24 декабря в ходе презентации аналитических статей, вошедших в сборник "1000 лучших предприятий России", один из ведущих специалистов в области изучения трудовых отношений в России заместитель директора Центра трудовых исследований Государственного университета - Высшая школа экономики, ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Ростислав Капелюшников представил свое видение специфики российского рынка труда и возможных перспектив его развития. Предлагаем вашему вниманию выступление Р.Капелюшникова и текст его интервью корреспонденту ИА REGNUM.

Р.К. - Российский рынок труда представляет собой такой парадоксальный экономический механизм, который систематически обманывал ожидания всех экспертов и государственных чиновников и продолжает делать это до сих пор.

На старте экономических реформ в нашей стране существовала всеобщая абсолютная уверенность в том, что переход к рынку в России будет сопровождаться катастрофически высокой безработицей, и что ее уровень будет сопоставим с тем, который существовал в период Великой депрессии в США. Понятно, что эти ожидания строились не на пустом месте. Во-первых, был известен опыт тех стран Центральной и Восточной Европы, которые вступили на путь реформ раньше, чем Россия, и где действительно начало реформ приводило к моментальному скачку безработицы. За год-два она достигала уровня 10 процентов и потом шла дальше вверх. Кроме того, было понятно, что российская экономика страдает гораздо более глубокими и серьезными структурными перекосами, чем экономики этих стран.

Однако российский рынок труда эти апокалиптические прогнозы полностью опроверг. Динамика и уровень безработицы в России оказались совершенно не такими, как в странах Центральной и Восточной Европы и совершенно не такими, как это ожидалось на старте.

Во-первых, безработица в России не демонстрировала никаких резких скачков. Для того, чтобы приблизиться к отметке 10 процентов, ей потребовалось целых шесть лет. Этот уровень был достигнут только в 1997 году. Во-вторых, после того, как в начале 1999 г. был достигнут пик безработицы, она резко пошла вниз и уменьшилась за годы экономического роста почти в два раза. Такого не было ни в одной другой переходной экономике! В-третьих, сейчас общая безработица в России колеблется вокруг отметки 8 процентов.

Во многих странах Центральной и Восточной Европы регистрируемая безработица выше, чем общая. А в России дело обстоит наоборот, причем разрыв между общей и регистрируемой безработицей достигает 4-5 раз. Если, рассуждая о безработице, мы берем для России общую безработицу, а для стран Центральной и Восточной Европы тот показатель, который выше, то оказывается, что Россия в этом отношении является одной из самых благополучных среди стран с переходной экономикой. Уровень безработицы у нас намного ниже, чем в большинстве из этих стран. Возьмем такую страну с успешным опытом реформ как Польша - там безработица около 20 процентов. Возьмем страну со средне успешными реформами - Словакию. Уровень безработицы там около 20 процентов. Возьмем страну с, как считается, малоуспешным опытом реформ - Болгарию. Тоже около 20 процентов. Я взял самые крайние случаи, но это ясно показывает, насколько российский рынок труда вел себя иначе, чем рынки труда в других переходных экономиках.

Если мы посмотрим на другие индикаторы российского рынка труда, то и там будем постоянно сталкиваться с тем, что многое происходит не так, как в странах Центральной и Восточной Европы. Снижение занятости в России (в самой низшей точке) составляло 15-17 процентов. Это при том, что падение производства достигало 40 процентов. А в странах Центральной и Восточной Европы, где даже в крайних случаях объем ВВП сокращался процентов на 20-25, занятость сокращалась пропорционально снижению объемов выпуска.

Таким образом, обращает не себя внимание резкое расхождение между динамикой ВВП и динамикой занятости в России. Возникает вопрос, а за счет чего так резко разошлись эти траектории? Почему безработица в России несмотря на более глубокий и затяжной переходный кризис удерживалась на такой непропорционально низкой отметке?

Здесь действовало несколько факторов.

Во-первых, Россия отличалась очень большой гибкостью заработной платы в сторону снижения. Падение реальной заработной платы, по официальным оценкам, составило около 60 процентов, и хотя эта цифра, по всей видимости, завышена, тем не менее сам факт драматического снижения реальной заработной платы никем не отрицается. Это означает, что в России приспособление к шокам переходного периода вместо того, чтобы пойти по пути сокращения занятости, пошло по пути сокращения цены рабочей силы.

Во-вторых, Россия отличалась высокой гибкостью продолжительности рабочего времени. За первую половину 90-х гг. продолжительность работы рабочих в промышленности сократилась почти на целый месяц. Такого тоже не наблюдалось ни в одной переходной экономике. В других постсоциалистических странах продолжительность рабочего времени для тех, кто занят, держалась примерно на том же уровне, который наблюдался до начала реформ.

В-третьих, в России наблюдалась очень высокая интенсивность оборота рабочей силы. То есть люди вопреки ожиданиям не только в массовом порядке покидали рабочие места, но и в массовом порядке их находили. Если мы посмотрим на показатели оборота, которые представляют собой сумму увольнений и найма, то в России этот показатель был выше, чем в странах Центральной и Восточной Европы. И что очень важно, он был выше прежде всего за счет показателей найма!

И еще одна очень важная характеристика - увольнения в России в основном происходили не по инициативе работодателей, а по инициативе самих работников. Преобладания добровольных увольнений над вынужденными, да еще в период глубокого кризиса, это достаточно необычное явление.

Следующий интересный момент. Посмотрим на то, как работники перемещаются между альтернативными состояниями на рынке труда. Есть три таких состояния - занятость (человек имеет работу), безработица (у человека нет работы, и он ее ищет) и неактивность (у человека нет работы, и он ее не ищет). В России переходы между этими состояниями происходили быстрее и активнее, чем на рынках труда Центральной и Восточной Европы. То есть человек, который потерял работу, трудоустравивался быстрее, а человек, который находился в состоянии неактивности, если ему захотелось найти работу, находил ее быстрее, чем работники в странах Центральной и Восточной Европы.

Таким образом, российский рынок труда предстает как очень нестандартный экономический механизм, который характеризуется высокой степенью гибкости и адаптивности. Куда ни посмотри, все движется, все перемешивается, ничто не стоит на месте, нет никаких жестких барьеров, никаких ограничений, которые бы придавали рынку труда зарегулированный характер.

В своей работе, помещенной в сборнике, я обратил внимание на одну особенность поведения предприятий, которая, на мой взгляд, корреспондирует с описанными особенностями функционирования российского рынка труда. Это касается поведения предприятий при формировании политики заработной платы. Когда российские предприятия устанавливают заработную плату своим работникам, они ориентируются не столько на внешние факторы (как обстоят дела у других предприятий, что происходит с экономикой в целом, какая заработная плата в принципе для данной категории работников существует на рынке и т.п.), сколько на внутренние - на то, как обстоит дело с прибылью, с доходностью внутри данного предприятия. Если дела на предприятии начинают идти плохо, это отражается на заработной плате работников. Работников не увольняют, как поступило бы большинство фирм на Западе, - им просто снижают зарплату. И наоборот: если дела на предприятии становятся лучше, работникам начинают повышать заработную плату, даже если на рынке в данный момент данной категории работников продолжают платить прежнюю реальную заработную плату.

Как мне представляется, эта особенность политики установления заработной платы на микроуровне объясняет описанные выше особенности поведения российского рынка труда на макроуровне.

Во-первых, известно, что российская экономика характеризуется очень высокой степенью неравенства в распределении заработков и вообще доходов. Учитывая политику предприятий в области заработной платы, естественно ожидать, что в России работники одинакового качества, работающие на предприятиях более прибыльных и менее прибыльных, более успешных и менее успешных, будут получать разную заработную плату. Таким образом, межфирменная дифференциация заработной платы в зависимости от экономического состояния предприятий становится мощным фактором, который резко увеличивает неравенство в распределении заработков.

Во-вторых, если предприятия действительно ведут себя так, как я описал, то тогда становится понятным преобладание добровольных увольнений над вынужденными. Предприятия, попавшие в тяжелое положение, сокращают заработную плату, фактически перелагая на самих работников инициативу по расторжению трудовых отношений. Если им не нравится эта низкая заработная плата, пусть они увольняются сами!

И, наконец, такое поведение предприятий на микроуровне хорошо согласуется с динамикой заработной платы и занятости на макроуровне. Если посмотреть на динамику средних показателей, то мы увидим, что заработная плата в России снижалась отнюдь не постепенно. То драматическое снижение заработной платы, о котором я говорил, было достигнуто в три прыжка, которые совпадали с макроэкономическими потрясениями. Первый прыжок вниз совпал с либерализацией цен в январе 1992 года, второй - с "черным вторником" в конце 1994 года, третий - с августовским кризисом 1998-го. В промежутках между этими потрясениями реальная заработная плата в России оставалась практически стабильной.

А если взглянуть на динамику занятости, мы увидим иную картину. Когда в России наступал серьезный макроэкономический кризис, заработная плата резко падала, однако, глядя на график динамики занятости, вы даже не догадаетесь, что в это время в экономике происходило что-то экстраординарное. Что бы ни происходило, занятость год от года плавно снижалась. Когда ухудшались общие условия функционирования предприятий, все они резко снижали реальную заработную плату большинству своих работников, но практически ничего не делая с занятостью и предоставляя самим работникам решать вопрос о том, оставаться им на месте или нет.

На мой взгляд, это очень важное микроэкономическое основание особенностей поведения отечественного рынка труда на макроуровне. Это помогает представить, что может и будет происходить на российском рынке труда в будущем.

REGNUM Существующая на сегодня модель рынка труда, описанная вами, выступает в качестве благоприятного или негативного фактора для дальнейшего развития реформ?

Р.К. Эта модель была очень важным буфером, который не допустил социального взрыва в период глубокого кризиса. Но, обеспечивая краткосрочную гибкость, она не дает достаточных стимулов для реструктуризации и развития в долгосрочном периоде. Без определенного минимума жестко выполняемых формальных правил игры невозможно планировать экономическую деятельность на длительную перспективу. Это пока вы приспосабливаетесь и защищаетесь от падающего на вас сверху ужаса, понятно, что можно жить "по понятиям". А если мы хотим кредитовать, инвестировать, проводить научные исследования, делать нововведения, мы должны ограничить себя неким набором правил формального взаимодействия и на протяжении длительного периода его не нарушать, иначе ни вы, ни я не захотим входить в длительные формы взаимодействия друг с другом.

Поэтому для меня необходимость перехода от господства неформальных правил к минимально прозрачным, универсальным формальным правилам игры не только на рынке труда, но и во всех сферах российской экономики очевидна. Но здесь может подстерегать опасность. Сами формальные правила могут оказаться настолько нерациональными, настолько обременительными и возлагать на экономических агентов такие высокие издержки, что это может оказаться стопором для экономического роста.

REGNUM Что же стало причиной складывания у нас такой специфической модели рынка труда?

Р.К. Для этого есть вполне конкретные институциональные причины. Во-первых, это то наследие, которое было оставлено предыдущим социалистическим периодом, во-вторых, - то и как шли реформы в России, и в-третьих, - насколько глубоким оказался переходный кризис.

В России в переходный период формальные институты на бумаге были очень жесткими, очень неадаптивными. Они накладывали очень большие издержки на всех участников рынка труда, но в реальности эти формальные правила не соблюдались, и вся гибкость, адаптивность и приспособительность шла в обход, поверх и мимо этих жестких правил игры. Формальные правила подменялись неформальными, и именно эти неформальные способы взаимодействия между работодателем и работником и обеспечивали высокую адаптивность. Я подозреваю, что если бы на российском рынке труда действительно соблюдались бы все нормы, которые были записаны в Кодексе законов о труде, то это был бы просто кошмар.

REGNUM Выходит, и в этом случае свою роль сыграла классическая российская необязательность исполнения закона, которая компенсирует его чрезмерную суровость?

Р.К. Конечно. Люди сами искали и находили пути, как приспосабливаться в условиях обвального разрушения прежней институциональной системы и глубоких экономических шоков.

REGNUM На ваш взгляд, ситуацию с необязательностью исполнения законов возможно как-то переломить?

Р.К. В принципе, она меняется. Если сравнить то, что было в середине 1990-х годов, с тем, что происходит сейчас, то это, конечно, небо и земля. С другой стороны, если вы сравните сегодняшнюю Россию с какой-нибудь страной Центральной и Восточной Европы, то увидите, что разрыв все равно гигантский, и понятно, в чью пользу. Мое мнение очень простое: я призываю всех в подобных случаях мыслить не абсолютными уровнями, а приращениями и смотреть, в какую сторону повернут тренд, куда направлена тенденция. Идут небольшие подвижки в направлении большего исполнения формальных правил игры? Да, идут! Но здесь возможна опасность, о которой я только что упоминал, - в конечном счете эти формальные правила игры могут оказаться настолько неразумными и жесткими, что вместо одной кучи проблем мы получим другую. Тогда это окажутся те же проблемы на рынке труда, с которыми десятилетиями не могут справиться страны Западной Европы, где произошла так называемая "склеротизация" рынка труда. Там формальные правила чрезвычайно жесткие и обременительные; там работникам, которые попали в защищенный сектор, хорошо, зато существует огромное количество периферийных групп, которые находятся в гораздо худшем положении и страдают от излишней зарегулированности рынка труда.

REGNUM По вашему мнению, создав новый Трудовой кодекс, государство должно и дальше предпринимать усилия по регулированию рынка труда или может остановиться на этом?

Р.К. С моей точки зрения и с точки зрения моего коллеги Владимира Гимпельсона, этот кодекс по-прежнему возлагает слишком большие издержки на работодателей и шире - на поддержание отношений занятости вообще. Это только кажется, что ограничения, заложенные в кодекс, отвечают интересам работников. На самом деле, если кто-то от этого и выигрывает, то это те, кто уже занят; в то же время эти жесткие нормы направлены против будущих поколений работников, против тех, кто еще не вступил на рынок труда, - молодых специалистов, студентов и безработных, потому что им будет трудно устроиться, или они будут вынуждены уходить в неформальный сектор.

На мой взгляд, необходимо продолжать работу над трудовым законодательством. Но, судя по тому, кто пришел в Думу, я думаю, что тенденция будет прямо обратная - вместо либерализации этого законодательства нужно будет отбивать попытки сделать его полностью иррациональным, чтобы из этой сферы не начали исходить негативные импульсы. Одна бомба замедленного действия там уже заложена. Это связано с подтягиванием минимальной заработной платы до уровня прожиточного минимума. Из уст правительства уже прозвучало, что они намерены сделать это уже в ближайшие годы. Но это ничто иное, как погоня за ускользающей мишенью, которая грозит стать источником встроенной инфляции. Идея подтягивания МРОТ до прожиточного минимума предполагает, что минимальную заработную плату нужно повысить практически для половины всех работающих в стране! Это взрыв такой силы, последствия которого даже трудно себе представить... Единственное, что может этому помешать, это тот факт, что основная часть малооплачиваемых работников сосредоточена в бюджетном секторе, а денег у государства нет, поэтому не мытьем, так катаньем Минфин будет это как-то тормозить. Хотя именно в обмен на включение этой нормы было куплено согласие профсоюзов и левых фракций на принятие нового Трудового кодекса. Однако, с моей точки зрения, овчинка совершенно не стоила выделки.