«Банда фанатиков без влияния». Как Париж отвернулся от «незалежной Украины»
В эти дни одна из главных тем европейской и мировой повестки — результаты парламентских выборов во Франции. По их итогам, напомним, серьёзно пострадали позиции партии президента Эммануэля Макрона — главного «застрельщика» активного вмешательства Европы в украинские дела. Партия Марин Ле Пен, ставшая лидером в первом туре, правда, не оправдала надежд во втором. Но итоги выборов грозят такой неразберихой, что Пятой республике будет уже не до «поддержки штыками» устойчивости режима Владимира Зеленского.
А ведь совсем недавно Макрон всерьёз строил наполеоновские планы отправки войск на Украину. «Макрон упомянул сценарий, который может инициировать интервенцию: продвижение фронта в сторону Одессы или в сторону Киева», — писала газета «Фигаро».
Упоминание Одессы заставляет вспомнить не времена Бонапарта, а событие, отстоящее от нас всего на сто лет с небольшим — Гражданскую войну в России. Тогда, так же как и в наши дни, Париж сделал попытку сыграть в «антимосковский» украинский проект, хотя, как и сейчас, Франция не питала к своим протеже большого доверия. И — так же как и тогда — на резкое изменение отношения французов к своим клиентам повлияли внутриполитические перемены.
«Тигр» и его добыча
2 декабря 1918 года в одесский порт вошёл линкор «Мирабо», а через пять дней в городе началась высадка трёхтысячной французской дивизии, оснащённой артиллерией. Полным ходом шла французская интервенция на Юге России.
Отряды головного атамана войска и флота УНР Симона Петлюры вошли в Одессу почти одновременно с французами и быстро поделили город на сферы влияния: союзникам выделили порт с прилегающими кварталами и Николаевский, ныне Приморский бульвар. Петлюровцы решили забрать всё остальное. Такой порядок продержался меньше недели.
16 декабря 1918 года в порт Одессы вошли ещё четыре французских транспорта под охраной эскадры во главе с дредноутом «Эрнест Ренан». В порту высадились дополнительные 5 тысяч штыков под командованием генерала Бориуса — 156-я пехотная дивизия и два батальона сенегальских зуавов.
Бориус своим приказом оповестил, что берёт Одессу «под высокое покровительство», а русские и иностранные воинские части в городе — «под своё главное командование».
А армию независимой Украины из города «попросили» — батальоны деникинского генерала Алексея Гришина-Алмазова вместе с польскими легионерами без труда выбили петлюровцев в прилегающие степи.
Командование силами Антанты на Юге России потребовало от Директории УНР убрать хлопцев атамана Никифора Григорьева (тот тогда воевал за «самостийную Украину») и прочие войска до линии Тирасполь — Раздельная — Николаев — Херсон, дабы не мешать союзникам формировать здесь свой плацдарм.
На этом украино-французский раздел зон ответственности и закончился. Ведь Париж исходил из куда более серьёзных договорённостей о «распиле» России.
За год до этого, в декабре 1917-го министры британского кабинета Дэвида Ллойд-Джорджа привезли французскому премьеру Жоржу Клемансо проект секретного франко-английского соглашения о разделе территорий бывшей союзницы — Российской империи на сферы влияния. Клемансо по прозвищу «Тигр» росчерком пера отписал Франции территории Малороссии, Новороссии, Слобожанщины, часть Белоруссии.
Одна из причин, побудивших союзников вмешаться в российскую междоусобицу — угроза захвата немецкими войсками (а, напомним, Первая мировая на тот момент ещё шла) российских портов, — где, в том числе, скопились тонны военных грузов — а также перспектива германской оккупации важных промышленных и сельскохозяйственных районов России. Интервенция, впрочем, началась уже после подписания Германией перемирия. Виды на захват зон влияния союзники сохраняли.
В ноябре 1918-го впервые с Крымской войны в Севастополе высадились британские «томми» и французские войска, включая тех же чёрных зуавов.
Фиолетовые лучи консула Энно
Страны Антанты, и Франция в том числе, изначально видели в украинстве проект недавнего врага — Австро-Венгрии. Мир только что наблюдал, как Центральные державы на оккупированных ими территориях Российской империи активно работали с «местными кадрами»: не только с прибалтийскими немцами, но и с польскими националистами и с грузинскими меньшевиками. И с украинской Центральной радой — которая на фоне других берлинских и венских контрагентов (особенно поляков) выглядела совсем уж искусственно, как продукт австрийских политтехнологий.
В Париже и Лондоне, конечно, помнили: не только Советская Россия, но и УНР подписала сепаратный мир с Германией и её союзниками (Brotfrieden — «хлебный мир»), в том же Брест-Литовске, и более того, почти на месяц раньше большевиков.
Когда кайзеровские и австрийские войска начали прямую оккупацию южных и юго-западных губерний России, военный министр Центральной рады Петлюра этому отнюдь не препятствовал. Немцы, как известно, поспешили заменить республику на более понятную для них «Украинскую державу» гетмана Павла Скоропадского. Но Антанта не могла не иметь в виду, что «украинская демократия» как минимум не мешала усилению врагов Франции и Британии.
К тому же лидеров «демократии» воспринимали не только как полезных антироссийских сепаратистов, но и как опасных левых радикалов, практически большевиков. Опасения были не беспочвенными.
Первый глава Центральной рады, признанный отец-основатель национального движения, историк Михаил Грушевский входил в украинскую партию эсеров.
Кресло премьера, а затем и главы Директории (новой власти, возникшей после свержения гетмана) занимал писатель и драматург Владимир Винниченко, член Украинской социал-демократической рабочей партии, в будущем теоретик национал-коммунизма и — правда, ненадолго — нарком иностранных дел УССР. Совет народных министров Директории возглавлял ещё один член УСДРП Владимир Чеховский, сторонник соглашения с большевиками.
Граф Ллойд-Джордж и умеренный консерватор Клемансо, видимо, особой разницы между УСДРП и РСДРП (б), не замечали.
В случае с головным атаманом Петлюрой главной проблемой был не членский билет УСДРП, а то, что армия УНР, по сути, армией не была.
Херсонская дивизия атамана Григорьева и Днепровская дивизия батьки Зелёного (Данилы Терпило) были весьма условно лояльны республике и впоследствии не без успеха с ней воевали, в том числе на стороне красных.
С кадровыми подразделениями дело обстояло ещё плачевнее, особенно в начале войны. Один из глав генерального секретариата Центральной рады Дмитро Дорошенко писал: когда в январе 1918-го «со стороны Бахмача и Чернигова двинулись на Киев большевистские эшелоны, правительство не могло послать для отпора ни единой воинской части», и пришлось бросать на убой студентов и гимназистов-старшеклассников.
Неудивительно, что по итогам наблюдения за киевской демократией полпред сил Антанты на Юге России, французский консул в Одессе Эмиль Энно называл борцов за независимую Украину «бандой фанатиков без всякого влияния». Именно с подачи Энно союзники сделали ставку на «одесского диктатора» Гришина-Алмазова, а не на Петлюру.
Консул не скупился на обещания Директории (так же, как ранее заверял в поддержке Скоропадского, брошенного немцами, до того как его свергли петлюровцы). Но обещаниями дело и ограничивалось, что стало особенно очевидно зимой 1919-го, перед тем как Красная армия выбила Петлюру из Киева.
Будущий советский классик Константин Паустовский, который молодым человеком застал дюжину смен власти в городе, вспоминал:
«Когда бой начался под самым Киевом, у Броваров и Дарницы, и всем стало ясно, что дело Петлюры пропало, в городе был объявлен приказ петлюровского коменданта. Было сказано, что в ночь на завтра командованием петлюровской армии будут пущены против большевиков смертоносные фиолетовые лучи, предоставленные Петлюре французскими военными властями при посредстве «друга свободной Украины» французского консула Энно».
Но от французов не дождались не только фантастических фиолетовых лучей, но и реальных ружей, пулемётов и орудий в должном количестве. 5 февраля 1919 года РККА вступила в покинутый петлюровцами город.
Но после этого украинским самостийникам, как ни странно, улыбнулась удача.
Союз Парижа с Винницей
Энно предпочитал работать со сторонниками «единой и неделимой России» (по одной из версий, под влиянием своей жены, крещёной еврейки Галины Погребакской, считавшей «украинствующих» погромщиками). Но это шло вразрез с линией Парижа на разделение России на сферы влияния.
В январе 1919-го в Одессу прибыли новые «надсмотрщики» от Антанты — генерал Филипп д’Ансельм и начштаба сил союзников, полковник Анри Фрейденберг. С этого времени в Одессу и Бирзулу зачастил командующий силами Директории УНР на юге генерал-хорунжий Александр Греков.
А в марте Энно сдал дела и отбыл на родину. К этому времени союз Парижа с Винницей (там на тот момент находилась ставка Петлюры) созрел. Точнее, это был режим ультиматумов.
Во-первых, реорганизовать правительство и Директорию, удалив из нее «большевиков» — Винниченко, Чеховского и даже самого Петлюру. Первыми двумя пожертвовали, головной атаман отделался тем, что официально вышел из УСДРП.
Полковник Фрейденберг назвал кандидатуры главы «совета народных министров» УНР (премьером стал автор научной работы «Мясной экспорт» Сергей Остапенко) и главы МИД незалежной державы — им был назначен экс-редактор журнала «Хлібороб» Константин (Кость) Мациевич. Генерал Греков получил пост военного министра.
Второе требование — в три месяца увеличить армию до 300 тысяч человек, подчинив её, наравне с армией Деникина, союзному командованию Антанты.
В-третьих, передать «на время борьбы» финансы Украины в распоряжение Франции.
И, в-четвёртых, Директория обязывалась обратиться к Парижу с просьбой принять Украину под французский протекторат.
«Отдаём себя в распоряжение Франции»
Взамен союзники обещали на Парижской мирной конференции поставить вопрос о признании «самостийности».
УНР же рассчитывала на западную «пiдтримку» — поддержку против большевиков, Антона Деникина, Нестора Махно и других противников. Расчёт был не только на помощь ружьями и пушками, но и явно на прорисовывание нужных границ Украины — с Брестом, Гомелем, Белгородом, Ростовом и Кубанью: «Директория надеется на великодушие Франции и других держав Согласия, когда по окончании войны с большевизмом возникнут вопросы о границах и нациях». Именно эти «хотелки» делегация УНР и привезла на Парижскую конференцию.
Неудивительно, что требование «обратиться с просьбой» о французском протекторате было исполнено неукоснительно.
В украинской официальной ноте (которую цитировали, в том числе, советские учебники истории УССР) от февраля 1919 года говорилось: Украинская республика «отдает себя под покровительство Франции и просит французские власти руководить Директорией в отношении дипломатическом, военном, политическом, экономическом, финансовом и судебном впредь до окончания борьбы с большевиками».
В ставку Петлюры в Виннице французы отправили военную миссию со списком дополнительных условий. Её возглавил военный не в высоком чине, но с известной в Одессе фамилией — капитан Ланжерон.
Требование протектората союзники сняли, но потребовали передать Франции концессии на украинские железные дороги сроком на 50 лет. УНР обязывалась выплатить Парижу «свою» долю долгов царского и Временного правительств. Торгово-промышленная, военная и финансовая политика Украины должны была вестись под французским руководством.
Итогом переговоров о продаже суверенитета стало франко-петлюровское соглашение, подписанное в конце февраля 1919-го.
Курс вновь меняется — из-за выборов
Командование оккупационных сил в лице того же полковника Фрейденберга обещало передать армии УНР вооружение для новых частей, военные займы и — вновь вспомним Макрона — рассмотреть возможность непосредственной военной помощи.
Впрочем, уже тогда, в феврале французы начали «кидать» своих киевских (точнее — винницких) партнёров. Союзники подчёркивали — речь идёт именно о военном соглашении, а не о политическом признании Украинской республики Парижем.
А затем — как и сейчас — в дело вмешалась французская демократия.
В конце марта 1919-го Клемансо был вынужден заявить в палате депутатов, что французский экспедиционный корпус будет отозван из России. Вскоре после этого была демобилизована большая часть французских моряков.
А в ноябре 1919-го прошли первые после окончания Великой войны выборы в парламент, на которых, как и в июле 2024-го, большую долю мандатов взяли правые (с той разницей, что на выборах-1919 в депутатами стало множество фронтовиков, «людей в синих шинелях»).
Выборы повлияли на внешнюю политику, в том числе на русском направлении — первый послевоенный парламент дал добро на помощь белым армиям и полякам в борьбе против большевиков. Но сторонники украинской независимости в списке «подопечных» уже не фигурировали.
С конца 1919 года Антанта переориентировались на более перспективную силу — армию Деникина. Петлюровцы некоторое время в 1919–1920 годах поработали младшими партнёрами Польши (в первую очередь во время наступления армии Юзефа Пилсудского на Киев в апреле–мае 1920-го при французской же поддержке), но после этого окончательно были списаны со счетов.
Парламентарии, так же как и премьер Клемансо (и сменивший его на этом посту Александр Мильеран, бывший военный министр), исходили из рациональных соображений.
Три причины для разочарования
Никогда ни ранее, ни позднее во французской истории не было такого опытного руководства, которое не сравнить ни с Николя Саркози, ни с Франсуа Олландом, ни с Эммануэлем Макроном. Ценой неимоверных усилий оно привело свою страну в число победителей в Первой мировой войне. И у них была уникальная, как сейчас говорят, «чуйка» на неудачников и бесперспективные предприятия.
И президент Раймон Пуанкаре, и премьер Клемансо не были настроены всерьёз признавать никакую Украину и тем более Директорию во главе с Петлюрой
Во-первых,местные националисты показали себя не просто ненадёжным, но и неэффективным клиентом.
Клемансо и Пуанкаре не могли не прийти к такому выводу после того, как из Одессы передали: переданные УНР военные займы разворовываются, а требуемая 300-тысячная боеспособная армия так и не создана.
После того как красные взяли Киев, вскоре под контролем Петлюры из крупных городов оставались Винница и Жмеринка. Атаман Григорьев (который к тому моменту уже воевал за красных) продвигался к Николаеву и Херсону.
Показательно, что очередные переговоры 17 марта 1919 не состоялись из-за того, что красные перерезали единственный железнодорожный путь, по которому головной атаман войска УНР мог бы доехать до Одессы.
Весной того же года англо-французские союзники приняли решение не вступать в масштабные боевые действия на Юге России. Тогда же, в марте, Верховный совет Антанты постановил оставить Одессу — 4–6 апреля 1919-го объединённые силы союзников покинули город.
Французские военные корабли оставались на рейде до мая — и ушли, как принято считать, из-за мятежа распропагандированных Коминтерном матросов. Можно предположить, что дело было не только в большевистской агитации, но и в нежелании французов воевать за Украину.
Той же логики придерживались и парижские политические круги. Одно дело успешно бороться с Россией чужими руками, другое дело — вкладываться в «прокси-армии» без надежды на успех или даже жертвовать жизнями своих солдат. Это не поняли бы ни в парламенте, ни в прессе, ни в деловых кругах — как не понимают и сейчас. Отсюда и следующая причина отказа в поддержке.
Во-вторых, французы, как и было сказано выше, сделали ставку на двух более эффективных клиентов, каждый из которых и слышать не хотел ни о какой независимой Украине. Деникинская армия воевала за единую и неделимую Россию, где даже существование автономной Малороссии было бы под вопросом.
Правда, правительство Клемансо делало робкие попытки помирить Петлюру с Деникиным, но русский генерал и слышать об этом не захотел.
Второй союзник — недавно возродившаяся Польша. Её существование бесспорно, она уцелеет при любом исходе Гражданской войны в России (что и показал результат советско-польской войны 1919–1921 годов).
Да, поляки заигрывали с Петлюрой и заводили речь об «освобождении» окраин бывшей Российской империи, но проект Пилсудского подразумевал возвращение Речи Посполитой к границам 1772 года, а значит — никакой «незалежной», по сути, не предполагалось.
Добавим, что Антанта не могла исключить и вероятности победы красных, что в итоге и произошло. Опытные французские политики понимали, что Россия, даже, по их мнению, сошедшая с ума на почве большевизма и грезящая мировой революцией, никогда не потерпит на своих исторических землях откровенного врага, смыслом существования которого является уничтожение всего русского.
Франция, к слову, одной из первых великих держав признала СССР (это сделал в 1924 году премьер из левой Радикальной партии Эдуар Эррио).
К слову, похожей логики придерживалась и Британия. В послании одного лондонского дипломата — лорда Джорджа Керзона к другому — Артуру Бальфуру (оба в разное время были главами МИД) от 21 августа 1919 г. говорится:
«Ни одно из союзнических правительств не признало до сих пор атамана Петлюру и не установило дружественные отношения с этим правительством. Правительство Его Величества всегда трактовало Украину как неотъемлемую часть России, оно твердо убеждено, что наибольшей заботой было бы уклониться от любых шагов, которые могли бы обнадёжить сепаратистские тенденции».
Наконец, третья причина, имевшая отношение, в том числе, к персоне Петлюры. Бывший головной атаман в 1921 году бежал в Польшу, затем в Венгрию, Австрию, Швейцарию и, наконец, к французским покровителям. И это было неверным решением
Для Франции со времён дела Дрейфуса антисемитизм был болезненным вопросом. Европа обвиняла царскую Россию за попустительство погромам. В ходе гражданской войны на Украине главным погромщиком стало петлюровское войско, которое «жидобойством» занималось куда более активно, чем боевыми действиями против красных и белых.
И если белое командование хотя бы на словах осуждало нападение на местечки отдельных частей Добровольческой армии и даже иногда карало погромщиков, а красные и вовсе беспощадно их наказывали, то у Петлюры изуверы всегда чувствовали полнейшую безнаказанность.
Неудивительно, что впоследствии французский суд оправдал убийцу Петлюры — уроженца города Измаил Самуила Шварцбурда, который в 1926 году застрелил бывшего лидера УНР именно как ответственного за массовые расправы над евреями.
«Горделивое желанье обсудил на днях конгресс»
О том, что из этой «инкарнации» украинской государственности ничего не выйдет, можно было судить уже по Парижской мирной конференции 1919–1920 годов — той, где был подписан Версальский мир и которая заложила весь межвоенный миропорядок. Как уже говорилось, французы пообещали Петлюре, что в Париже-то украинскую державу признают.
Посланцы УНР и Западно-Украинской народной республики (ЗУНР) всё-таки до конференции добрались. Высокую делегацию объединившихся держав возглавлял министр почт и телеграфа УНР Григорий Сидоренко. Но вояж никаких последствий не имел — украинцев не допустили в качестве наблюдателей.
Во-первых, творец версальской системы, президент США Вудро Вильсон был против украинской самостоятельности. А во-вторых, и в-главных, представлять делегации было уже особо некого: Галицкая армия ЗУНР отступала под натиском поляков, а об «успехах» войска УНР говорилось выше.
В мемуарах Клемансо описывается эпизод, когда глава делегации Сидоренко стучал по столу кулаком из-за разочарования в том, что его не понимали. В июле 1919 г. его заменили на Михаила Тышкевича, гораздо более образованного, но всё равно воспринимавшегося организаторами едва ли не хулиганом.
Итог этой попытки добиться признания и поддержки от Запада описал молодой поэт Самуил Маршак, работавший в то время в белогвардейском информагентстве ОСВАГ:
Пан Петлюра сдвинул брови,
Свой затылок почесал
И, подумав, Клемансовi
Ультиматум написал.
В лаконическом посланье
Генерал без лишних слов
Властно требовал признанья
От министров и послов…
Горделивое желанье
Обсудил на днях конгресс,
И кочевнику в признанье
Отказал он наотрез.
Оттого что не единый
Член Совета Четырёх
Самостийной Украины
На земле найти не мог…