Василий Шукшин в эпоху «энергичных людей»

25 июля — 90 лет великому русскому художнику, алтайскому мужику с израненной душой, Василию Макаровичу Шукшину. В этот день снимут дежурные телесюжеты, поставят спектакли, произнесут набор красивых слов (хотя бы в этот день, раз за целый год не вспомнили), но наверняка «забудут» сказать самое опасное для современников в творчестве Шукшина.

Как и в случае с юбилеями Высоцкого, родного ему, по сути, человека, промолчат о главном нерве шукшинского мировоззрения — неприятии омертвелости души человека, мещанства как раковой опухоли равнодушия, метастазы которого распространились и поглотили собой почти всё. И Василий Макарович, и Владимир Семенович — выразители русской души, пережившей великие трагедии XX века и в ужасе обнаружившей вместо светлого будущего надвигающуюся эпоху золотого тельца.

Шукшин и его лучшие герои, как ипостась его самого, не проживали жизнь, а сгорали, мучились сами и мучили других из-за несовершенства мира, пребывали в постоянном напряжении, пусть и не всегда осознанном, от неуловимости истины. Его «простой» мужик — русский человек в своей предельной откровенности, как раздетый догола — ставит вечные вопросы и никогда не довольствуется красивыми фразами или огульным материализмом.

Более того, он яростно отрицает самоудовлетворенность и мещанство, которые тогда начали поглощать советское общество, подводимое к перестройке и обществу частных собственников. Шукшину был ближе даже преступник, сбившийся с пути, если в нем не исчезло жжение совести, чем самодовольный обыватель или энергичный торгаш.

Василий Макарович, к его счастью, не дожил до первых кооперативов, комсомольских бизнесменов и «новых русских» 1990-х, так напоминающих нэпманов 1920-х, по выражению Корнея Чуковского, «крепкозубых, крепкощеких, с грудастыми крепкими самками» — но он их предсказал, так как увидел уже отложенные личинки, из которых они вылупятся. И безжалостно расписал их в пьесе «Энергичные люди», где вскрываются все механизмы и аргументы психологии так называемых успешных деловых людей — настоящих героев уже нашего с вами времени.

Главный герой Аристарх Кузькин, умудрившийся вести бизнес в социалистических условиях и при ОБХСС и наверняка вписавшийся затем в «святые 90-е», более чем откровенно объясняет философию избранности будущей экономической элиты, находившейся при Шукшине в подполье:

«Всякое развитое общество живет инициативой… энергичных людей. Но так как у нас — равенство, то мне официально не могут платить зарплату в три раза больше, чем, например, этому вчерашнему жлобу, который грузит бочки. Но чем же тогда возместить за мою энергию? За мою инициативу… Все знают, что я — украду, то есть те деньги, которые я, грубо говоря, украл, — это и есть мои премиальные… это — мое, это мне дают по негласному экономическому закону… моя голова здесь нужна… а не канавы рыть…»

Уберите слова про «украду» (разве может деловой человек украсть?) — и получите типичные рассуждения нынешних идеологов рыночной экономики о пользе предприимчивости предпринимателей, о потреблении как двигателе экономики, о богатстве как оценке эффективности и умений человека. Если у кого миллион/миллиард — значит он талантлив, а если у кого нет — то, как откровенно выразился нувориш 2000-х Сергей Полонский, они «могут идти в ж!!!».

Энергичные люди Шукшина еще так откровенно не бросают вызов народу, наоборот, они боятся, живут в страхе перед равенством социализма, и потому вынуждены праздновать «нажитое непосильным трудом» втихаря на квартире. Однако эта философия избранничества, безобидная вроде бы предприимчивость, доводит их до попытки убийства жены одного из энергичных людей. Здесь Шушкин выносит приговор всем дельцам, всему роду предприимчивых собственников и фактически предупреждает катастрофу 1990-х: предприимчивые энергичные люди в погоне за прибылью готовы пустить под нож хоть жену, хоть мать, хоть Родину.

Поразительно, но пьеса «Энергичные люди» ставится и в наши дни, более того, «на ура» воспринимается самими энергичными людьми. Но в каком прочтении! Актер и режиссер Сергей Безруков рассказывает так о своей постановке Шукшина:

«Они живут энергично, драйвово, потому и возникла мысль сделать ансамбль — ВИА «Энергичные люди», который задает действию ритм, драйв. Для меня важно, что они в принципе-то неплохие люди. Но, как у Булгакова, «их испортил квартирный вопрос». Энергии масса, им бы действительно изобретать, импровизировать и зарабатывать на этом честные деньги, — но сам уклад жизни вынуждает их жить именно так, как они живут».

Вот как — вся беда энергичных в том, что им не давали импровизировать! А бедняга Шукшин-то не понимал, он-то думал, что проблема в них самих, в их паразитическом образе жизни, когда всё сводится к личным материальным благам. Но нет, Сергей Безруков поправляет Шукшина и вместо обличения меркантилизма создает пьесу-гимн энергичным нуворишам.

Ну как же, им, «в принципе неплохим людям», советский режим не давал импровизировать (подумаешь, какие-то краденые покрышки!), не позволял роскошно жить и тем самым доводил будущий цвет нации до стресса, из-за которого они даже вынуждены были идти на убийство жены (лишь бы молчала). Как восклицал герой Миронова в фильме «Берегись автомобиля», такой же энергичный делец: «Господи, почему я должен так жить… таиться, приспосабливаться, выкручиваться. Почему я не могу жить свободно, открыто?»

То ли дело сейчас — импровизируй — не хочу. И предприимчивые люди с лихвой импровизируют: продают просроченные продукты, от которых травятся тысячи покупателей, строят торговые центры, которые горят как спичечные коробки, продают билеты в детские лагеря, где нет никаких мер безопасности, экономят на зарплатах сотрудников, уклоняются от налогов, вырубают сибирские леса и даже на строительстве космодрома умудряются увести миллиарды рублей. Им же нет разницы, на чем энергично присваивать деньги — на нефти или космосе с больницами. Деньги не пахнут. Люди — новая нефть.

От их импровизаций не знаешь, куда бежать спасаться. Им бы остановиться и подумать — зачем это всё? Куда это им? Но энергичные не могут остановиться, это смерти подобно: остановишься — и кто-то перехватит жирный кусок перед твоим носом. А вслед за ними и все остальные, все мы в России, в том числе, и не предприимчивые, те, кому не интересно делать деньги, тем не менее, пытаемся что-то ухватить, встроиться в рынок, устроиться в успешную компанию. И вот мысли уже только о деньгах, контрактах, выручке, акциях, распродажах, в голове — только циферки и ценники.

А Шукшин своим честным взглядом этому мешает. Все его творчество, особенно позднее, пронизано неприятием комфортной жизни и приспособленчества, омертвелости души. Если бы правильно поставить его «Энергичных людей» или другие рассказы, то они бы в лоб били каждого такого делового человека почище Маяковского. Заставляли бы задуматься об ущербности и опасности стяжательства как центра экономической системы. При этом Шушкин, как большой художник, был далек от политических прокламаций и проникал в саму суть явлений, в души людей, и он видел источник мещанства именно там.

Он показывает, как и при социализме, и при любом, даже самом идеальном общественном строе, всегда есть риск, что душой человека, его помыслами завладеет «рупь», золотой телец. Так, в фильме «Печки-лавочки» герой Шукшина, деревенский мужик, при знакомстве с попутчиком сразу бьет в лоб:

«Кто в городе регулирует жизнь? Рупь? Рупь! Так вот этот же самый рубль и мне тоже начинает мозги кособочить! Я уже тоже думаю, как бы мне его, голубчика, приласкать к себе — в гости позвать, так сказать. Но один маленький честный вопрос: чем я больше буду зарабатывать, тем меньше я буду думать, что там после меня родится. Вот штука-то!»

Шукшин доводит свое неприятие стяжательства до того, что даже честно заработанный рубль (капитал) сам по себе потихоньку подчиняет себе человека, не говоря уже о «непосильно нажитом». Такое предельно аскетическое, христианское понимание материального блага (совершенно отличное от протестантизма и западного успеха) исходит от предельной честности перед самим собой, перед ближним — когда Шукшин буквально раздевает душу человека и вытряхивает оттуда все нечистое и лживое, что может затем принести беду, заманить в бездну. Жизнь по правде для Шукшина и есть высшая нравственность, цель и смысл жизни.

«А какой же это вопрос — это уже ответ», — замечает герой Буркова, жулик, притворившийся попутчиком. Да, предельно конкретный ответ. Даже более того — принципиальная жизненная позиция. Которой сейчас так остро не хватает.