ИА REGNUM: Новгородский театр для детей и молодёжи «Малый» в рамках проекта «Театральный марафон», который стартует 14 марта, представит на своей сцене пять новых пьес для аудитории подросткового возраста. Почему театр решил обратиться именно к этому зрителю?

Иван Шилов ИА REGNUM
Художественный руководитель новгородского театра для детей и молодёжи «Малый» Надежда Алексеева

Работая на поле театра для детей и молодёжи вот уже более 25 лет (нынешний сезон у «Малого» — 26-й), мы видим, как меняется возраст нашей публики, как от театра всё больше и больше удаляется подросток. Куда исчезает этот сегмент — от 11 до 14 лет — один из интереснейших для театра драматических возрастов? Ведь именно в этот период человек самый уязвлённый, с собственной драматургией души, он активно уходит из-под тотального контроля родителей и начинает осваивать мир самостоятельно — желательно, не тот, который открывал со взрослыми. Это и внутренний протест, и вопросы, на которые подросток, может быть, не научился отвечать с помощью контакта со сверстниками и взрослыми, но которые неизбежно себе задаёт: о жизни и смерти, о социальной несправедливости, о конфликтах в семье, о том, что такое настоящая дружба и любовь, которая в этом возрасте очень часто бывает первой. Что такое суицид, что такое религия… Масса вопросов, которая обрушивается на подростков, и на них пытается найти ответы и сам театр.

И нам кажется очень важным, чтобы в тот момент, когда в жизнь подростка врываются все эти вопросы, он мог найти в мире общность, сообщников — не учителей, не тех, кто создают морализаторско-дидактические формулы, а именно сообщников. Чтобы подросток знал, что есть места, где размышляют на эти же темы, где помогают ему в дискуссии с самим собой… И за сжатое время театрального марафона мы попытаемся создать для столь требовательного зрителя территорию свободы.

ИА REGNUM: Театр собирается говорить с подростками на равных, на их языке, но показывая пьесы хоть и переводные, но изначально немецкоязычные, молодых современных драматургов Швейцарии, Австрии и Германии. Чем вызван именно такой выбор?

Театры для детей и молодёжи — так называемые ТЮЗы — очень мощная российская традиция. Они были созданы в 20-х годах прошлого века именно в нашей стране, но и немецкий театр подхватил эту идею, приобщая к театральному искусству с детства, чтобы театр мог говорить со своим зрителем художественным, а не просто сюжетным языком. Но в 1990-х годах наши ТЮЗы вместе с политическими изменениями в стране лишились всего гайдаровского репертуара (пьесы советского детского писателя Аркадия Гайдара — прим. ред.) — очень многих текстов, в том числе иногда и незаслуженно, просто потому, что это был приоритет идеологического детского театра. И театр залетел в дрейф: если никуда не делись сказки для детей до 9 лет и великая мировая классика, в том числе для молодого зрителя, то подростковый репертуар стал исчезать.

ИА REGNUM: И ничего не появилось взамен?

Конечно, когда я стала задумываться о репертуаре для подростков, я начала с поиска пьес российских молодых драматургов. Нельзя сказать, что Россия на этом поле совсем не работает, но определённый дефицит российской подростковой драматургии есть. И в то же время партнёр нашего проекта «Представление современных пьес Германии, Австрии и Швейцарии для подростков и молодёжи» — Гёте-институт в Санкт-Петербурге — предложил нам сборник современной немецкоязычной драматургии для детей и молодежи «ШАГ 11+». Это переводы на русский язык 11 немецкоязычных пьес, опубликованные в 2015 году, и это уже аккумулированный опыт, который даёт веер тем, актуальных для подростковой аудитории. Авторы пьес — драматурги, а некоторые даже режиссёры — профессионально работают на поле подросткового театра, у них есть премии и собственные номинации именно в сфере актуальной драмы для подростков. Мы сами выбрали пять пьес, которые показались нам интересными как в творческом, так и в социальном плане. При этом споры среди артистов возникали нешуточные, ведь многие сами мамы и папы, а некоторые недавно были подростками и помнят свои дефициты… В нас пробуждается и академический театр, который мыслит метафорами, и мы понимаем, что через эти пьесы мы задаём настолько острые вопросы, что пока неясно, как может подросток их воспринять.

ИА REGNUM: И будут ли поняты нашими, русскими подростками темы, написанные для их немецкоязычных сверстников? Поверят или нет?

Национальность начинается где-то за пределами театра. Когда ты находишься внутри культурного поля театра, и если он открыт и свободен, самая главная его функция — мультикультурность. На международном фестивале «Царь-Сказка» мы собираем залы людей, которые даже язык постановок не понимают. Но если спектакль хороший, он разрушает все границы национальностей, создаёт новую, театральную культуру, которая, конечно, апеллирует к различным национальным культурам, но на выходе оставляет человека наедине с его личной драматургией. И вот, к примеру, мы предлагаем пьесу Йенса Рашке «А рыбы спят?», в которой девочка приходит к зрителю и говорит: «А у меня умер брат». И она всю пьесу разговаривает с 12-летним ребёнком на тему смерти. Это одна из самых сложных пьес для театра по искренности, по свободной истории, которую мы предлагаем зрителям для внутренней дискуссии — о том, что подростки думают о смерти, почему мы боимся и почему мы не можем с этим примириться. Это практически реальная история, и я не знаю, оттолкнёт или нет нашу публику, наших педагогов, мам и пап этот очень острый разговор, но наша задача — научить сопереживанию. Надеюсь, к финалу марафона мы вынесем больше опыта и увидим, на какие темы лучше откликается зритель, и как театру развиваться дальше. Возможно, это будет спектакль по пьесе, которую мы сейчас прочитаем, а возможно — мы найдём такую тему и в российской молодой драматургии или новой драме.

ИА REGNUM: Вы уже упомянули, что в этих пьесах есть вещи, которые могут быть восприняты публикой неоднозначно. Рискует ли театр, идя на этот эксперимент?

Театр рискует всегда, если он театр. Давайте не сравнивать масс-культуру, которая нацелена на сохранение душевного равновесия с искусством, которое призвано это душевное равновесие слегка разрушать, чтобы человек жил в постоянном совершенствовании своей личности и искал какие-то способы развиваться. И когда мы затеваем эти подростковые сценические читки — а это своего рода эскизы спектаклей, мы всё-таки заявляем в первую очередь о том, что есть искусство. Себя воспитываем не бояться и пытаемся подростков воспитать не бояться — ни собственных вопросов, ни мира, который всё время будет строить для них ограничительные ограждения.

ИА REGNUM: Вы говорите об ограничениях, но любой, кто знает «Малый» в Великом Новгороде, видит, что и сам театр работает в достаточно стеснённых, ограниченных условиях. Что происходит с театральным зданием? В прошлом году из городского бюджета были выделены деньги на проект реконструкции здания, а раньше в нём находился райком КПСС. Что сейчас?

Если бы не Госпожнадзор — и проекта бы не было. Но когда складирование декораций происходит под зрительным залом, что противоречит всем пожарным нормам, это уже невозможно не замечать. Поэтому и небольшие деньги в бюджете города, пока только на проект реконструкции фасада и пристройки к зданию, наконец, нашлись. Состоялся конкурс, который выиграла компания, предложившая наименьшую цену и, к сожалению, на мой взгляд, у её архитекторов недостаточно опыта, чтобы обеспечить вариативность представления проекта для театра — единственного муниципального театра, который есть у города вот уже 26 лет!

К сожалению, долгожданная и для театра, и для наших зрителей реконструкция «Малого» не стала значимым городским проектом. Хотя, казалось бы, это очень интересный процесс, к которому должно быть приковано внимание общественности, ведь театр — это вообще-то храм искусства! Но процесс идёт так, как будто мы реконструируем какое-то рядовое городское знание, чтобы пожарные отстали. И во всей этой истории театр является лишь третьей стороной, с нами только согласовывают решения, которые принимают заказчик — городское «Управление капительного строительства» ‑ и фирма-подрядчик. На мой взгляд, после реконструкции театр должен получить здание, с самыми современными цехами и складами, которое должно звать к себе — как современное, молодёжное пространство. Ведь с тем проектом, который нам сейчас нарисуют, город будет жить потом. И «храм», который получится в итоге, станет памятником той власти, при которой реконструировали театр.