Большая русская книга бесконечной войны

Роман Владимира Маканина «Асан», где события разворачиваются на Чеченской войне, ругали за многое. И реально было за что. И за фактические ляпы, и за лавирование между болевыми точками, и за невнятность повествования, и за искусственность сюжета, и за незнание автором матчасти. Маканин, действительно, допустил массу ошибок, но фокус в том, что текст романа в конечном итоге создал себя сам, свои недостатки сделав достоинствами. Возможно, потому «Асан» получил премии и как лучшая, и как худшая книга 2008 года. Такое бывает.

«Асан» — это, во-первых, большой русский роман, которого заждались в нулевых. Большой не по объёму, а, прежде всего, по смысловому расширению. И, во-вторых, это универсальная книга войны. Войны не только той, что ведётся в окопах, но и вне их. И там — за пределами поля боя — конфликты ещё жёстче, ещё подлее, ещё гаже. Зачастую именно они решают судьбы сражений.

Кровь — это деньги. А деньги — это кровь. Вот и весь месседж. Кровь льётся ради того, чтобы зарабатывать деньги, но и деньги зарабатываются, чтобы лить кровь.

И в жерле войны, конечно — много грязи, много отвращения, но там есть и место подвигу, зачастую будничному, когда подвиг — это не вспышка, не выверт сознания, а образ мышления. Лучше всего это показано у Толстого в «Севастопольских рассказах». Помните момент в трактире? Герой проходит обстрелы, госпитали, где хирурги оперируют пострадавших кривыми ножами, и всё время слышит о роковом Четвёртом бастионе, о его ужасах. И вот он оказывается в трактире и, наконец, спрашивает солдатика: «Так почему там так страшно, почему так тяжело — на Четвёртом бастионе?» Солдатик задумывается и отвечает: «Потому что грязно — не пройти» — и показывает на свои сапоги. А меж тем на Четвёртый бастион в сутки падало несколько тысяч снарядов — и выжить там, по выражению Толстого, было сродни выигрышу в лотерею.

Но на основной войне есть место свету. Человек там светится, когда вокруг — мрак. А вот то, что находится за войной, за её изнанкой — битва другая — там, похоже, нет ни отблесков, ни мужества, ни подвига. Только рутина, втягивающая в себя всё, будто чёрная дыра. И книга «Асан», прежде всего, именно об этом. Она есть сказание мифа о войне во всей её многоплановости.

И тут Маканину удаётся создать героя своего времени и через него время это, неопределённое, дурное, смутное, максимально показать, чтобы уйти уже в плоскости вневременные. Майор Жилин — Александр Сергеевич, Сашик, Александр Македонский, Асан (божество, которое одной рукой воюет, другой торгует) — «штабная крыса», отвечающая за склады, приторговывающая бензином («кровью войны»), который нужен «чичам», и мирным, и тем, кто убивает русских. В качестве бесплатной рабочей силы майор, злоупотребляя служебным положением, использует солдатиков. Вырученные с «бензинового бизнеса» деньги отправляет жене, строящей на берегу речки дом. Выходит, Жилин — такой себе неприятный тип, предатель, изменник?

Отчасти так, конечно. Но, с другой стороны, о контуженых солдатиках майор заботится, пропавших сыновей из чеченского плена вызволяет, а с солдатских матерей лишнего не берёт. В тексте есть показательный эпизод, где Жилин встречается в снятой квартирке с одной из таких матерей, прихорошившейся, нарядной, ждущей его, дабы отдать себя. Не взять её значит унизить. Потому — надо брать. Ведь война. А на войне — свои правила. Уродливые, вывихнутые, как сустав, где все повязаны кровью и деньгами, и только ради них существуют. Неслучайно в тексте настойчиво чередуются фразы «Асан хочет крови» и «Асан хочет деньги». Двурукий Асан.

Эта всеобщая связанность коллективным грехом, и у каждого на то — свои причины. И каждый — сам себе враг. Но «враг» уходит, как только удаётся увидеть в другом — да и в себе тоже — человека. Маканин тут выступает отчасти с религиозных позиций, когда «не осуждай грешника, но осуждай грех». Оттого выясняется, что у, казалось бы, непримиримых сторон — враг на самом деле один и тот же. Неслучайно большинство героев в романе, как бы неся кару, погибают из-за гордыни.

А контуженый солдатик, над которым взял шефство Жилин, видя жёлтые круги перед глазами, расстреливает тех, кто держит в руках деньги, символ порока. Солдатик этот — проводник к выходу из закольцованной реальности. Он рвётся назад в роту, к своим пацанам, жаждет честно нести воинскую службу — юродивый нового времени.

У Юрия Трифонова в романе «Старик» есть фраза: «Вот этого не понимаю: черные да белые, бесы да ангелы. И никого посерёдке. А посерёдке-то все. И от мрака, и от бесов, и от ангелов в каждом…». Эта мысль отчасти развивается в «Асане», раскручиваясь от бытия отдельного человека до бытия в целом, где и у добра, и у зла с лихвой вычерпано сил, и грех зачастую есть то, что сделано не вовремя и не к месту.

Нечто похожее сделал Леонид Андреев в «Красном смехе». Вересаев так охарактеризовал данное произведение: «Мы читали «Красный смех» под гром орудий и взрывы снарядов, и — смеялись. Упущена самая страшная и самая спасительная особенность человека — способность ко всему привыкать. Это произведение большого художника-неврастеника, больно и страстно переживающего войну через газетные корреспонденции о ней». Но Маканину-то как раз удалось показать способность человека адаптироваться, привыкать к ужасам. Потому что мы в, казалось бы, мирное время и живём в них.

Война, где летят ракеты и рвутся снаряды, когда-нибудь кончится, а вот война изнаночная — никогда. Мы обречены на неё. Мы существуем в ней, торгуя жизнями и собой. Бог войны уснёт, а вот бог торговли бдит вечно. И его адепты, точно инфернальные алхимики, превращают кровь в деньги, не в силах насытиться.

Об этом и написал Владимир Маканин, отнюдь не собираясь закрывать тему Чеченской войны — нет, он открыл тему войны бесконечной, той, где Асан, как вампир, выпивает свои жертвы и в конечном счёте сам превращается в них, потому что нутро его поло. И в определённые моменты мы — каждый из нас — сами превращаемся в это страшное существо. Одним это безумно нравится, другие тому просто не в силах противостоять. Возможно, книга Маканина «Асан» первым впрыснет каплю отвращения к столь страшному ритуалу, а другим поможет обрести силы в борьбе. Впрочем, вряд ли — и совершающий грех будет грешен вдвойне, ибо ведает, что творит, закольцованный в своём естестве палача и жертвы.