Если бы люди во всем искали в первую очередь смысла, а не выгоды вопреки ему, мир был бы совсем иным. Христос затем и проповедовал, чтобы люди создали эту «территорию смысла», с которой началось бы преображение мира. В религии особенно поражает ее желание обессмыслить даже призыв к обретению смысла, звучащий с первых строк Евангелия. Христианская религия сделала все, чтобы поэтизировать, «возвысить» Евангелие, изъяв при таком возвышении призыв начать свою проповедь с понимания смысла и действовать впредь согласно с ним. Вот кто и что сейчас понимает в этих словах? «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин. 1: 1−4).

Моллер Федор Антонович. Апостол Иоанн Богослов, проповедующий на острове Патмос во время вакханалий
Моллер Федор Антонович. Апостол Иоанн Богослов, проповедующий на острове Патмос во время вакханалий

Нынче это просто красиво звучит. Можно красиво прочесть. Нараспев. Оставим распевы, прочтем нормально:

Изначально во всем был Смысл. И Смысл был у Бога, и (с самого начала) Смыслом всего был Бог. Бог был началом Смысла, и поэтому все, что начало быть, получило осмысленное бытие, и не было ничего, не имеющего Смысла, произвольного и хаотического. Не было никогда у этого мира ни беспризорства, ни безотцовщины. И Смысл был в том, что все, что мы видим — это Жизнь. И этот Смысл есть то, что светит человеку, и чтобы тьма невежества не могла объять его, Божий Смысл сделался плотью, чтобы напомнить погружающимся во тьму людям, о том, что смысл их жизни — сама Жизнь. Он пришел вернуть людям Смысл того, о чем они говорят, о чем думают, во что верят.

Это не перевод. Это осмысленное прочтение. Без распева.

Слова со временем меняются. Прежнее значение из них выхолащивается и уходит. Так «Логос» превратился просто в «Слово». И стало можно понимать, как угодно. То есть не понимать совсем. Если красиво звучит и в красивое обернуто, да к прочему всему святое, то что еще надо, какой еще Смысл? Апостол Иоанн начал Благовестие с того, что осмыслил часто, всуе и напрасно произносимое слово «Бог». Говоря современным языком, он определился с его понятием. Развернем и мы его понимание, которое апостол по собственному свидетельству приобрел у Христа.

Иоанн понимал, что слово «Бог» может пониматься как угодно, да и понимается как угодно теми, кто манипулирует посредством этого слова людьми. Под него может быть подстелено какое угодно «богословие», согласно этой подстилке слово и зазвучит. И чтобы этого не произошло, апостол дал звучать слову так, как оно звучало из уст Христа. Он начал с Христова богословия, чтобы иное, чуждое богословие спустя время не было подложено под слово и никогда не могло изменить его смысл. Он создал богословие узнавания в слове — Смысла. Узнавания Своего — своими. Только свои — Христовы — и могут понять Слово, а для прочих это останется набором букв. Чем-то навроде поэзии. Красивой, но бессмысленной. И этой бессмысленностью, увы, пронизаны почти все толкования на Евангелие от Иоанна Богослова, хотя апостол с первых строк своего Евангелия озвучил «учение Иисуса Христа» в двух словах, изложил саму суть этого учения. В начале всего лежит Смысл, и Смысл неотделим от Бога, как Бог неотделим от Смысла, и Смысл всего есть — Жизнь. Все дальнейшее, сказанное Христом об Отце, о Себе, и людьми о Христе, понимается через это. Все действия Христа понимаются тоже через это. Через Бого-Словие. Через чистое, осмысленное слово о Боге.

Когда слово постепенно теряет значение, оно не пустеет, не становится пустым звуком. Оно, как сперва выметенный, а после покинутый дом, заполняется чем-то иным. Оно становится изменой Смыслу. Такие измены повсюду, они постоянны. Так благодетелем запросто называют тирана и самодура, у которого руки по локоть в крови и в казне, только за то, что он еще не всех истребил, и иногда подсыпает с балкона мелочи восторженной глупой бедноте. Или вымогателя и мародера называют защитником и освободителем. Примеров можно приводить множество. Но это все человеческие прозвища, в конце концов обладателей всех этих прозвищ можно просто игнорировать или, набравшись мужества, уйти в лес, там срубить себе хижину, чтобы быть подальше от благодетелей и защитников и ближе к Богу. Мужественные люди так и поступали, переступали через собственную слабость и уходили от измен.

Итак, если в основание христианской проповеди, апостол, как «любимый», то есть прилежный ученик, понявший не только смысл учения, но и освоивший методику его выражения, положил Смысл, «Логос», то, следовательно, игнорирование логики религией — нелегально и служит упрощением задачи по причине интеллектуальной лени тех, кто взял христианскую паству под свой контроль. Христианская мысль должна быть не внушаема, не продавливаема, а понятна. Человек должен согласиться с мыслью не будучи уговорен, не по «силе традиции», а потому, что ему понятны все его предстоящие действия. Его не терзают сомнения не потому, что он безмозглый фанатик, накачанный непонятными целями и задачами, а потому что он разумный человек, понимающий, что говорит и что делает. Слушая современных проповедников, каждый разумный человек понимает, что эти люди не верят (то есть не переживают в опытно в себе) ни единому слову, которое произносят, они лишь воспроизводят готовые методики, способные сейчас воздействовать внушением лишь на самых отсталых. Они не произносят разумных и тем понятных слов, говорят лишь то, что положено говорить, «Господь нам велел», с самым причудливым набором этих повелений, который могли на данный момент вспомнить. Смысла в словах нету, не обнаруживается. И как можно это все назвать «проповедью»?

Создает ли христианская проповедь «территорию смыслов», то есть понятный и привлекательный для слушателей и читателей мир? Нет, не создает. Чтобы его создать, нужно вернуться к пониманию того, что из себя представляет Благая Весть-Евангелие. Создавая христианскую «территорию смыслов», нельзя игнорировать сам инструмент, помогающий смыслу проявиться — логику. Пока же «христианская логика» сейчас звучит насмешкой, хуже чем «женская логика», и характеризует ее полное отсутствие. Но проповедь, которая лишена инструмента, делающего мысль доходчивой и понятной, уже сейчас звучит в пустоту. Логику, способность организовывать мышление, требуется вернуть не только в образовательные программы, но и в христианство, которое, посягнув на то, что может без нее обходиться, ведет себя как слепой, читающий лекцию о том, как беречь зрение.

О логике, ее положении в христианской миссии в другой раз.