1947 год — мрачная дата в истории Голливуда и послевоенной Америки. В этом году началась «охота на ведьм» — кампания чисток и гонений на инакомыслящих, достигшая своего пика при сенаторе Маккарти и продолжавшаяся до начала шестидесятых годов.

Свидетельствует Уолт Дисней

Разобраться с левеющими творцами и обществом хотели давно. В 1934 году, почти сразу после начала реформ Рузвельта, была создана Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Она долго дремала, но в 1939 году резко проснулась и стала рычать. Она обрушилась на деятелей культуры, видя в них красную агентуру, но тогда добилась немногого — перепугала нескольких кинозвёзд, включая малышку Тэмпл, и закрыла Федеральный театральный проект. Он был частью программы по ликвидации безработицы среди творческой интеллигенции, но раздражал, конечно, не этим. Проект копировал советский опыт развития театров и создания особой атмосферы на представлениях, призванной сближать творческую интеллигенцию и рабочих.

В 1941 году комиссия, вполне готовая рвать и метать, впала в вынужденное бездействие. Рузвельт не позволил бобикам олигархии взвинтить «красную истерию». Разгоралась мировая война, и коммунисты, по выражению Фрица Ланга, казались единственной силой, противостоящей нацизму.

После смерти Рузвельта и падения Рейха, когда многие нацисты были бережно перевезены в США, пришло долгожданное время возмездия. Новая власть радикально отличалась от предыдущей. Она была ставленницей богатейших семейных кланов, ясно осознавших, что солидарное общество представляет для них угрозу. Её бесили окрепшие при Рузвельте профсоюзы и пугала возрастающая популярность компартии, стремящейся отредактировать капитализм. Она видела, что коммунисты и либералы были во многом едины и представляли собой авангард американской интеллигенции.

Гари Купер перед высокой комиссией

В таких условиях нельзя было сделать то, чего просила душа, — бросить атомных «толстяков» на русские города и покончить с конкуренцией миропроектов, а заодно — внутренними проблемами. Взрывная волна сдула бы и компартию, и либералов, и ненавистные профсоюзы. Она бы обеспечила элитариям комфортную неофеодальную тишь.

Американцы еле переварили атомную бомбардировку Японии, которая крайне слабо, но всё же оправдывалась состоянием войны между странами и отмщением за Пёрл-Харбор. Но атомный удар по России оправдать было невозможно. Страны были братьями по оружию. Ещё недавно по всем экранам шли проникновенные просоветские фильмы. Россия была истерзана Гитлером, и в этой ситуации удар по ней общество бы шокировал.

Новой власти нужна была не просто превентивная антикоммунистическая компания, рисующая Россию средоточием зла и чудовищных замыслов. Ей нужна была истерия, да ещё с привлечением вульгарных, невежественных, маниакальных персонажей в качестве инквизиторов. И такая компания была организована. Тот, кто её режиссировал, оказался чертовски умён. Впоследствии, когда безумие кончилось, озлобленные творцы набросились не только на былых инквизиторов, указывая на их качества. Они уже в каждом консерваторе видели держиморду и автоматически становились на сторону тех, кто плыл против течения. Они очень далеко зашли в пропаганде личной свободы, воспевая маргиналов и способствуя превращению общества в слизь.

Джэк Уорнэр проверяет текст стенограммы

«Красная истерия» началась с хорошо подготовленной атаки на Голливуд. В мае 1947 года члены Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности встретились с киномагнатами. Они сообщили, что государство резко меняет курс. Все органы массовой информации будут очищены от коммунистов и поставлены под жёсткий контроль. Кинематограф ожидает большая чистка: должны быть уволены не менее трёхсот человек.

А в октябре началось. Повестки с вызовом на судилище получили десятки деятелей киноискусства. Под нарастающий вой прессы, сообщавшей о невиданном засилье коммунистов в органах пропаганды, они были допрошены членами Нижней палаты Конгресса. Высокая комиссия поделила свидетелей на «дружественных» и «недружественных», то есть тех, кто согласился сотрудничать, и тех, кто этому воспротивился.

Среди «дружественных» оказались Джэк Уорнэр, Луис Майер, Уолт Дисней, Гари Купер, Роберт Тэйлор, Рональд Рэйган.

Глав «Уорнэр бразэрс» и «МГМ» терзали вопросами о просоветских картинах «Песнь о России» и «Миссия в Москву». В том, что они вышли на американский экран, комиссия усматривала коммунистический заговор. Продюсеры отбились от обвинений, заявив, что помогали союзнику своей страны в войне с нацизмом. Таков был политический курс, и знать о том, что он в 1947 году изменится, они не могли.

У микрофона Айн Рэнд

Уолт Дисней яростно обличал коммунистов, устроивших на его студии забастовку и, по его убеждению, желающих подчинить киноиндустрию Америки, а вовсе не добиться лучших условий труда.

Гари Купер заявил, что Маркса не читал, но коммунизм ему не нравится. Он нутром чуял, что в нём нет правды. При этом ни одного «красного» или «розового» Купер не выдал, хотя вокруг него вращалась куча народу, не скрывавшего свои взгляды. Роберт Тэйлор заявил, что снимать «Песнь о России» не следовало, и во время съёмок он требовал выбросить из фильма просоветскую пропаганду, однако его не послушали. Он был первым, кто назвал имена «красных» — настучал на своих коллег Говарда де Силву и Карен Морли. Рональд Рэйган заверял конгрессменов в том, что Гильдия киноактёров, в руководство которой он недавно вошёл, — это стальной оплот в борьбе с коммунизмом. Его не просили называть имена «красных» и «розовых». Комиссия знала, что он был осведомителем ФБР, и все имена есть в его донесениях.

Лидер профсоюза, опекаемого киномагнатами, Рой Брюэр стал и лидером доносительства. Он назвал десяток имён коммунистов, работающих в кино, а вскоре составил личный список неблагонадёжных из числа пишущей братии (уже на полторы сотни имён) и маниакально рассылал его по редакциям.

Далтон Трамбо с женой

Удивительно то, что историки не выделяют показания тогда ещё малоизвестной сценаристки и писательницы Айн Рэнд, приводя их в числе прочих как свидетельство истерии. И вообще не заостряют внимания на этой фигуре. А Рэнд чрезвычайно важна, потому что ровно в то время из неё делали гуру. В 1936 и 1943 годах она опубликовала романы «Мы — живые» и «Источник». Первый был посвящён России как стране, превращённой извергами-большевиками в великое кладбище. А второй проклинал коллективизм и был апологией индивидуализма, «разумного эгоизма». Он конструировал героя нашего времени, свободного человека, живущего для себя и гордо противостоящего тем, кто живёт «во имя».

Автор, чьи романы провалились и были холодно встречены критикой, после войны вдруг стал приобретать популярность. Её «Источник» стал хорошо продаваться. Объяснять это «народной молвой», как это делают авторы справочников, значит, сознательно вводить в заблуждение. Такие проекты не раскручивают сами себя.

Комиссия вызвала Айн Рэнд как антикоммунистку и свидетельницу красного террора в СССР. Она была родом из Петербурга и целых восемь лет прожила при Советах, что обеспечивало её показаниям особую ценность.

Беда была в том, что писательница не могла остановиться и быстро обнаружила, что ею движет ненависть. Начала она хорошо. Рэнд заявила, что снимать фильмы, прославляющие союзника, было нельзя, поскольку нужно всегда говорить только правду. А правда заключается в том, что в Советской России царит абсолютное беззаконие, правительство морит народ голодом, и в результате люди думают только о еде и ни о чём больше. После этого ей нужно было быстренько заложить кого-нибудь и уйти, но она крепко засела у микрофона.

Далтон Трамбо отказывается отвечать

Она заявила, что «Песнь о России» — лживый фильм ещё и потому, что в нём показаны улыбающиеся русские дети. А между тем, русские дети не улыбаются. «Никогда?» — ошеломлённо спросил конгрессмен. «Ну разве что дома, случайно», — ответила свидетельница русского ужаса. «Это меняет моё представление о русских», — произнёс член комиссии.

Инквизиторы хотели поблагодарить дамочку и с благодарностью выставить вон. Но её просто распирало от желания, долбанув по «красным», перейти к главному. И она перешла, указав на врага американизма и корень зла — коллективизм.

Оказалось, что Рэнд не нравятся не только просоветские фильмы. Ей не нравятся, к примеру, «Лучшие годы нашей жизни», где она видит тот же досадный коллективизм, то же подрывное, антиамериканское желание помочь ближнему. После этого её отогнали от микрофона.

Выступление Рэнд красноречиво говорит о том, что зачистка от коммунистов была прелюдией войны с обществом, которое без коллективизма обречено.

Из сорока трёх человек, вызванных на допрос в октябре, девятнадцать отказались давать показания. Они сослались на Первую поправку к Конституции США. Она была частью Билля о правах и гарантировала, что Конгресс никогда не посягнёт на свободу слова.

Голливудская десятка

Правовая ситуация была абсолютно нелепа. Людей допрашивали и пытались осудить за выражение своих взглядов, что было даровано Конституцией, и членство в компартии, которая не была запрещена.

Отвечать на вопросы комиссии отказались десять человек: пять сценаристов (Далтон Трамбо, Ринг Ларднер-младший, Сэм Орнитц, Лестэр Коул и Джон Лоусон), два писателя (Алва Бэсси и Альберт Мальц), два режиссера (Эдвард Дмитрык и Герберт Биберман) и один продюсер (Адриан Скотт).

Поначалу отказался и Бертольд Брехт, в своё время избежавший ареста в Германии, но затем изменил решение. Он сообщил комиссии, что в компартии не состоял, и на следующий день сбежал от греха подальше — во Францию.

Некоторые из членов «голливудской десятки» произносили со свидетельской кафедры пламенные обвинения инквизиторам, растоптавшим Билль о правах. Но им быстренько затыкали рот.

Осудить отказников было, казалось бы, невозможно, но власть такую возможность нашла. Каждого, кто отказывался отвечать на вопросы комиссии, обвиняли в неуважении к Конгрессу. Верховный суд признал, что в этом есть состав преступления. Всех членов «десятки» приговорили к тюремному заключению.

Марш Комитета по защите Первой поправки

В Голливуде был оперативно создан Комитет по защите Первой поправки, куда вошли Джон Хьюстон, Уильям Уайлер, Хэмфри Богарт, Лорен Бэколл, Джин Келли и другие звёзды кино. Но всё, что он смог сделать, это пройти немногочисленным маршем перед Белым домом и мемориалом отцам-основателям.

В ноябре 1947 года в нью-йоркском отеле «Уолдорф» собрались сорок три киномагната. Они констатировали, что «десятка» причинила огромный вред Голливуду. Было решено, что все её члены увольняются с работы без выплаты компенсаций и заносятся в «чёрные списки», то есть лишаются права работать в кино. И так будет с каждым «красным».

Это было только начало. Вскоре «чёрные списки» пополнят сотни имён. Актёры, режиссёры, продюсеры, композиторы, создававшие отличные фильмы, будут вышвыриваться со студий не только за членство в компартии, а за присутствие на коммунистическом митинге, за сомнительное пожертвование, за подпись под обращением, за фразу в давно забытой статье, за оброненное словцо, в котором осведомитель усмотрел пропаганду. Имена уволенных будут вымарываться из титров. Людям будут ломать жизнь, грамотно доводя до отчаяния и заставляя стать стукачами. Десятки покончат жизнь самоубийством или умрут от инфарктов. Но это будет потом.

Пока же закончился только первый акт представления.