Любовь к человеку и случайный бестселлер Толкиена

Один из известнейших писателей в жанре фэнтези писателем становиться не собирался. Исходным его занятием было исследование языка: Толкиен был филологом по профессии и по призванию, и даже отвлекаясь от текущей работы и преподавания, он ни на минуту не оставлял любимое занятие — изобретение языков.

«Все мои книги выросли из желания придумать мир, сконструированный под уже придуманные мною воображаемые языки», — говорил Толкиен.

Увлечение это сопутствовало его строго научной деятельности, впрочем, для него сама филология не была кабинетным занятием — чем-то, чем должно заниматься исключительно в специально отведенных помещениях университета. В одной из своих лекций, которую он назвал «Тайный порок» (Оксфорд, 1931), он разбирал явление языкотворчества, через которое проходит большая часть подростков. Со временем они оставляют свое увлечение, «а те, кто не оставляют, — становятся филологами». Для Толкиена это занятие не только не прошло бесследно, но и определило его будущее. Несмотря на то, что придуманные им языки и письменность он считал вопросом личных предпочтений (понравилось, как звучит — значит, подходит), в действительности его языковые изобретения оказались находками: популярность его миров говорит о том, что его увлечение попало в некую «архетипическую» точку.

«Язык подобен мифологии: вначале создатель творит мифологию по своему вкусу, а после она сама начинает направлять его воображение и берет своего создателя в плен».

Качественных биографий Толкиена написано немало, но моментом его призвания в литературу можно считать студенчество. Правда, он сам об этом не знал, когда в 1911 поступил в Оксфорд на факультет английского языка и литературы (специализация — древнеисландский), закончил в 1915-м с отличием и сразу по окончанию учебы ушел на фронт младшим офицером. Отслужив 2,5 года, Толкиен заболел тифом и был демобилизован с инвалидностью. Впечатления, полученные им во время Первой мировой, отвратили его от войны как таковой, но дали обширные знания о роли офицера, о значении товарищества, укрепили его уважение к «низшим» сословиям и сделали более критичным к тем, кто, казалось бы, должен принадлежать к элите.

После войны Толкиен стал преподавателем английского в университете Лидса. Вскоре он уже приобрел известность своим преподавательским талантом, его лекции посещало множество студентов; по их воспоминаниям, его рассказы о знаменитой саге «Беовульф» стали для них одним из ярчайших впечатлений на всю жизнь. На базе кафедры филологии студентами был создан кружок «Клуб викингов», в котором Толкиен принимал горячее участие. В этом кружке изучали быт, язык, культуру Древней Скандинавии и ставили сценки из жизни викингов. Стоит отметить, что такого рода увлечения не были чем-то экстраординарным для европейцев первой четверти ХХ века. Так, в Германии пышным цветом расцвели организации типа «фёлькише» («народных клубов) или «Общества Туле», ставшее одним из истоков будущего фашизма. Был ли похож кружок «Клуб викингов» на такого рода увлечения? Внешне — да. Но внутреннее отличие было принципиальным. Толкиен как ученый и как человек презирал расовую теорию, вокруг которой крутилась нацистская идеология. Когда в 1938-м обсуждался вопрос об издании «Хоббита» в Германии, Толкиен (чей род по отцу происходил из Нижней Саксонии) получил официальное письмо из Берлина с условием подтвердить свою принадлежность к «арийской расе». Выразился он по этому поводу очень резко, назвав предложение наглым, а расовую теорию — антинаучным бредом. А «Хоббит» в Германии был издан только после разгрома Третьего Рейха.

Книги Толкиена пережили огромное число публикаций и издаются до сих пор, тиражи исчисляются миллионами, а в самом начале, когда первая рукопись детской сказки «Хоббит» только готовилась к изданию, издатель заранее подсчитывал убытки. По счастью, Стенли Анвин был готов порадовать автора, своего друга, этим изданием — да и самому ему текст понравился. Успех книги стал для издателя шоком, а для самого Толкиена — той самой зацепкой, благодаря которой он впоследствии стал популярнейшим писателем совершенно неожиданно для самого себя. Но первой написанной им книгой стал «Сильмарилион», работу над которой он начал еще до войны, ‑ и она (за исключением нескольких особо удачных эпизодов) получилась трудночитаемой. Книга, по сути, служит удовлетворению любопытства тех, кто хочет узнать предысторию полюбившегося ему мира «Властелина колец».

Да, он изобретал языки, под них — истории и культуры воображаемых народов. Под них, в свою очередь, географию, место действия, где такая история могла бы происходить. Возможно, ключом к популярности книг Толкиена стало повальное увлечение мифологией, охватившее Европу начала ХХ века. Оно принимало разные формы, но материалам оставался дохристианский период европейской истории и связанные с ним сказания. «Старшая Эдда», «Младшая Эдда», «Сага о Нибелунгах», «Беовульф» и другие героические повествования вдруг стали источником вдохновения и утешения для европейцев, переживших ужасы войны. Христианский Бог в глазах многих (но не Толкиена, о чем скажем отдельно) уже не справлялся со своими задачами, миллионные человеческие жертвоприношения, случившиеся на полях войны, лучше укладывались в представления о Рагнарёке — последней битве, предваряющей гибель всего мира. Известно, чем обернулся в своем изводе такой подход для Германии, когда фашисты решили довести это увлечение до уровня политического безумия. Работая с тем же материалом, Толкиен находил диаметрально противоположный ответ, при этом, насколько известно, его работа не была намеренной полемикой с фашистами. Но его глубокое чувство истории и твердая христианская вера подсказывали ему совершенно иные ходы повествования. Там, где фашиствующий мифолог радостно приветствовал всеобщую гибель, персонажи толкиеновских легенд находили ростки будущего спасения, смысла жизни и пребывающего в мире добра.

В его изобретательстве ему помогало то, что он всегда умел дружить и привлекал к себе людей — на его жизненном пути это было огромным подспорьем, позволявшем не замыкаться в одиночестве, а донести свое увлечение до других людей, заинтересовать их тем, что захватывало его. А они, в свою очередь, не только выслушивали, но и побуждали работать дальше. До войны так важны были школьные друзья, и никакого известного нам Толкиена не было бы, если бы не существовало у него приятелей, разделявших его увлечение. В послевоенную пору значительную роль сыграла дружба с Клайвом Льюисом, впоследствии чуть менее знаменитым писателем, хотя и превосходящим Толкиена по части писательского мастерства. Затем присоединились к отцовскому хобби и Толкиены-младшие: Майкл и Кристофер.

С Клайвом Льюисом и его братом Уорреном Толкиен участвовал в литературном клубе, названном «Инклинги» (что можно перевести как «уклонщики» или «чернильновцы», плюс это слово перекликалось с «инглингами» древнескандинавской традиции). Будучи литературными энтузиастами, инклинги выслушивали замыслы Толкиена, который охотно делился мыслями и сюжетными ходами, возникавшими в его волшебных мирах. И поскольку он сумел увлечь входивших в этот клуб пару десятков, постольку и предприятие с изданием книги показалось не беспочвенным. И тем не менее, все получившиеся 6 книг «Властелина колец» издатель не рискнул выводить в свет, Толкиен же настаивал на том, что «Властелин» должен издаваться вместе с «Сильмариллионом» — произведением, не предполагавшим широкий круг читателей. Если в «Сильмариллионе» нет перекличек с современностью, то в «Хоббите» и «Властелине колец» персонажи, глазами которых смотрит читатель, создают перекличку с современностью, являясь мостиком между высокой архаикой и людьми нового времени. Так что успех, буквально сразу постигший самое знаменитое толкиеновское творение, поразил всех: читатели требовали продолжения, а «Сильмариллиону» пришлось продолжать.

Это было в 1954 году. Критика растерялась, разгорелись нешуточные баталии вокруг того, хорошо или дурно произведение ученого филолога.

«Весь англоячзычный читающий мир разделился на два лагеря, — описывал ситуацию Толкиен своему сыну Кристоферу, — к сожалению, не все идиоты собрались под вражескими знаменами».

А идиотов хватало. Толкиену пытались приписать кондовый антикоммунизм, попытку выслужиться перед идеологами холодной войны. Он, пожимая плечами, отрицал коммунистическую принадлежность сил зла в своей книге, заявляя, что писал совершенно не о том, а скорее о путях древней культуры. К тому же, сам Толкиен говорил, что если вы хотите услышать речь орков — зайдите в любой лондонский портовый кабак. Для него принадлежность к злому или доброму лагерю определяется, как и должно для христианина — любовью к человеку, какие бы расовые и культурные черты ни разделяли персонажей его легенды.

«Властелин колец» и «Хоббит» являются подражанием мифу только в техническом смысле, в смысловой составляющей они представляют собой нечто другое. Схватившаяся за Толкиена кинематография во многом уничтожила его главную идею, вернув миф туда, где ему «самое место» — в поле пустопорожнего побоища и бессмысленной мелодраматичности. Может быть, автор и не предполагал, что так произойдет, но книга «Властелин колец» служит прекрасным подспорьем, позволяющим понять, каким образом миф, сопровождая человека с древнейших времен, усложнялся на пути к новой исторической эпохе. Становясь преддверием Истории.