В христианстве говорить просто — говорить притчей

В Новом Завете, главном христианском сборнике книг, особо высокое место занимают притчи Христа. Обучение людей религиозной грамотности в христианскую эпоху в большей степени происходило и поныне происходит через пересказ и толкование этих кратких рассказов. Что такое притча, почему Христом был избран такой способ обучения людей Царству и насколько вольную она позволяет трактовку?

Когда что-либо приходится объяснять людям непонимающим, важно всегда в первую очередь учитывать, что люди слабо способны усваивать даже простые вещи не по причине вовсе их какой-то умственной отсталости, а из-за того, что весь багаж их знаний о самом даже предмете разговора разрознен, отрывочен, а то и вовсе неверен. Прежде всего, люди часто не знают о чем говорят. Взять, к примеру, «адронный коллайдер». Люди понятия не имеют, что это такое, даже поверхностно, но поговорить об этой штуке готовы многие. Что он может «бабахнуть», «проделать черную дыру, куда мы все улетим», «устроить конец света» и многое чего другого неприятного может из-за него произойти, особенно, если об этом поговорить. На свете много вещей, понятия о которых имеется лишь у профессионалов, и с каждым столетием, а теперь уже десятилетием и чуть ли не с каждым уже годом, таких вещей становится все больше.

Как правило, для пользования большей частью непонятных предметов для масс создаются интерфейсы связи. Знать, как оно всё работает, совершенно необязательно. Профессионалы создают эти интерфейсы для общего пользования. Жмём кнопку и пользуемся, и спорим в соцсетях, что лучше, самсунг или айфон. С религией дело обстоит точно так же. Религия настаивает на том, что знать все духовные премудрости способны лишь духовные профессионалы. Всякие рабби, аввы и все, что выше их, тоже, конечно. Они, в свою очередь, всегда готовы предоставить интерфейс связи, а как оно работает, народ все равно не поймет: «Этот народ невежда в законе, проклят он» (Иоан.7:49). Христос, как мы помним, профессионалов не любил. Говорил, что они специально делают из простого сложное, чтобы без них не обходились, а профессионализм их весь липовый, потому что говорят, о чем не имеют ни малейшего понятия. Ругался с ними. И метод обучения избрал такой, каким религиозные профессионалы обычно не пользуются.

Итак, в первую очередь всегда приходится начинать с закона тождества. Определить предмет разговора. Но как этого добиться с учетом того, что профессионалы уже поработали и сдвинули мозги населению настолько, что прежде потребуется разъяснить что тут неверно, а то и прямая ложь? Это займет не просто кучу времени, под такие задачи всех придется сперва образовать где-нибудь в Кембридже. Для того чтобы в людях пробудить и обострить чуткость к восприятию знаний издавна существует язык образов, метафор. Метафора может служить акселератором смысла, позволяя кратчайшим, быстрейшим способом эффективно донести и закрепить не самую простую для восприятия мысль, которая, будь она высказана сухим «учительским» языком с использованием всего доказательного аппарата, скорее всего, прошла бы мимо, не отложилась бы и не усвоилась. Да и забылась бы почти тотчас. Любое объяснение должно пройти процедуру формализации, и процесс этот в профессиональном исполнении может быть очень непростым и долгим. Разговорный, естественный язык не приспособлен для объяснений. У Чапая нет слов, он раскладывает на столе картошку — всё становится ясно. Во избежание долгих переговоров о значениях в обыденном, разговорном языке люди, чтобы не передраться, давно интуитивно научились ради абстрагирования использовать метафоры, когда требуется не просто поделиться некоторой информацией, но и приложить объяснение, и этот навык стал уже свойствен людям.

Метафора может отлично справляться с такой задачей, создавая своего рода локальную формальную систему, понятную собеседнику, в рамках которой смысл легко удерживается, не расползается по множеству сторонних, всякий раз двоящихся смыслов. Понятно же, что эта формальная система удерживает тот смысл, ради которого образовалась, и не может, не имеет даже права претендовать на объяснение всего на свете, и так же объяснять другую мысль, к ней не относящуюся. Христос, понимая, что люди вокруг него собирались простые, умом не великие, использовал в обучении Царству этот народный язык метафор — запоминающихся и узнаваемых образов, наделяя их необходимым значением, говорил с людьми притчами. И так учение становилось более-менее понятным народу. По крайней мере тем, кто понять хотел. В качестве примера можно привести притчу о рабах ничего не стоящих, из 17 главы Евангелия от Луки, где Иисус одной краткой метафорой вернул вопрос в осмысленное русло и после этого дал ответ: «И сказали Апостолы Господу: умножь в нас веру. Господь сказал: если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас. Кто из вас, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам? Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? Не думаю. Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать».

Здесь сказано, что вера — это не капитал и не имущество, чтобы ей умножаться, ей достаточно быть живучей, если бы вы относились к ней как с зерну горчицы, то она стала бы вашим рабочим инструментом. Неприхотливость к внешним условиям, способность быстро укореняться и расти практически на голом месте — Христос часто использует этот образ «самого мелкого зерна», обгоняющего в росте все прочие растения на огороде и всех конкурентов на грядке — вот что требуется в первую очередь. И, наконец, требуется постоянная неудовлетворенность своими результатами, держать веру следует голодной, не удовлетворенной, не давать ей насытиться, иначе итогом станут лень и самодовольство. Она должна служить, быть в постоянном подчинении. Вера не ваш капитал, а ваш раб. Не «приумножать» ее надо, не служить ей, а заставлять пахать как лошадь, не давая никаких поблажек, не расхваливая, и не ублажая. Одним словом, довольно простая притча, если видеть ее целиком, законченную формальную систему, изложенную незатейливым метафорическим языком. Для той эпохи каждое слово для чуткого слушателя должно было быть столь же понятным, как если бы сейчас сказать о том, что охотник не станет кормить собаку колбасой и позволять ей валяться на диване, если хочет, чтобы она поднимала дичь. Кто захочет понять — поймет. Если вероучение учит, как из самого слова следует, вере, то знать, как работает вера, ему «сам Бог велел», и притча должна работать во благо веры.

Итак, речь тут о вере и только о вере. Что она такое и как ей эффективно пользоваться. Не о том, что «надо считать себя хуже других», не про то, что «Господь нас учит смирению», и совсем не про то даже, что «надо слушаться священноначалия», и всего прочего, о чем привыкли говорить рабби, аввы и прочие высшие профессионалы на проповеди. Непонимание того, что они говорят — это первое, что бросается в глаза, когда читаешь или слушаешь речи официальных лиц Церкви, «профессионалов», на тему «а теперь про Бога». Непонимание не сегодня возникло, ему уже много веков. Взять тот же процитированный выше отрывок и прочитать о нем в «Толковой Библии» Лопухина — единственном, кажется, более-менее систематизированном сборнике толкований Писания для православных в России. Прочтем следующее: «Притча о рабах ничего не стоящих находится только у одного ев. Луки. Связь с предыдущим установить здесь невозможно. Господь рисует здесь картину возвращения раба с тяжелой работы на ниве или же с пастбища. Господин раба, не обращая внимания на усталость раба, велит ему приготовить для него, хозяина, ужин и служить ему подпоясавшись. И потом, когда раб исполнит приказание господина, этот последний и не подумает поблагодарить его. Притчу эту Господь сейчас же и разъясняет. Ученики Христа также должны чувствовать себя рабами Божиими». Связь притчи с вопросом учеников, с упоминанием зерна и смоковницы «установить невозможно», вот так, ни больше, ни меньше. Потому что притча «про рабов». Про то, что рабами Божьими себя «надо чувствовать». Нет даже попытки осмыслить. Просто, кондово — «велит чувствовать себя рабами». Про «предыдущее» же, с которым нет связи, сказано так: «Апостолы, очевидно, просят об усилении в них чудодейственной веры, которая им представлялась даром Божиим. Господь отвечает им, что это не особо какая вера, а высшее развитие обыкновенной веры».

Приведенный пример хорошо показывает, как происходила, происходит и довела религию до сегодняшнего состояния утрата смысла читаемых в Писании слов. Фрагмент текста изымается из формальной системы, где он был создан и только там может жить, и произвольно переносится куда вздумается. Тыкается в проповедь, с помощью которой читают мораль про то, как надо побуждать себя к смирению. И все нормально. Смысла ноль, зато религия стоит как тут вкопанная. Слова даже Христа перестают содержать хоть какой смысл и сливаются в одно сплошное морализаторство. «Господь хочет от нас», «Господь велел», «Господь требует, чтобы мы». Вместо того, чтобы отыскивать всегда очень конкретный смысл, толкователи сделали так, что притчи стали «содержать богатство смыслов», то есть вообще лишились смысла. Стали поводом для произнесения скучных морализаторских проповедей про «вечные ценности», то есть ни про что. Притчи Христовы демонстрируют отказ в обучении от повелительных форм, призывающих к бездумному исполнению — «делай», «не делай» — они предлагают осмыслить, а значит привести в порядок свой логический аппарат, совершить метанойю, преобразить свой ум, заставить, вынудить его на адекватную реакцию, посмотреть и увидеть мир таким, каков он есть. Соотнести увиденное с понятым, не слушая ничьих сказок. А для религии это очень невыгодная форма. У нее главная забота — чесать языком про «тот мир». Она даже метанойю сделала «покаянием», то есть исключительно требованием ощущать себя клопом. Перед величием «того мира».

Из Евангелий прочитывается, что притчи не только народом, но и учениками почти никогда сразу не понимались, так что ученикам приходилось дополнительно разъяснять. Из чего становится ясно, что цель притчи выявить понимающих или хотя бы просто заинтересовавшихся. И это правильно, потому как если религиозные провокаторы чего и поймут, то может всем не поздоровиться. Понимать должен тот, кто хочет понять, и кого никуда силком не гонят.