную картину «С собой не унесёшь», где высмеял оргию обогащения. В дни её премьерных показов на режиссёра обрушилось потрясение, куда более страшное. У него умер сын.

После 1938 года мир казался Капре другим. И истории его интересовали другие — созвучные его состоянию. Фильм-крик, круто порывающий с традицией хэппи-энда, распятие идеалиста, обращение к образу Христа — вот чего требовала душа.

По первоначальному замыслу, оболганный в прессе сенатор произносил так называемую обструкционную речь, блокирующую решение о сложении его полномочий. По закону, она могла длиться сколько угодно, при условии, что оратор не отдаляется от темы, не садится и не замолкает. Юноша использовал эту возможность в надежде докричаться до своего штата, где его знали, как честного человека, и должны были поддержать. Но коррупционеры включали свою машину лжи на полную мощность, и штат отворачивался от своего представителя. Когда противники Смита втаскивали в зал заседаний корзины с телеграммами избирателей, осуждающими его поведение, оратор падал в обморок. Он проигрывал бой со стальными крысами, и его полные горечи слова о политике как «мерзком шоу» и монументах, воздвигнутых для болванов, должны были набатом прозвучать в сознании зрителей.

Этот безнадёжный конец режиссёр изменил. На последней минуте фильма один из главных интриганов не выдержал и прилюдно покаялся. Хэппи-энд оказался мгновенным, как удар молнии. Киноведы хором указывают на эту беспрецедентную стремительность развязки, когда последний аргумент оратора вдруг приводит к торжеству справедливости. Это самый быстрый хэппи-энд в истории мирового кино.

Джефферсон Смит оказался спасён. Распятия не состоялось. Кое-кто вспомнил в связи с этим критика массовой культуры Дуайта Макдональда. Тот заявил, что есть что-то типично американское в идее нераспятого Христа.

Что произошло по ходу съёмок, точно сказать невозможно. Может быть, режиссёра уговорил Кон, резко сменивший тон в общении с ним. Но, скорее всего, на решение Капры привести всё к «типично американской» развязке повлияла его личная встреча с Рузвельтом. Она произошла перед самым началом съёмок. После неё, видимо, режиссёр и отказался проклинать политическую систему своей страны. Он говорил с мечтателем и игроком в политический покер, с идеалистом и прагматиком, чьи действия, часто идущие вразрез с привычными представлениями о справедливости, вывели страну из глубочайшего кризиса. Он увидел, что существует сложность, о которой он не имел представления, и осознал, что пережитые потрясения не дают ему права долбать по основам. Капра сам обрёл веру на этой встрече и вышел из Белого дома с очевидной жаждой гнать прочь отчаяние.