Глобализация 2.0: шанс для России или неминуемый крах?

Дэни Родрик. Откровенный разговор о торговле. Идеи для разумной мировой экономики. М: Изд. Института Гайдара, 2020

Глобализация провалилась. Страны не объединились под властью США или мирового правительства, не ликвидировали национальные границы и не стали однообразными. Напротив, мир раздирается противоречиями, торговыми и горячими войнами; даже строившийся десятилетиями Евросоюз переживает кризис за кризисом. Но что дальше? Мировые финансовые, производственные, информационные связи качественно отличаются от тех, что существовали век назад. Крупнейшие экономики мира — США, Китай, Индия, Япония — живут за счёт международных потоков финансов, капитала, технологий, промышленной продукции.

Ножницы между взаимозависимостью государств и их невозможностью договориться, выстроить более-менее стабильную систему международных отношений, не сводящуюся к постоянной геополитической грызне, создают взрывоопасную ситуацию. Странам требуется новая концепция мирового устройства, радикально новый взгляд на «глобализацию».

Для России, зависшей между Западом и Китаем, это становится вопросом выживания. Нам не нашлось места в западном миропорядке — за пределами распродажи советского наследия и природных ресурсов. Но если «гегемония» (да и то лишь частичная) перейдёт от США к Китаю — что, собственно, для нас изменится? Не станем ли мы лишь менее важным и более бесцеремонно эксплуатируемым сырьевым придатком «мировой фабрики»?

В любом случае, будет ли мир вращаться вокруг Китая, станет ли он многополярным, откроется ли второе дыхание у США или Европы — старая глобализация обанкротилась; вопрос новой системы международных отношений остаётся на повестке. Для его решения нужна не грубая сила, а миропроект; хотя бы идея или утопия.

Но что пошло не так со старой глобализацией? И какие реальные альтернативы у нас остались теперь? На эти вопросы пытается ответить турецкий политэкономист, специалист по экономике развивающихся стран и международной торговле Дэни Родрик в книге «Откровенный разговор о торговле. Идеи для разумной мировой экономики».

По мнению автора, для глобальной политики гибельными казалось влияние поднявшейся в 1980-е годы неолиберальной идеи. Она предполагала, что свободный рынок с минимальным вмешательством государства, ориентированный на международную торговлю, — это устройство, наилучшее для всех государств, в любых обстоятельствах и на любом этапе развития. Национальные государства, устанавливающие собственные стандарты и порядки, рассматривались исключительно как помеха мировым потокам капитала, то есть общему прогрессу. Потому глобализация должна была «взламывать» страны и приводить их к единому образцу — под надзором сверхдержавы-гегемона (США) или же некоего наднационального регулятора (Евросоюз, Всемирная торговая организация). Причём власть передавалась явно не какому-то всемирному демократическому правительству, а технократии (по факту — крупному капиталу).

Ожидаемо, такая политика позволила сильным игрокам съесть слабых, то есть привела в первую очередь к несправедливому перераспределению ресурсов, а не росту суммарного «пирога». Инвестиции, которые всё-таки дошли до открывшихся развивающихся стран, вкладывались не в «неэффективное» производство, а в потребление, кредиты и в лучшем случае крайне узкие частные высокотехнологичные сектора. Хотя кое-где пузыри (в основном на рынке недвижимости, но также вокруг цен на нефть или газ) временно повысили потребление, рано или поздно они лопались, и народы оказывались перед разбитым корытом, с ещё более слабым «реальным сектором», чем раньше.

Родрик доказывает, что успеха достигли те страны, которые пользовались развитой торговлей, но сохраняли значительный государственный контроль над капиталом (обычно в нарушение неолиберальных международных договорённостей). На практике даже развитые страны оказывались далеки от идеалов свободного рынка (и всё равно недостаточный контроль над финансовым сектором привёл их к кризису 2008 года); более того, их институты, стандарты и внутренняя политика заметно разнятся — сравните Японию, США, Германию и, допустим, Швецию. Идея, что в развитых и развивающихся странах (сталкивающихся с совсем разными проблемами) можно ввести одинаковое устройство и что в обоих случаях оно будет эффективно, — абсурдна.

Но то же верно и для протекционизма: полная независимость остаётся такой же утопией, как свободный рынок. Государственное вмешательство необходимо, ведь, как отмечает автор, те же рынки и частный капитал появляются не из воздуха. Для них требуется достаточно развитая инфраструктура, институты, человеческий капитал — и на практике всё это обеспечивает государство. Впрочем, Родрик выступает против прямого государственного управления экономикой. Во-первых, это отсекает международные потоки капитала, на разумном использовании которых строились все экономические чудеса последних десятилетий. Автор предлагает укрощать капитализм, а не ликвидировать частную собственность.

Во-вторых, чиновники, слишком близко подошедшие к бизнесу, быстро «перерождаются»: сначала расцветает коррупция, а затем политическая и экономическая власть сливается в империалистическую элиту, готовую ради прибыли пожрать и другие страны, и собственный народ. Однако, как показывает практика, даже формально независимые, сменяемые, прямо наказываемые за коррупцию политики и чиновники быстро налаживают контакт с частными компаниями. Капиталистическая политика изначально предполагала сильнейшее влияние капитала (как обладающего реальной властью в обществе) на политиков, и постоянное заигрывание политиков с капиталом (как силы, решающей судьбу общества). Сам Родрик ссылается на исследование, показывающее, что современная политика США плотно коррелирует с мнением 10% самых богатых и почти полностью игнорирует мнение остальных 90%. Ясно, что это не минутное совпадение. Законодательно «развести» государственный и экономический полюсы невозможно: их можно только сдерживать третьей силой — например, активным контролем и участием низовой самоорганизации. Либо потребуется ликвидация капитала и отмирание государства, как предлагали коммунисты.

Тем не менее фундаментальная проблема XXI века, выделяемая Родриком, порождается именно законами рынка и частной собственности. Стремительный рост развивающихся экономик держался на том, что правительства использовали иностранный и внутренний капитал для массового превращения крестьян в промышленных рабочих. С одной стороны, это не требовало длительных вложений в образование, развитых институтов и передовых управленцев. С другой — промышленный сектор был способен охватить значительную часть населения; у него был колоссальный потенциал для догоняющего развития, повышения производительности и наращивания квалификации у работников. Развитие промышленности стремительно преобразовывало общество.

Однако в какой-то момент промышленность достигла глобального насыщения. Её расширение больше не привлекает владельцев капитала. Вместо этого инвестиции идут либо в совсем неквалифицированное производство без перспектив его модернизации (и с угрозой первоочерёдной автоматизации), либо в сферу услуг (например, кол-центры или туризм), либо в высокотехнологичные секторы типа IT или финансов. Высокие технологии могут стремительно развиваться, но они не повышают автоматически производительность всего общества (хотя бы потому, что условный мобильный телефон или 3D-принтер ещё нужно на что-то купить); доходы же от них уходят в стремящиеся к монополизации частные корпорации. Родрик настаивает на том, что государство должно активно перехватывать контроль над высокими технологиями — по крайней мере, в качестве инвестора, — и таким образом не давать частникам присваивать все результаты прогресса, во многом держащегося на государственной инфраструктуре. Тем не менее большинство людей всё равно не станут программистами и трейдерами; технологии должны обеспечивать прогресс в их (народных масс) деятельности.

Проблема в том, что сфера услуг не способна к быстрому наращиванию производительности. Она не подразумевает стремительный рост квалификации работника. Собственно, крестьянин, ставший условным «продажником», разово поднимает свой уровень жизни — но на этом его развитие останавливается. В отличие от промышленности, более высокие «ступени» существуют лишь для небольшого процента особо удачливых работников: один из миллиона может стать известным тренером личностного роста, но остальной миллион принципиально обречён на прозябание!

Родрик подробно показывает, что эта пропасть между немногими «развивающимися» и многими «застывшими» или «деградирующими» стремительно растёт: и в развивающихся странах, и даже в первом мире. Ряд стран, ещё недавно показывающих высокие темпы роста, явно уткнулись в описанный «потолок». Характерной становится картина, когда экономика разбивается на два чётких сектора: один маленький и успешно развивающийся; второй большой, расширяющийся, но всё менее прибыльный, с регрессирующими технологиями и квалификациями, то есть де-факто становящийся маргинальным (в качественном, но не в количественном отношении). Сумма же развития немногих и деградации большинства оказывается всё более отрицательной.

Остаётся непонятным, можно ли переломить этот тренд простой регуляцией рынка. Похоже, здесь потребуется идти прямо против капиталистической логики прибыли. Автор же подводит к тому, что решение можно найти на глобальном уровне, если глобализация будет ориентироваться больше на уровень жизни и условия труда, чем на мобильность финансового капитала.

В целом, если страны захотят навести какой-то порядок в международной экономике, им придётся оставить неолиберальные иллюзии и дать адекватный ответ на накопившиеся повсеместно претензии к неравенству и элитаризму. Национальные государства всё ещё остаются ключевой силой, регулирующей рынок и организующей широкую нерыночную сферу, обеспечивающей легитимность любой власти и (в идеале) проводящей интересы широких масс. Глобализация должна опираться на эти структуры, а не пытаться их уничтожить. Международные регуляторы не должны навязывать внутреннюю политику — вместо этого им следует разработать небольшой и понятный список мер, регулирующих потоки капитала, товаров, технологий и т.д. между странами. Им необходимо отказаться от унификации, позволяя странам применять те меры, которые лучше подходят к их текущему положению, проблемам и уровню развития институтов. Вместо требования конкретных результатов регуляторам следует настаивать на справедливости и прозрачности процедур, при этом допуская возможность негативного исхода (даже лучшие методы не гарантируют успеха в социальных науках).

При этом борьба с нечестной торговлей должна учитывать не столько демпинг цен, сколько «социальный» демпинг: например, занижение заработной платы или ухудшение условий труда, использование детского труда, грязных технологий. Ведь эти шаги воздействуют на другие страны, заставляя рабочих соглашаться на такое же ухудшение условий, и приводят к общему падению уровня жизни.

Автор явно считает, что кризис глобализации и отсутствие сформулированных альтернативных стратегий позволяет войти на это поле социалистам. В книге даже приводится список «респектабельных» левых авторов и работ, в которых предлагаются решения всех глобальных проблем: власти банков, неравенства, налогов, инновации, инфраструктуры, экологии и пр. Свести эти разнообразные исследования воедино, конечно, было бы полезно. Однако остаётся неясным, кто и как должен добиваться реализации этой потенциальной программы? Отсутствие этого субъекта объясняет, почему никто до сих пор и не составил из идей отдельных интеллектуалов программу.

Родрик несколько раз подступается к этой политической проблеме, но каждый раз уходит от темы. В одном месте он обращается ко «всем политикам», в другом — к «признанным политикам». Один из разделов начинается рассуждением о силе идей, строящихся на старой логической ошибке: раз человек в деятельности пользуется разумом, то есть идеями, то можно просто засунуть ему в голову другой набор идей и тем самым полностью поменять поведение. Неявно допускается, что идеи — просто случайный набор слов (или знаков), который произвольно формируется и так же произвольно изменяется. Не учитывается, что идеи отражают реальность, деятельность, положение человека в системе отношений с другими людьми. Новые идеи могут интерпретироваться в соответствии с имеющимся опытом (и приобретать «корыстный» смысл), опровергаться практикой, просто не усваиваться (из-за недостатка опыта) и т. д.

Характерно, что, описывая «неработающие» глобальные политики, Родрик адресуется именно к противоречию идей и объективных интересов. Разговоры про идею нужны, чтобы обосновать банальное предложение: экономисты должны любым образом «сесть на уши» элите. В качестве примера приводится случай, когда автора попросили проконсультировать сына Муаммара Каддафи. Короче говоря, Родрик отвергает и любую опору на народ, и, соответственно, необходимость самим интеллектуалам заниматься политикой, а не отстранённой наукой. Его надежда — на то, что, подобно тому, как капитализм зашёл в тупик и под давлением «общества» стал более социальным во времена Кейнса и Рузвельта, так же преобразится и сегодняшняя капиталистическая система, провалившая глобализацию и вызвавшая массовое недовольство, выливающееся в расцвет ультраправых и левых. А поскольку левые более продуктивные, адекватные и гуманистичные — с ними власть имущим будет проще договориться.

Проект Родрика кажется довольно логичным и мог бы лечь в основу программы социал-демократической партии в условном Европарламенте. Однако он рассчитан на некий компромисс между низами и элитами, оформляемый левыми интеллектуалами. А что, если элиты выберут разрушительную войну за ускользающее господство? И социалисты будут иметь дело не с «миром», а, как обычно, с властью в отдельно взятой стране? При всех похвалах в адрес национального государства Родрик так и не поясняет, что этому национальному государству делать в текущих условиях (кроме как заниматься пропагандой нового миропорядка). И потому книга всё равно оставляет больше вопросов, чем ответов.