Чечня в 1991–1996 годах. С холодной головой на горячую тему

В эти дни (конец декабря 2019-го) мы не отмечаем, но вспоминаем, пропускаем через себя значимую и неоднозначную дату — четверть века назад началась Первая Чеченская война. А 31 декабря будет не только преддверие Нового года, но и юбилей печально-памятного штурма Грозного. Обо всех этих событиях, их истоках и последствиях написано очень много и во всех жанрах, от художественной литературы до серьезных аналитических исследований. Однако чувствуется острый дефицит исчерпывающих и обобщающих трудов, которые не выхватывали бы один какой-то аспект либо все, но мельком, а давали полную всестороннюю картину случившегося. Поэтому особенно ценны такие книги, как «Горячая точка новой России: чеченский кризис 1991—1996 гг. в оценках российского общества» под авторством ярославского историка Дениса Тумакова, с успехом выполняющие означенную миссию.

Книга эта вышла два года назад тиражом в пятьсот экземпляров, с одной стороны, ничтожным, с другой — в наши не самые веселые для книгоиздания времена вполне подпадающим под определение «уже кое-что». Тем обиднее, что какого-то отклика она не встретила — всего одна найденная мною рецензия. Заслуживает же «Горячая точка» много большего (впрочем, вне зависимости от тиража — и в пятидесяти печатных экземплярах заслуживала бы). Постараемся устранить сей досадный пробел.

Дополнительный фактор моей симпатии к автору и его детищу, не скрою, личный, конкретно — возрастной. Денис Тумаков родился 1 января 1985-го, то есть в часы того самого штурма Грозного ему исполнилось десять лет. Ваш покорный слуга старше ровно на две недели, и ему прекрасно понятны и эмоции, и мотивация соотечественника и ровесника, сперва следившего за происходящим в Чечне глазами юного наблюдателя, а потом — и потому! — ставшего их исследователем.

Несмотря на несколько «зауженное» название книги Тумакова, речь в ней далеко не только о реакции российского общества на Первую Чеченскую. Подробно и с достаточной хронологической глубиной показан ее генезис, мотивация сторон с различными нюансами и хитросплетениями, психологические портреты ключевых вовлеченных фигур, затем — ход боевых действий, попытки политического урегулирования, информационное освещение. В этом плане, повторюсь, «Горячая точка» заслуженно может быть названа если не полностью, то почти исчерпывающей и закрывающей тему работой.

Дополнительное достоинство — высокая степень объективности и беспристрастности автора, особенно похвальная с учетом остроты темы и похвальная вдвойне в свете печального превращения исторической и политологической науки и литературы в поле идеологических схваток и «войн памяти». Вообще, на Первую Чеченскую есть две основных точки зрения. Одна из них может быть условно названа государственнической или патриотической: война в целом была правильной и как месть за геноцид русского населения Чечни, и как защита целостности страны, но велась она теми же самыми политиками, которые ранее потворствовали появлению, укреплению и вооружению Ичкерии, велась бездарно и предательски, а закончилась позорной капитуляцией после фактической победы на поле боя. Вторую, опять же условно, можно назвать либерально-гуманистической, и она заключается в оценке всей совокупности целей, средств и методов той войны как преступления против вовлеченных в нее народов. Эти две точки зрения могут местами, и даже многими, совпадать и пересекаться, но выходят они, конечно, из разных пунктов А в разные пункты Б. Ярославскому историку, кажется, ближе второй подход. Но это личное предпочтение практически не сказывается на повествовании, постановке вопросов, выводах, и вообще прорывается ровно в тех дозах, которые неизбежны и даже отчасти необходимы в объемном и достаточно живом, интересном тексте.

Автор крайне дотошно разбирает позицию основных и даже второстепенных общественно-политических сил и СМИ, причем в динамике и всесторонне, с изменениями и внутренними противоречиями. Так, критическому рассмотрению подвергается до сих пор существующее мнение о полностью пораженческом настрое левых сил, не только напоминающем оппозиционное пораженчество XIX — XX веков, но и генетически от него происходящем. Выдающийся русский мыслитель Игорь Шафаревич с язвительной горечью писал в конце девяностых:

В действительности последовательную и предельно антивоенную, вплоть до вполне осязаемого (а не придуманного оппонентами в качестве ярлыка) пораженчества занимали лишь левые радикалы типа Анпилова. Персонально Виктор Иванович даже изъявлял готовность записаться добровольцем в ичкерийскую армию, тем самым странно — или закономерно? — солидаризируясь с либерал-радикальной В. И. Новодворской. КПРФ же и связанная с ней пресса поначалу, несомненно, пережили период пацифизма и безоговорочного осуждения войны; впрочем, и на том временном отрезке дудаевский режим оценивался ими как равнопреступный ельцинскому, а русское население Чечни — как жертва притеснений и массовых убийств со стороны этого режима. Затем же «системные» левые перешли на позицию поддержки армии и одобрения защиты целостности страны, а Хасавюртовские соглашения получили заслуженное клеймо «национального предательства».

Произошедшую метаморфозу, кстати, признавал и Шафаревич в процитированной выше статье: «Правда, через некоторое время это пораженческое настроение сошло на нет: слишком зазорно было разделять позицию течения, возглавляемого Ковалевым». Тем не менее спустя несколько лет, в 1998 — 1999 году, одним из основных и наиболее «проходным» пунктом импичмента, который левое большинство II созыва Госдумы готовило Ельцину, была именно война в Чечне. Весьма причудливым образом все эти колебания левых сплетаются с упомянутыми в книге Тумаковым заявлениями Дудаева в начале девяностых. Например, о необходимости восстановления СССР и готовности предоставить политическое убежище в Грозном Эриху Хонеккеру.

Подвергает Тумаков обоснованной ревизии и зародившийся непосредственно во время Первой Чеченской тезис о дудаевской Ичкерии как исламистском образовании. В результате понятных хронологических искажений сознания тезис этот окреп во время второй кампании, когда Чечня уже на самом деле оказалась оплотом ваххабитского интернационала, а дополнительный импульс получил в 2010-х. Допустим, писатель Захар Прилепин, предаваясь играм ума на тему «национализации» образа первого российского президента, предложил внести следующие изменения в экспозицию екатеринбургского «Ельцин Центра»: «Там должна быть кавказская экспозиция: «Первый бой с ИГИЛ [организация, деятельность которой запрещена в РФ]» стоит её назвать» [2]. На самом же деле довоенная дудаевщина была вполне светским национал-сепаратизмом, заигрывавшим с исламом внутри республики и на международной арене в основном из конъюнктурных соображений. Даже во время войны религия стала значимым, но не ключевым фактором существования дудаевского режима, а по-настоящему доминирующие позиции заняла уже после его гибели и хасавюртовского признания Чечни де-факто независимой. Это отнюдь не делает Ичкерию, Дудаева, Басаева etc. лучше и вообще не вносит каких-то дополнительных морально-этических оттенков в отношение к ним, но существенно и полезно уточняет фактологию.

Добросовестно показаны в «Горячей точке» серьезные противоречия, имевшие место в чеченском обществе, и то, что федеральным силам было на кого в республике опереться. На страницах книги пророссийский глава Чечни Доку Завгаев предстает серьезным и адекватным политиком с реальной ненулевой поддержкой местного населения, а не смешной нелепой марионеткой, как в злобных опусах либеральной прессы той поры; помню карикатурную обложку «Нового времени» с аршинными буквами «Доку — зав гарью». В общем, летом 1996-го была предана не только наша армия, но и наши многочисленные сторонники в Чечне. По нехорошей традиции последних трех десятилетий, процветающей до сих пор и кого только не удостоившей своего чумного прикосновения, от уже упомянутого Хонеккера, Наджибуллы и рижских омоновцев до повешенной в днепропетровском СИЗО Марины Меньшиковой…

Это лишь избранные места, запомнившиеся рецензенту и способные помочь в переосмыслении нашей недавней истории. Таких мест много, но главное — несомненной удачей и несомненным претендентом на звание обязательного чтива по «чеченской» теме является книга в целом. Она — не просто важное историко-политологическое исследование. Она, вне зависимости от некоторых особенностей авторской позиции, дань уважения выжившим солдатам и офицерам Первой Чеченской и дань памяти не вернувшимся из боя. Это главное в дни 25-летия начала того самого боя. Важно ли, относимся ли мы к ним как к героям или «общечеловечески», как к хорошим парням, попавшим в плохую ситуацию и ведомым плохими политиками, или как-то еще, посередине? Важно, конечно. Но даже поезда, идущие из разных пунктов А в разные пункты Б, находятся в рамках одной железнодорожной системы и пути их могут пересекаться. И книги вроде «Горячей точки новой России» играют, точнее, должны в идеале играть роль сигнального указателя или невозмутимого диспетчера, благодаря которому эти поезда не сталкиваются.

[1] И. Шафаревич. Русский народ на переломе тысячелетий. М., 2000. С. 175−177

[2] З. Прилепин. Если бы Ельцин был жив // Комсомольская правда. 17 мая 2016: https://www.kp.ru/daily/26529/3546998/