Месяц, прошедший после инаугурации нового президента Афганистана Ашрафа Гани Ахмадзая, демонстрирует достаточно высокую динамику активности двух главных фигур местного политического класса: нового президента («раиси джумхур») и «раиси иджроия», главы исполнительной власти, неформально именуемого «премьер-министром» Абдулло Абдулло.

Интересно, что если Ашраф Гани свои первые постинаугурационные шаги предпринимает в основном во внешнеполитической сфере (визиты в Пекин и Эр-Рияд, встреча с высокими пакистанскими чиновниками и т.д.), то Абдулло Абдулло в большей степени сосредоточен на работе с регионами страны, встречаясь в основном с региональными авторитетами преимущественно пуштунских провинций: Фараха, Кандагара, Кунара и других. География активности не случайна. Имевший в ходе выборов не всегда уверенные позиции в пуштунских регионах, Абдулло закрепляет связи, позволяющие в дальнейшем более эффективно работать с этими регионами страны. Ашраф Гани прощупывает контакты как с потенциальными инвесторами, учитывая важность внешней помощи для страны, так и с кураторами основных антиправительственных группировок, ведущих войну с самим институтом государства. Пакистанские и саудовские встречи в этом плане весьма показательны.

Одновременно Кабул и ряд крупных региональных центров — Кандагар, Мазари-Шариф, Герат, Джелалабад — живут напряженной атмосферой постоянных переговоров различных уровней: процесс формирования правительства и органов местной власти (назначение провинциальных губернаторов) в соответствии с результатами президентских выборов продолжается. Показательно в этом плане затягивание объявления результатов прошедших одновременно с президентскими выборов в провинциальные советы.

Результат беспрецедентно долгого подведения итогов президентских выборов, в общем-то, известен, хотя и оценивается по-разному. Избрание президентом Ашрафа Гани и утверждение Абдулло Абдулло в неконституционной должности «раиси иджроия» являются результатом не столько выборов, официальные итоги которых остаются не до конца формально подтвержденными и оттого сомнительными. В Кабуле не скрывается, что в ходе многомесячных торгов удалось лишь достичь компромисса между двумя этнополитическими группами афганской элиты, сумевшими в ходе кампании вырваться из череды других, обрасти дополнительными альянсами и стать выразителями двух из ряда основных сил политического процесса, действующих в легитимном поле и допущенных к выборам.

Ашрафа Гани с его окружением часто именуют «технократами», подразумевая, что долгое проживание на Западе, ангажированность американскими политическими центрами и приверженность к западным политическим схемам, это и есть «технократизм». В реальности команда Ашрафа Гани представляет интересы части племенного объединения дуррани — одного из двух основных пуштунских племенных объединений. Кстати, родом из племени ахмадзай был и ставший в 1986 году руководителем партии и государства Мохаммад Наджибулла Ахмадзай. Исторически ахмадзаи возглавляют так называемый «Большой совет кучи», «кучи» — кочевники, но речь идет не только о кочевых пуштунских племенах, но и о других кочевых этносах: аймаках, белуджах, туркменах и др. Кочевой сегмент афганского социума был одним из важных в электоральной поддержке Ашрафа Гани Ахмадзая собственно в стране.

В ходе избирательной кампании Ашрафу Гани, не без поддержки внешних, естественно, американских, кураторов удалось сформировать сравнительно полиэтничный альянс. Вторым лицом команды на выборах был известный узбекский лидер, генерал Абдул Рашид Дустум, в 90-х годах прошлого века бывший едва ли не основным лидером афганских узбеков и части туркмен. К нынешнему времени Дустум изрядно свое лидерское положение утратил, и служивший скорее внешним олицетворением поддержки узбекской общиной новоизбранного президента. В этих же электоральных интригах в команду Ашрафа Гани вошел и Ахмад Зия Масуд — брат национального героя Афганистана Ахмад Шаха Масуда, занимавший при Карзае символический пост вице-президента и больше, в общем-то, в афганских политических реалиях ничем не приметный. Удалось Ашрафу Гани сформатировать внешне разнообразную команду и привлечением одного из лидеров хазарейской общины — бывшего губернатора провинции Дайкунди Сарвара Даниша. Альянс получился рыхлый, неустойчивый, хотя прошедший политический этап и отработал. Ахмад Зия Масуд — союзник среди таджиков для Гани скорее временный, да и не располагающий таким влиянием даже на таджиков Панджшерского региона, как сам Абдулло Абдулло. Свойственная хазарейцам-шиитам иерархичность делает слабым союзником, независимо от дальнейшего поведения, и Сарвара Даниша, в любом случае, признанными хазарейскими лидерами остаются Мохаммад Мохаккик и духовный авторитет Абдул Карим Халили. Влияние Абдула Рашида Дустума среди узбеков сегодня ограничивается в основном его родной провинцией Джаузджан, отчасти провинцией Сарипуль, да и то относительно: в Джаузджане уже около месяца идут бои с талибскими (этнически туркменскими) группировками, боевые действия охватывают помимо Джаузджана и соседние Батгиз и Фариаб, контролируют эти же группировки и часть Сарипуля.

Одна из проблем команды Ашрафа Гани в настоящее время — совмещение интересов традиционной пуштунской племенной элиты, представителей национальных меньшинств с интересами той «технократической» прослойки, которая, как и сам Гани, представляет интересы госдепартамента США и других американских структур, которые собственно и обеспечили Гани пусть и сомнительное, но президентство. Есть и проблема определенной оторванности Гани от традиционных связей даже в близкородственных ему племенных кругах. Ашраф Гани Ахмадзай принадлежит к так называемой бейрутской банде — так неформально называют в Кабуле группу пуштунских лидеров, которых еще в 70-е годы по стипендиям USAID пригласили на обучение в Американский университет в Бейруте, потом в США. Там им дали возможность поработать во Всемирном банке, в международных организациях, в общем, ввели их в международную элиту. Из этой же группы — Анвар уль-Хак Ахади, Залмай Халилзад, ряд других известных фигур «проамериканского» сегмента афганской политической элиты.

Симптоматично, что в команде Абдулло Абдулло одним из активных деятелей избирательного процесса был еще один из братьев Ахмад Шаха Масуда — младший, Ахмад Вали Масуд. Образ популярного среди большей части населения национального героя уверенно эксплуатировался обеими сторонами президентской гонки. Хотя, конечно, у Абдулло Абдулло здесь было изрядное преимущество — его собственная биография, огромную часть которой он в действительности провел в статусе ближайшего помощника Масуда. Не без сложностей, но Абдулло Абдулло имел и продолжает иметь уверенную поддержку подавляющего большинства второй по численности в стране и почти равнозначной пуштунам по политическому весу таджикской общины Афганистана. На стороне Абдулло — и преобладающая часть хазарейской общины с ее основным лидером — Мохаммадом Мохаккиком, значительная часть узбекского населения северных провинций — Тахара, Кундуза, Самангана, других национальных меньшинств. За два дня до инаугурации Ашрафа Гани публично отказался поздравить с победой губернатор провинции Балх Ата Мохаммад Нур. Это таджикский лидер, контролирующий большую часть афганского севера далеко за пределами Балха, имеющий под рукой собственные немаленькие военные формирования и фактически ведущий собственную внешнюю политику, дистанцируясь все более от Кабула. Уже позже Ата Мохаммад Нур включился в процесс поствыборного передела власти в Кабуле, но его самостоятельность остается, да и будет оставаться в последующем важным фактором и поддержки Абдулло Абдулло, для которого этот конкретный союзник является сильнейшим аргументом в утверждении собственных позиций. Большим успехом Абдулло стала поддержка рядом фракций «Хезбе Исломи», Исламской партии Гульбеддина Хекматиара — союз с одним из заместителей Хекматиара, Мохаммад Ханом, удивлявший многих наблюдателей, но тем не менее состоявшийся и обеспечивший «раиси иджроия» серьезный процент голосов пуштунов в разных регионах страны. Во втором туре выборов Абдулло получил поддержку и Залмая Расула, выбывшего из президентской гонки и представляющего авторитетнейшее племя мохаммадзай, из которого, в частности, происходил король (эмир) Афганистана Надир-шах (1929-1933 гг.).

Еще одной серьезной политической силой сегодняшнего Афганистана продолжает оставаться экс-президент Хамид Карзай. Может быть, и не случайно целью одной из первых региональных поездок «раиси иджроия» Абдулло Абдулло стала встреча с местными авторитетами Кандагара. Нельзя сказать, что в афганской истории конкуренция между гильзаями и дуррани имела и имеет какой-то стратегический характер, но определенную роль во взаимоотношениях элит фактор происхождения все-таки играет. Период президентства Хамида Карзая с 2001 по 2014 год позволил ему в серьезной мере усилить свои позиции, в том числе в региональном аспекте, и уже основываясь не только на каких-то традиционных отношениях. В родоплеменном же плане немаловажное значение имеют возможности Карзая к диалогу с рядом талибских лидеров, в частности и, к примеру, его родство с одним из известных командиров — муллой Абдулом Гани Берадаром. И можно предположить, что Кандагар, прилегающие Урузган, частично Забол и Гильменд, не исключая и чересполосные в плане племенного расселения районы, могут оказаться для Ашрафа Гани весьма проблемными. Стоит отметить, что кандагарские дуррани всегда занимали в истории Афганистана привилегированное место (что в свое время точно и безукоризненно зафиксировал авторитетнейший советский афганист Владимир Басов). Не стоит забывать и о пуштунских корнях самого Абдулло Абдулло. В силу его политической биографии он отождествляется с таджикской общиной, но его отец — Голам Махяуддин Хан Замрияни — кандагарский пуштун-дуррани, был сенатором от провинции Кандагар в Национальном Совете последнего созыва в период правления Мохаммада Захир Шаха.

За пределами процесса перераспределения зон влияния и контроля между группами Ашрафа Гани и Абдулло Абдулло в рамках легитимного политического процесса остались и значимые группы элиты юго-восточных пуштунских регионов. На первом этапе президентских выборов достаточно звонко заявлял о себе, например, избирательный блок «Этелаф-е Ахали-е Шарки Афгонистон» («Альянс жителей восточного Афганистана»), объединявший большую группу племен восточного Афганистана во главе с пиром суфийского братства ал-Кадирийа и племенным лидером одного из наиболее пассионарных племен — сулейманхель, Сайедом Исхаком Гейлани. Гейлани — один из старых аристократических родов Афганистана, обладающий сильным влиянием в Нангархаре, Пактии, Лагмане, Хосте и во многих городах по всей стране, в том числе и за счет религиозного лидерства. Фактор принадлежности к суфийским орденам, а Афганистан в этом плане весьма неоднороден, это еще один дополнительный фактор усложнения всех политических, включая этнополитические, афганских процессов.

Но наиболее важное состоит, вероятно, даже не в этом. Актуальная конфликтогенность нынешней ситуации главным образом кроется в том, что легитимность президентства Ашрафа Гани Ахмадзая базируется не на результатах выборов, а на его политической договоренности с Абдулло Абдулло. Именно из этого должна происходить оценка устойчивости формируемой конструкции государственного управления и всей политической системы Афганистана. Оптимисты в достигнутом компромиссе и в декларируемом Ашрафом Гани и Абдулло Абдулло «правительстве национального единства» видят способность ведущих политических сил к компромиссу и выражают надежду на сохранение этого баланса в будущем. По существу, «раиси иджроия» — это премьер-министр с переданным ему рядом полномочий президента. В конституции такой должности нет, для осуществления конституционных изменений требуется созыв Лойя Джирги — высшего национального органа, который запланирован через два года.

Схема предстоящего взаимодействия президента и премьер-министра пока до конца не ясна, но и уже обнародованные ее некоторые условия вызывают ряд серьезных вопросов. Абдулло Абдулло назначает и курирует МИД, министерство обороны, министерство по делам границ и по борьбе с наркотиками, министерство финансов, всего под его контролем будут находиться 12 членов кабинета. Президент Ашраф Гани будет проводить ежемесячные общие заседания с министрами, а «исполнительный председатель» Абдулло Абдулло — руководить их текущей работой в еженедельном режиме. Президент назначает министра безопасности, министра внутренних дел, министра по делам племен — всего 13 министров. Противоречия возникают сразу: советник по национальной безопасности назначается президентом, а члены его совета — Абдулло Абдулло. Советником президента по вопросам внешней политики назначен экс-министр иностранных дел Рангин Дадфар Спанта, находящийся в весьма непростых личных отношениях с Абдулло Абдулло, под контролем которого будет работать МИД…

Другими словами, созданная политическая система есть классическое и, естественно, не вполне легитимное, двоевластие. Эта ситуация создает casus belli для любых, оппозиционных по отношению хоть к Ашрафу Гани, хоть к Абдулло Абдулло, сил. Как и любое двоевластие, эта ситуация вызывает множество вопросов, особенно учитывая обилие политических сил, не задействованных в формируемом компромиссе. Включая и талибов.

Единым движением талибы были давно. Уже к 2000 году централизованный «Талибан» фрагментировался на ряд региональных формирований, существовало сразу несколько центров власти. В Кандагаре управлял под титулом «Амир-аль-Му'минин» мулла Мохаммад Омар, в Кабуле — мулла Мохаммад Раббани, в Герате — мулла Хасан, кундузской группировкой командовал Башир Баглани, свои амбиции, порой выливавшиеся в вооруженное противостояние, предъявляли местные пуштунские авторитеты Нангархара, Лагмана, Кунара… Управление территориями осуществлялось вразнобой.

К нынешнему времени «Талибан» стал скорее неким собирательным образом для нескольких десятков афганских антиправительственных группировок, эксплуатирующих застолбленный в СМИ и общественном сознании образ. Можно выделить несколько десятков категорий этих формирований, отличающихся прежде всего по мотивации их деятельности, по внешним кураторам, определяющим и источники финансирования. Есть, скажем, отряды с преимущественно пуштунским, то есть афганским по происхождению, составом, но связанные при этом с иностранными и международными организациями и получающие оттуда и целеуказания, и финансирование. Есть и пуштунские по составу отряды и группировки, воюющие по причинам внутриафганского характера, но финансируемые также из-за рубежа, как правило, через клерикальные и военные круги и спецслужбы Пакистана, Саудовской Аравии, Катара. Непрямым образом ряд подконтрольных пакистанской ISI (вневедомственная разведка — ИА REGNUM) группировок выполняют и задачи в интересах спецслужб КНР, на кабульских базарах их называют прямо «китайскими талибами».

Есть и отряды, воюющие по причинам внутриафганского характера, имеющие социальную базу в местах своей активности, финансируемые преимущественно за счет доходов от наркопроизводства и из других местных источников. Эта классификация может быть продолжена. Не последнее место в мотивации деятельности многих группировок занимает внутриэлитная конкуренция, в том числе — и по племенному критерию. В «кветтинской шуре» (город Кветта, Пакистан) афганского «Талибана», претендующей на объединительный талибский центр, основные позиции занимают пуштуны-дуррани, обладающие достаточно мощным оппозиционным по отношению к Кабулу потенциалом.

Невысокая способность ушедшей администрации Хамида Карзая к переговорам с талибскими группировками известна, можно лишь предполагать, что нынешняя неоднородная кабульская администрация не окажется в этом плане более эффективной. В том числе как с точки зрения стабилизации ситуации в самом Афганистане, так и в региональном аспекте. Однозначно можно утверждать, что ситуация бесконтрольного со стороны Кабула присутствия на афганской территории международных террористических группировок, управляемых спецслужбами США, Великобритании, Пакистана, Саудовской Аравии, Катара, Турции, будет сохраняться и далее, как и ситуация в сфере наркопроизводства и наркотранзита. С точки зрения безопасности сопредельных стран ситуация сущностно не меняется, поскольку на решения об активизации упомянутых группировок в отношении стран Центральной Азии или Ирана, Китая или России, власти в Кабуле не влияли и не будут влиять в обозримом будущем.