«Черный снег»: капкан для двуногого зверя

Якутский кинематограф — совершенно особенное явление внутри российского кино. В последние годы фильмы молодых якутских режиссеров уверенно берут призы на престижных отечественных кинофестивалях. У этих картин свой особый вкус и запах, их не спутать с чем-то другим. Даже с фильмами итальянского неореализма, к которым, пожалуй, они стоят ближе всего. Северная неспешность и близость к самым корням всех вещей, способность вглядываться в главное — в движения человеческой души, отсекая суету, кривляния, поверхностные эмоции — вот что отличает якутское кино. В остальной России что-то подобное или не снимают, или снимают крайне редко, заигравшись в постмодерн, постиронию, легковесный политический активизм разного толка и прочие модные игры. Родившийся на древней земле, кинематограф Якутии свеж и упруг, как уверенно пробивающийся росток.

Тридцатисемилетний Степан Бурнашев снял еще не так много лент, но каждая из них яркая и непохожая на другую. Режиссер пробует себя в разных жанрах и стилях. Например, в одном 2015 году у него вышли две очень разные картины: драма об эмигрантах «Другая жизнь» и мелодрама «Первая любовь». Общее в этих фильмах то, что в них очень немного персонажей и действия, режиссер пристально вглядывается в жизнь одного-двух героев, заставляя им глубоко сопереживать. Незадачливый эмигрант Айсен, пытающийся найти свое настоящее место в жизни, веселый и немного неотесанный охотник Володя-Будулай и его школьная любовь бизнесвумен Катерина — эти люди почти сразу становятся теми, за кого «болеешь».

Фильм «Хара хаар — Черный снег», получивший гран-при международного кинофестиваля «Окно в Европу», который на днях завершился в Выборге, очень отличается от этих фильмов. Прежде всего тем, что поначалу за главного героя — ухватистого дальнобойщика Гошу — «болеть» совершенно невозможно. Гоша не герой, а антигерой, предельно несимпатичный и даже вызывающий острое отвращение. Его роль исполнил Федот Львов, тот же актер, что сыграл чистого душой охотника в «Первой любви» — контраст разителен. Степан Бурнашев рисует нам жизнь двуногого хищника, лишенного любых чувств, кроме звериного чутья на добычу. Это не наивный охотничий инстинкт Володи-Будулая, который охотится на уток даже в городском пруду. Это совсем другое чувство — мрачное и тяжелое, потому что «охотится» Гоша на себе подобных.

Промышляет «дальнобой» тем, что продает паленую водку деревенским жителям, спаивая их и беспощадно эксплуатируя их зависимость. Его не смущает даже то, что губит и грабит он односельчан, что родной отец, по его словам, застрявший в «совке», практически отрекся от него. Гошу волнует только хороший «навар» — шутка ли, пятнадцать олених туш за три ящика дешевой отравы! А еще ему очень сладка власть над людьми — и над прочно сидящими на крючке несчастными пьяницами, и над всеми, кому требуются его услуги. Он может даже оказать снисхождение и отказаться от платы-взятки за посылку, детскую поделку на конкурс народного творчества — собственная власть и униженность другого слаще.

Гоша совершенно одинок, он не способен никого любить. На презрение старика-отца ему наплевать, сестра и зять — всего лишь инструменты, потому что работают в магазине. Он даже рискует ездить в рейсы без напарника, потому что не желает делиться. Жизнь одинокого волка его совершенно устраивает — до тех пор, пока безжалостная судьба не показывает ему, что такое настоящее кромешное одиночество на краю смерти.

«Черный снег» стоит смотреть людям с крепкими нервами и желудком. Местами он напоминает фильм ужасов, тем более страшный, что ситуация в нём совершенно реальная, ничуть не надуманная. Режиссер не педалирует страдания героя, который угодил в смертельную ловушку без всякой надежды на чью-то помощь, он просто вглядывается в них, не отводя глаз. Двуногий зверь оказался в капкане, который создала его собственная жадность, он по-звериному воет и корчится, а потом, так же по-звериному, отгрызает себе руку-лапу, отплевываясь кровавыми кусками собственной плоти. Сырая человечина и обмороженное, постепенно вздувающееся кровавыми пузырями лицо, всё показано пристально и подробно, почти в реальном времени. Но это не модный «шок-контент», который создают пресыщенные для пресыщенных, это не жестокость, а жёсткость самой природы и, если угодно, «кармы», неизбежного следствия человеческих поступков и проступков.

Если бы содержанием фильма была лишь отчаянная животная борьба за жизнь наделенного звериной витальностью двуногого, это была бы именно что броская шокирующая зарисовка о кошмарах «белого безмолвия», «ужастик», не более того. Но фильм о другом — о шансе очнуться, пусть и поздновато, о пробуждении человеческого под шкурой двуногого хищника. О первом — и, возможно, последнем порыве сделать что-то не для себя, а для кого-то другого. И дымно пылает набитая награбленным мясом фура, и упрямо бредет в белую пустоту, падая и поднимаясь, полумертвый Гоша с наивной рукодельной сумкой на шее, как со священным талисманом и знаком завета между внезапно родившимся из зверя человеком и остальным человеческим миром.

«Черный снег» — совершенно реалистичная и камерная на первый взгляд картина — большую часть времени герой в кадре совсем один. И одновременно это своего рода эпос, легенда, наполненная философским символизмом. Как и в других фильмах режиссера, здесь присутствуют видения — в «Первой любви» героям то и дело встречался то ли наяву, то ли в грезах странный юродивый, провозглашавший, что «Бог — это любовь», в «Другой жизни» к овдовевшему американцу приходит его погибшая жена. Видения теряющего сознание Гоши постепенно ведут его от низменной жадности к человечности — сперва ему снятся люди, которые грабят его, мертвеца, драгоценное имущество, и только потом он видит доброе лицо матери и похожего на отца строгого старика, который побуждает его встать и идти. Отдельно стоит сказать о музыке — здесь она дикая, давящая, почти нойзовая, звучащая словно из недр самой мерзлоты или с черного неба. Она цепко держит, не позволяя дистанцироваться от происходящего на экране.

Сейчас, пожалуй, как никогда нужны такие предельно честные картины — об ответственности человека за свои дела перед людьми, Богом или Мирозданием, о том, что он не должен, не имеет права быть для собратьев волком. Волку — только капкан и одинокая погибель, человеку — возможность преображаться и восходить, пусть даже и через нечеловеческие страдания.