waralbum.ru
Американский солдат у главной трибуны Цеппелинфельд в Нюрнберге, 1945

Тихий, но страшный труд переводчиков

В 2003 в году в Израиле мне удалось познакомиться с потомками Тамары Соломоновны Прут, целый год работавшей переводчиком на Нюрнбергском процессе с первого дня — 20 ноября 1945 года и до оглашения приговора. Они поделились со мной воспоминаниями переводчицы о Нюрнбергском процессе. Показывали мне и записи, которые она оставила на память потомкам. В том числе и те, которые женщина делала на оглашении приговора нацистским преступникам.

Смотрите фотографии международного военного трибунала в Нюрнберге

Тамара Прут родилась в Ростове-на-Дону 22 ноября 1899 года в семье купца первой гильдии Соломона Прута. Она получила блестящее заграничное юридическое образование. А в 1930 году начала преподавать немецкий язык в военной академии связи им. Буденного в Ленинграде. Там же она встретила начало Великой Отечественной, а 8 сентября 1941 года — блокаду Ленинграда. В марте 1942 года, после 150 дней испытаний, ей удалось эвакуироваться в Рыбинск, где она работала в библиотеке, а попутно давала частные уроки иностранных языков — немецкого и французского.

Вскоре после Дня Победы Тамаре Прут — беспартийной переводчице «непролетарского происхождения» пришло приглашение участвовать в Нюрнбергском процессе в качестве переводчика-синхрониста. Она срочно вылетела в Лейпциг и занялась подготовкой документов к началу процесса.

Процедура международного трибунала, который был уже неизбежен, была разработана совместными усилиями союзников. Следствие четырех держав собрало и систематизировало основные доказательства обвинения, была скоординирована деятельность США, Франции, Англии и СССР.

Смотрите фотографии судей Нюрнбергского процесса

В составе советской группы было пятнадцать переводчиц комсомольского возраста и 46-летняя Тамара Соломоновна. Стоит напомнить, что работа синхрониста даже на обычных переговорах требует не только высокой квалификации и хорошей реакции, но и недюжинной физической выносливости. Через несколько месяцев судебные работники отправились в Нюрнберг, подвергшийся во время Второй мировой массированной бомбежке американской авиации. Исторический центр города, как рассказывала Тамара Прут, был весь в руинах, и этим мало отличался от Ленинграда.

Смотрите фотогалерею о разрушенном Нюрнберге

Дворец юстиции, располагавшийся на окраине Нюрнберга, оказался цел, но американцам, контролировавшим эту зону, пришлось оперативно решать вопрос с гостиницей, в которой должны были размещаться участники процесса. Они отремонтировали полуразрушенный «Гранд-отель», где поселились судейские работники и знаменитости — Илья Эренбург, Всеволод Вишневский, Леонид Леонов, Кукрыниксы, Семен Кирсанов, Борис Ефимов. Этот «элитный» в послевоенных реалиях отель журналисты прозвали «курафейником» — местом обитания корифеев. Прессу поселили в бывшем дворце «карандашного короля» Иоганна Фабера, который «нарекли» «халдейником» — в честь известного военного фотокора Евгения Халдея. На этом, пожалуй, веселые моменты в процессе и заканчивались.

Как вспоминал впоследствии Борис Полевой, многие бывалые военные корреспонденты после того, что они слышали в зале заседаний, не могли заснуть без лошадиных доз снотворного. «Генерал-губернатор Польши Ганс Франк, устанавливавший в Варшавском гетто нацистские порядки, вел дневник своих зверств», — писал Полевой. «То, что мы приговорили миллионы евреев умирать с голоду, должно рассматриваться лишь мимоходом, — отмечал Франк в своем дневнике. — Рейхсфюрер дал 23 апреля 1943 года через фюрера SS в Кракове приказ «со всей жестокостью и безжалостностью ликвидировать варшавское гетто». Описывая начальству выполнение этого приказа, Штрумф повествовал: «Я решил уничтожить всю территорию, где скрывались евреи, путем огня, поджигая каждое здание и не выпуская из него жителей». Далее, вероятно, в расчете на награду, дотошно описывалось, как эсэсовцы, военная полиция и саперы заколачивали выходные двери, забивали окна и поджигали здание. В густонаселенных домах, где теснились согнанные со всего города семьи, слышались душераздирающие вопли заживо горящих людей. Они инстинктивно пытались спасаться от огня на верхних этажах, куда пламя еще не доставало».

Стеклянная, разделенная на клетушки стена, где сидели переводчики, во Дворце юстиции располагалась за свидетельской трибуной. Особенно тяжело работать им было оттого, что вся эта негативная информация постоянно накапливалась. Случались и казусы. Как-то во время допроса Геринг употребил выражение «политика троянского коня». Молодая переводчица растерялась и беспомощно забормотала: «Лошадь? Какая лошадь? Боже, ну, что за лошадь?» Вероятно, девушка не очень хорошо знала историю. Другая — случайно перепутала английские слова «буй» и «бой», и получилось, что из моря выловили мальчика.

Вещдоки — убедительнее слов

Смотрите фотогалерею доказательств

Самое страшное впечатление на всех присутствующих производили даже не слова, а вещественные доказательства, предъявляемые следствием. На одном из заседаний прокурор продемонстрировал один из стендов — человеческую голову величиной с мужской кулак, стоявшую на мраморной подставке. Этот «сувенир» высокопоставленным гостям дарили умельцы-чучельники из концлагеря. Порой гости сами выбирали «голову» для подарка — среди живых заключенных. В Бухенвальде такие же любители «человечины» делали марки из человеческой кожи. И это не считая многочисленных зверских опытов над людьми, проводившихся в операционных и газовых камерах.

«По распоряжению прокурора были сняты простыни, закрывающие стенды и стол. Поначалу никто из нас не понял, что там такое на них, — пишет в своих воспоминаниях Борис Полевой. — Оказалось, это человеческая кожа в разных стадиях обработки — только что содранная с убитого, после мездровки, после дубления, после отделки. И, наконец, изделия из этой кожи — изящные женские туфельки, сумки, портфели, бювары и даже куртки. А на столах — ящики с кусками мыла разных сортов — обычного, хозяйственного, детского, жидкого, для каких-то технических надобностей и, наконец, туалетного разных сортов, разного аромата в пестрых, красивых упаковках». Всем человеческим останкам, включая человеческие волосы, велся учет.

Военные преступники были одеты в костюмы с галстуками, вероятно, представители юстиции решили сохранить «узнаваемость» обвиняемых. На скамье подсудимых они располагались по мере убывания значимости. В первых рядах — Геринг, Риббентроп, Гесс, Франк, за ними — фигуры «помельче». Вначале они вели себя вызывающе, но по мере демонстрации вещдоков становились все более жалкими.

Еще одним страшным свидетельством преступлений нацистов стал огромный талмуд, с перечислением имен и фамилий жертв и методов их уничтожения, который предъявил советский гособвинитель. Он же зачитывал подробности медицинских опытов, проводимых над узниками концлагерей.

Среди свидетелей процесса оказался и будущий начальник Тамары Прут — директор Эрмитажа Иосиф Орбели. Он давал показания об утрате художественных ценностей во время войны.

Мрачность обстановки дополняло мертвенно-зеленое освещение. Все окна в зале и в тюрьме были зашторены так, чтобы туда не проникал солнечный свет, и никто не отбрасывал тени. Это была профилактика побегов заключенных, установленная американским полковником Эндрюсом, отвечавшим за безопасность.

В перерывах между заседаниями судьи, журналисты, переводчики и писатели ездили по экскурсиям и пикникам, общались между собой и с коллегами, представлявшими союзников. Тамара Прут встретила многих белоэмигрантов, с которыми была знакома еще до революции и которые тоже были в Нюрнберге во время процесса. Как ни странно, ее общение с ними хоть и не афишировалось, но и не ограничивалось впоследствии: они вели переписку, она приезжала во Францию.

Приговор: уничтожившие миллионы людей боятся собственной смерти

Чем дальше длился процесс, тем более сломленными становились обвиняемые. Тамара Прут вспоминает, что во время заседаний Геринг сидел, низко опустив голову, форма висела на нем мешком. Кто бы мог подумать, что «второй наци» Германии, поджигавший Рейхстаг, готовивший захват Австрии и Чехословакии, грозивший превратить в руины Лондон, Москву и Ленинград и пожертвовать миллионами людей, будет так слаб перед лицом опасности, угрожавшей его собственной жизни? Переводчица неоднократно наблюдала, как он закрывает лицо руками при виде объективов фотокорреспондентов. Незадолго до казни Геринг отравился.

Рудольф Гесс (1894−1987) — третий наци Рейха, автор «Майн кампф» и потенциальный престолонаследник фюрера, как вспоминала Тамара Прут, старательно изображал полную амнезию, абсолютную отстраненность и безразличие к происходящему и, не надевая наушников, читал полицейский роман. Гесс «терял память» трижды — впервые на предварительном следствии. Второй раз амнезия якобы овладела им, когда он увидел на фотографии советский флаг над куполом Рейхстага, и третий раз во время чтения обвинительного заключения — на суде.

Гесс всегда заявлял, что ни о чем не жалеет. Однако не был приговорен к смертной казни через повешение, как на этом настаивал советский гособвинитель, а к пожизненному заключению. Он пережил всех обвиняемых Нюрнбергского процесса. Но в 1987 году, по официальной версии следствия, повесился на электрическом шнуре в тюремной беседке.

В процессе предъявления обвинения советской стороной демонстрировали документальный фильм о преступлениях фашистов против человечества во время войны. Тамара Прут вспоминает, что лица зрителей были затемнены, зато освещение падало именно на место, где сидели обвиняемые, и все они «имели бледный вид».

Впрочем, и на приговоре, который оглашался с 30 сентября по 1 октября 1946 года, они были еще более подавлены и напуганы. Каждый из них заходил в зал поодиночке и выслушивал свой вердикт. Риббентропа поддерживали двое американских военнослужащих, так как он чуть не потерял сознание.

В результате изучения доказательств Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика приговорили к смертной казни, через повешение; Гесса, Функа и Редера — к пожизненному заключению, Шираха и Шпейера — к 20 годам, Фриче, Папен и Шахт были оправданы. 16 октября 1946 года приговор был приведен в исполнение.

На казни военных преступников присутствовали только специально приглашенные лица, переводчиков среди них не было. Судебные работники и переводчики еще несколько месяцев приводили все документы в порядок. Отметив свой сорок седьмой день рождения в Нюрнберге, Тамара Прут вернулась в Ленинград, преподавала иностранные языки в Академии наук, водила экскурсии по Эрмитажу и долгие годы на общественных началах читала лекции о Нюрнбергском процессе на заводах и фабриках. Стоит отметить, что все члены советской делегации продолжали общаться и после возвращения на родину. Пока позволяли силы, они встречались вместе минимум раз в год. Но постепенно традиция сошла на нет.

Смотрите фотогаларею «Тюрьма Нюрнберга и конец для нацистских преступников»

Читаете также:

Урок для истории: день правильной казни нацистов и их мыслителей

Коллаборационистам — «Советский Нюрнберг»: освежение памяти

Украинский взгляд на Нюрнберг: петля для выродков и скотов