В декабре в Турции будут судить 18-летнюю российскую школьницу Екатерину Бурнашкину. Вопрос об экстрадиции до завершения разбирательства не стоит, заявил на днях ТАСС её адвокат. Новость о том, что совершила Екатерина, в середине октября «взорвала» медийное пространство России и Турции: молодая женщина забеременела вне брака, родила в туалете аэропорта Антальи и пыталась утопить ребёнка в унитазе.

ИА Регнум

Скажем прямо, в Турции Бурнашкину ждёт серьёзный срок. Если бы новорождённая девочка не выжила, то это вполне могло быть пожизненное заключение, причём без вариантов (ст. 82, п. 1. i УК Турецкой Республики). Но, к счастью, малышке повезло не захлебнуться и, значит, есть шанс получить меньше.

В России Бурнашкиной за оставление ребёнка в опасности грозит максимум четыре года заключения. Да и то только в том случае, если будет доказано покушение на жизнь младенца. Кстати, малышке уже оформили в консульстве подтверждение российского гражданства.

Суровость наказания, прописанного в турецком уголовном кодексе, можно объяснить практическими соображениями. Турки явно не заинтересованы в том, чтобы случаи, подобные инциденту в аэропорту Антальи, становились прецедентом. Как ранее отмечало ИА Регнум, брошенные новорождённые — большая редкость для Турции.

Строгость местных законов — также следствие исторически сложившегося отношения к детским жизням как к особой ценности. Для Турции, как мусульманской страны, вопрос детоубийства абсолютно ясен, ибо в Коране говорится: «Не убивайте своих детей, опасаясь нищеты, ведь Мы обеспечиваем пропитанием их вместе с вами. Воистину, убивать детей — тяжкий грех».

Разумеется, столь же этически однозначно — как тягчайший смертный грех — посягательство на жизнь ребёнка рассматривает и Русская православная церковь, равно как и другие христианские конфессии.

Иное дело, что исторически в «низах» общества, среди крестьянского сословия были нередки случаи убийства новорождённых младенцев, прижитых вне брака.

«Родит баба или девка где-нибудь в клети одна, затем придушит маленького руками и бросит его либо в воду (с камнем на шее), либо в густой конопле, или на дворе, или где-нибудь в свином катухе зароет… Дело осталось «без последствий». Крестьяне не любят дознаний и уголовщины», — писала в начале ХХ в. исследовательница крестьянского быта Ольга Семёнова-Тян-Шанская. Но при этом «гулящих девок» вообще и детоубийц в частности однозначно осуждал крестьянский «мир».

А вот писанный «государев» закон относился к таким преступлениям по-разному, и в определённые периоды до странности мягко, практически как нынешний российский УК. Так, например, принятое при отце Петра I царе Алексее Михайловиче Соборное уложение 1649 года гласило:

«А будет отец или мати сына или дочь убиет до смерти, и их за то посадить в тюрму на год, а отсидев в тюрме год, приходити им к церкви Божией объявляти тот грех всем людем в слух».

Суровое наказание по этому судебнику полагалось лишь женщине, которая «учнет жити блудно и скверно» и избавится от ребёнка, прижитого во грехе. Наказывалось, по сути, не столько детоубийство, сколько, как бы сейчас сказали, внебрачный секс.

Но отношение явно сменилось при Петре Великом. «Артикул воинский» 1715 года не делал различия в отношении к законным детям и бастардам: «Ежели кто… дитя во младенчестве наглым образом умертвит», то преступника надлежит наказывать максимально жестоко — колесованием. Историки-правоведы пишут: петровский закон едва ли не впервые приравнял лишение жизни детей к «убийству с отягчающими».

Пётр, который казнил своего взрослого сына — царевича Алексея за госизмену, резко ужесточил ответственность за гибель малолетних детей.

Вполне возможно, что это — этически более чем адекватное — решение царя-реформатора, определившее на столетия законы Российской империи, стало следствием некоторых обстоятельств личной жизни Петра. И эти обстоятельства, заметим, живо напоминают историю Екатерины Бурнашкиной.

За два года до принятия «Артикула воинского», в 1713-м, Пётр Алексеевич, скажем так, близко познакомился с камер-фрейлиной царицы Екатерины девицей Марией Гамильтон (или, как её называли в дворцовых документах, Марьей Даниловной Гамонтовой).

Если при упоминании фамилии «Гамильтон» вам в первую очередь вспомнилась любовница адмирала Горацио Нельсона, то это не совсем верно. Леди Эмма Гамильтон, урождённая Эми Лайон, имеет к знатному шотландскому роду косвенное отношение. А вот наша Марья Даниловна — самое прямое. Её предок — Томас Гамильтон приехал на Русь при Иване Грозном. При Алексее Михайловиче двоюродная тётка Марии Даниловны вышла замуж за всесильного главу Посольского приказа Артамона Матвеева.

Мария Гамильтон строгостью нравов не отличалась, в духе времени, который позже описал князь Михаил Щербатов: «Страсть любовная, до того почти в грубых нравах незнаемая, начела чувствительными сердцами овладевать… Жёны, до того не чувствующие свои красоты, начели силу ее познавать». Неудивительно, что «леди Мэри» попала в число так называемых метресс царя всея Руси.

В год принятия «Артикула воинского», в 1715-м, знаменитый токарь Андрей Нартов, помогавший Петру в его увлечении ремёслами, записал в своём дневнике:

«Впущена была к его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, сказал: «Любить девок хорошо, да не всегда, инако, Андрей, забудем ремесло».

Известно, что метресс Пётр выдавал замуж за своих денщиков и они рожали очень достойных сыновей. Например, внучка Артамона Матвеева Мария Андреевна — фельдмаршала Петра Румянцева-Задунайского, а Авдотья Ивановна Ржевская — двух фельдмаршалов и одного действительного тайного советника.

С Марией Гамильтон всё вышло иначе.

Когда царь охладел к ней, «Марья Гамонтова» стала сожительствовать с петровским денщиком — дворянином Иваном Михайловичем Орловым, дядей братьев Орловых, «прогремевших» в царствование Екатерины II. В 1716 году развивался этот бурный роман, но вскоре Орлову Гамильтон надоела и он утешился с уже упомянутой выше Авдотьей Чернышёвой, урождённой Ржевской.

В ноябре 1717 года незамужняя Марья Даниловна Гамонтова родила дитя от неизвестного отца. И поспешила избавиться от младенца.

В дальнейшем на следствии горничная Мария Терповская сообщила, как происходило детоубийство. И его страшные подробности до боли напоминают историю Екатерины Бурнашкиной.

«Сперва пришла Мария в свою палату, где она жила и притворила себя больною, и сперва легла на кровать, а потом вскоре велела мне запереть двери и стала к родинам мучиться; и вскоре встав с кровати, села на судно и, сидя, младенца опустила в судно. А я тогда стояла близ неё и услышала, что в судно стукнуло и младенец вскричал… Потом, став и оборотясь к судну, Мария младенца в том же судне руками своими, засунув тому младенцу палец в рот, стала давить, и приподняла младенца, и придавила».

Затем в нужнике дворца нашли тело младенца, завёрнутое в дворцовую салфетку. Началось следствие, которое вёл сам царь. В следственных документах записали — Иван Орлов, будучи бит кнутом, письменно подтвердил, что именно он, Орлов, был отцом нескольких детей, блудно прижитых и убитых матерью.

Пётр подписал приговор: «Девку Марью Гамонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от него брюхата трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое душегубство… казнить смертию».

Сведомский, Павел Александрович (1849–1904)
Мария Гамильтон перед казнью

14 марта 1719 года Мария Гамильтон была обезглавлена на Троицкой площади Петербурга. Служанка Терповская приговаривалась к наказанию кнутом и ссылке на прядильный двор. А вот дворянина Ивана Орлова после дачи им показаний было велено просто «свободить».

Историческая легенда гласит, что Пётр, мол, мог подозревать, что «девка Мария» прижила «ребёнков» именно от него, Петра, так же как и другие метрессы. А Орлов лишь взял на себя «вину» отцовства и потому был освобожден. Это, ещё раз заметим, легенда. Но есть и ещё одно свидетельство.

Ряд авторов, в том числе историк XIX века Михаил Семевский, упоминают сообщения о том, что в конце царствования Екатерины II княгиня Екатерина Дашкова, просматривая счета Российской Академии наук, наткнулась на большой расход спирта. И выяснила: жидкость использовалась для смены раствора в больших стеклянных сосудах с двумя отрубленными человеческими головами — мужской и женской, — хранившимися в подвале Кунсткамеры более 50 лет.

Подняли архивы петровского времени — и выяснилось, что заспиртованные головы принадлежат Марии Гамильтон и Виллиму Монсу, брату ещё одной петровской метрессы Анны Монс, казнённому за то, что тот был в фаворе у Екатерины I.

Если допустить, что эта версия верна, то у резкого ужесточения наказания за детоубийство при Петре I появляется дополнительное обоснование.

Ещё одно интересное совпадение: есть знаменитая шотландская баллада Mary Hamilton, известная в том числе в исполнении Джоан Баез. Произведение принято относить к XVI веку, но сюжет одного из вариантов баллады — по совпадению или нет — очень напоминает драму нашей, российской кровавой Мэри. По сюжету, фрейлина Мэри Гамильтон, бывшая в фаворе у короля, как-то сказалась больной («просто живот болит»), а потом королева узнала, что Мэри родила и утопила своего младенца. В итоге девицу Гамильтон казнят.

Так поступали в Шотландском и Английском королевствах, так — по закону — должны были поступать и в Российской империи после реформ Петра Великого (на которые, не исключено, повлияло дело Марии Даниловны Гамильтон).

Суровое наказание, уже в силу турецкой правовой и религиозной традиции, грозит и Екатерине Бурнашкиной, которая неосознанно, но вплоть до деталей, повторила преступление фрейлины Петра Великого.