Губернатор Белгородской области Вячеслав Гладков рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой, что регион готов практически к любому развитию событий, а власти справляются и с защитой населения, и стараются не забывать о «мирной повестке»: чистых улицах, цветах и озеленении городов.

Иван Шилов ИА Регнум
Губернатор Белгородской области Вячеслав Гладков

— Вячеслав Владимирович, вы, пожалуй, — самый любимый в России губернатор. В сентябре исполнилось три года, как вы занимаете эту должность. Во время тех выборов я работала наблюдателем в Белгородской области, мои коллеги шутили: «Ну, конечно, ты выбрала самую спокойную в электоральном плане область». Сейчас, вспоминая эти слова, я горько усмехаюсь. А если бы вам три года назад сказали, что будет, если бы вы знали, что постигнет Белгородскую область, вы бы согласились стать губернатором?

— Поручение мне дал президент Владимир Владимирович Путин. Это его решение, его доверие. Поэтому, думаю, ничего бы не изменилось, если бы я и знал, что будет происходить.

— Я видела вас в разные моменты: когда только начинались обстрелы Белгородской области, в мою предпоследнюю поездку мы с вами совершили довольно опасный вояж — вы стояли с главами поселений, куда сами они не могли зайти, и обсуждали, будем ли мы заезжать в посёлок, где рои дронов расстреливают даже коров. Неужели даже в те моменты, когда рядом с вами падает снаряд, вы не жалеете, что стали губернатором такой…

— Неспокойной области? Те, кто у нас не живут, наверное, сейчас подумают, что я говорю вам это для красного словца. Но те, кто живёт в Белгородской области, на границе, рядом с линией боевого соприкосновения, подтвердят мои слова. Это — наша жизнь. Мы так живём, это наши дома, это моя работа.

Сейчас работа составляет большую часть моей жизни. Я прихожу домой, чтобы поспать часа четыре, переодеться, и — снова на работу. То, что эмоции перекликаются с должностными обязанностями, тоже абсолютно очевидно, их не убрать. Моя жена тоже со мной в этих условиях. Мы же не знаем, куда в следующую секунду прилетит, что будет происходить. Мы просто физически должны быть готовы к опасностям, в которых живём.

Эволюция этих эмоций за два с половиной года была очень сложной: первые взрывы 24 февраля 2022 года, первые разрушенные дома, первая ракета, которая разорвалась в центре Белгорода в июле, когда погиб ребёнок, массово погибли люди — я всё это могу назвать по датам. Потом начались массовые разрушения, которые продолжаются длительное время: Шебекино, Грайворон, Белгород… Каждый раз это были сложные эмоциональные испытания, но в то же время каждый делал шаг вперёд, принимал решение — что он должен сделать, чтобы справиться с этим.

Мои дети живут в нескольких городах, но я как жил, так и живу в центре в Белгорода. Белгород — мой дом.

— Вы выезжаете на места трагедий, видите ужасные сцены, разорванных детей… Вас посещает чувство бессилия?

— Нет. От моих действий зависит жизнь большого количества людей, мне нужно понимать, какую помощь я должен оказать семьям погибших, семьям, у которых повреждено жильё, горят автомобили. Наоборот, это заставляет быстрее действовать. Но и мирную повестку никто не отменял.

— А мирная повестка помогает вам справиться со всем этим?

— Если её не будет, смысл всего пропадает. Мы же не живём, чтобы умирать. Мы живем, чтобы рождались, жили и развивались наши дети. Мы строим города, асфальтируем улицы, строим и ремонтируем школы. Это — жизнь, движение вперёд.

Я не показываю на чужие огороды, но то, что мы делаем, есть с чем сравнить. Чистота Шебекино — образец для очень многих городов в Российской Федерации, по количеству цветов город превосходит многих.

— А кто там сейчас ухаживает за цветами?

— Работники «Зеленхоза», но их осталось шесть человек.

— Мужчины или женщины?

— Женщины, потому что остальные уволились. Деньгами сейчас людей не удержишь.

— Я помню, как хлопало, когда мы с вами были там. Что их там держит?

— У каждого своя история, многие не справляются. Сейчас идёт замена цветников, Шебекино приобретает новое цветочное одеяние, и, мне кажется, это символ стойкости духа города. Мирная повестка не должна оставаться на втором или третьем месте.

— Значит, цветы в Шебекино обещают, что наступит мир?

— По-другому и не может быть. Будет победа, будет мир.

— В Москве есть места, которые избыточно украшены цветами, на которые тратят очень много денег. Иногда мне кажется, что эти излишества не нужны, когда у нас в приграничье такая беда. А цветы в Шебекино — это же цветы вопреки.

— Нет, не согласен. Мне кажется, очень правильно, чтобы город весной и летом покрывался цветами, формировался его зелёный каркас, работали ландшафтные архитекторы. Что касается Москвы, от Сергея Семёновича [Собянина] мы получаем помощь с октября 2022 года. С многими испытаниями без этой помощи мы бы просто не справились. Когда 1 июня 2023 года проводилась эвакуация Шебекинского округа, очень помогли Москва, Тульская, Калужская, Ярославская и Владимирская области.

Останавливать развитие зелёного каркаса Москвы — неправильно, потому что тогда враг победит. Он будет знать, что нанёс нам очередной удар, что мы начали менять из-за него повестку. Да, ситуация сложная, но мы точно сильнее.

— Тогда помогите мне разобраться: по дороге от границы к госпиталю, в котором я регулярно бываю, я встретила ребят, военных, которые попросили помощи. Я как человек помочь им не могу — у меня нет таких денег. Могу, конечно, собрать, но в голову закрадывается мысль: а зачем нам такие излишества в Москве, когда мы не можем купить ребятам тепловизоры, чтобы спасти их жизни?

— Сейчас идёт новая, другая война. Система гражданских мер, переноса всех процессов на войну, как во время Великой Отечественной, уже не работает. Помните, год назад все говорили, что в армии ничего нет — еды, одежды? Но я лично проверял: всё есть. И когда шла мобилизация, все были одеты и обуты.

Мы недавно отправили в Запорожскую область стоматологический комплекс, всегда помогаем, реагируем на просьбы, запросы, когда к нам обращаются люди из ДНР, ЛНР, Запорожской области. Война-то народная, народ должен быть рядом. Вот пример: есть, конечно, сухпайки, но и борща-то хочется. Когда местные бабушки кормят наших бойцов борщом, это не говорит о том, что армия голодная, это — народная забота.

Вспомните, сначала все говорили, что не хватало еды, обмундирования, оружия, боеприпасов. Сейчас задачи уже другие: беспилотники, РЭБ. Происходят изменения.

— Вы хотите сказать, что война стала технологичной, меняется настолько быстро, что Министерство обороны не успевает за всеми новинками, поэтому народ должен подключаться? И почему вы называете войну народной?

— У нас почти шесть тысяч участников самообороны. Кто это? Народ, который не имеет никаких прямых договорных взаимоотношений ни с одной федеральной силовой структурой, а фактически они занимаются выполнением боевых задач. Потому что враг стреляет по нам, убивает, много раненых. И мы не собираемся молчать. Поэтому все наши действия должны быть максимально эффективны с точки зрения защиты населения и помощи нашим военным.

— Вот ситуация: на дорогу прилетает снаряд, что было в Белгороде уже неоднократно, лежат разорванные люди, и с ними рядом появляются другие гражданские, которые могут помочь. И у них всё есть: аптечки, жгуты, они знают, что делать. Как вы думаете, какой процент жителей Белгородской области может остановить машину и без страха побежать оказывать первую помощь?

— Около 200 тысяч человек у нас прошли курсы обучения по оказанию медицинской помощи. У нас в школах 160 тысяч детей, для них проводятся такие занятия. То есть минимум 300-350 тысяч человек у нас могут это сделать.

На днях я был в больнице. Там мама с папой и два маленьких ребёнка: одному меньше года, другому — лет пять-шесть. У мамы было ранение, повреждена артерия. Она рассказывает: «Я теряю сознание, а соседский парень лет тридцати прибежал с несколькими жгутами, наложил повязку». Сначала детям, затем маме. Он их фактически спас до приезда скорой помощи.

Когда мы разбирали ситуацию, в которой у нас погибло 25 человек, смотрели по кадрам по каждому человеку — возможно ли было спасти его? Была ли возможность укрыться? Что нужно сделать, чтобы ситуация не повторилась? Поэтому у нас появились бетонные укрытия, аптечки, ФБС-блоки, контролёры на подъездах. И запрос на курсы медицинской помощи тоже был. Для тех, у кого не было времени ходить на курсы, мы придумали плакаты в бетонных укрытиях, на которых расписано, что нужно делать, чтобы правильно принять решение, понять — венозное или артериальное кровотечение, как наложить жгут, записать время во время наложения жгута. В общем, правила оказания первой помощи до прибытия скорой.

Но мы находимся уже на другом этапе: мало просто показать, нужно формировать навык у людей. Поэтому во всех учреждениях мы организовали еженедельные курсы, я сам в них участвовал.

— А вы помните первого погибшего ребенка? Кто это был?

— Конечно. Самое страшное у нас произошло 30 декабря. К тем, кто погибал у нас, мы с самого начала старались приходить на похороны, общаться с семьями. Но мне не очень нравится, когда публикуются имена и фамилии.

— Почему?

— Мы максимально закрываем эту тему и стараемся, чтобы они не уходили в публичное пространство. Каждый проживает эти события по-разному: кто-то очень тяжело, кто-то мужественно, кто-то очень эмоционально. Это то, чего врагу не пожелаешь.

— Когда вы пишете у себя в Telegram-канале «Мы выражаем свои соболезнования», за этим ощущается что-то гораздо большее.

— Потому что у нас все переживают эту боль, она общая. Любой раненый ребёнок, раненый взрослый — большие испытания для всей области. И в других городах, и в Москве часто спрашивают о том или ином раненом, помогают, собирают деньги. Когда нужно что-то рассказать публично, кого-нибудь поблагодарить, люди, как правило, отвечают, что им это не нужно.

Недавно мне позвонил избранный губернатор Тульской области [Дмитрий Миляев], сказал, что собрали деньги для Белгородской и Курской областей, но есть проблема с оказанием помощи. В результате отдали деньги в фонд Евгении Кондратюк — замечательной женщины, которая глубоко сочувствует беде каждой семьи.

Иногда я ругаюсь с местными жителями, которые не хотят выезжать, эвакуироваться. Я им говорю: «Мы не должны вас хоронить, мы устали от похорон мирных жителей. Лучше ругайте меня, но будьте живы». Когда происходит самое страшное, родственники начинают вспоминать, сколько местная власть уговаривала покинуть опасную территорию, но человека уже нет, исправить ничего нельзя.

— Задам ужасный вопрос: вы ведь губернатор, вам нет необходимости приезжать на похороны или сразу же после обстрела, чтобы увидеть маленькое разорванное тело? После этого ведь вам ещё нужно как-то жить и работать…

— Во-первых, моё нахождение в кабинете не говорит о том, что я ничего не увижу. У нас люди гибли буквально в 30 метрах от здания правительства, погибли несколько сотрудников муниципальных администраций. Во-вторых, это наша жизнь. Никогда не поймёшь, какое решение нужно принять, глядя на сводку. Поэтому я сажусь в машину и приезжаю на место, хожу по дворам, вижу последствия обстрела.

Картинка в отчёте говорит лишь о том, что идёт обычная работа. Но иногда по отчёту все хорошо, а приезжаешь на место — там ничего нет. Плёнкой окна не закрыли, начинаются дожди, а двери раскрыты, плита повисла так, что скоро упадёт и кого-нибудь придавит. Но главное — люди, а не здания. Ты или с людьми, или они сами по себе.

Люди должны чувствовать поддержку, знать, что получат помощь. Мы всё восстановим — это наша задача, мы сформулировали её с первых дней. Это наша земля, и мы не хотим уходить, несмотря на то, что сейчас эвакуировали достаточно большое количество населённых пунктов, закрыли их, потому что там физически невозможно находиться.

— Я знаю, что вы никогда не критикуете соседние регионы, но задам вопрос. Я смотрела видео из Курской области: идёт тягач, а на нём танки, три штуки. И он спокойно преодолевает узенький ров, его ничего не останавливает. А как со рвами в Белгородской области?

— Всегда проще говорить об огороде соседа, чем о своём. Касательно оборонительных сооружений, мы всё делаем в соответствии с требованиями, техническими задачами. Если честно, стараемся делать немножко больше. Подробностей рассказать не могу, у меня нет права говорить об этом. За каждым направлением закреплены люди, от этого зависит качество работы, наша жизнь.

— А «зубы дракона»? Я слышала, главы регионов чуть ли не расписываются за них.

— Да. Но не главы, а кураторы, заместители губернатора. Поэтому я чётко по каждому участку понимаю, какой объём работы там проводится, кем, какое качество изделий…

— То, что произошло в Курской области — шок… Я хотела спросить у вас: в Белгородской области мы же не допустим?

— Объективно обстановка сложная. Вспомните: конец мая прошлого года — Козинка, Новая Таволжанка, события в Грайворонском округе в этом году. Много сложных событий, в том числе связанных с заходом на нашу территорию диверсионно-разведывательных групп противника. Каждый должен заниматься своим делом, своей сферой ответственности. Силовики — своей, гражданская власть — своей. Мы выполняем задачи, которые стоят перед нами, но кто может гарантировать, что не будет сложных ситуаций?

У меня как у руководителя гражданской власти региона не было шапкозакидательства. Мы всегда формируем карты риска как по отдельному муниципальному образованию, так и по всему региону. Главная наша задача — безопасность населения. Исходя из этого, вычисляем риски, начинаем потихонечку ходить по людям, смотреть, где есть маломобильные граждане, определяем, кого нужно вывозить в первую очередь, закрепляем самооборону. Многие мероприятия проводятся заблаговременно.

Мы проводим учения на случай разных ситуаций: разрушение многоэтажного дома, гибель губернатора, одновременный разбор завалов большого количества домов… У нас есть добровольные пожарные дружины. Мы понимаем: если не будет связи, придётся оповещать население иначе — режем рельсы и вешаем на них трос, чтобы, в случае потери света, они извещали население об угрозе. Может быть использован колокол.

Сейчас мы готовимся к зиме — закупаем генераторы. Если не сможем их поставить, закупим буржуйки. В каждом муниципалитете у нас есть запас бензиновых и дизельных генераторов, буржуек, леса. Есть пожарная машина МЧС, пожарная машина муниципального учреждения, огнетушители, которые мы раздаем, ёмкости с помпами. Мы готовы к развитию практически любой ситуации.

— Вы сказали о плане на случай гибель губернатора — не дай Бог! И я решилась задать вам вопрос: помните случай с ДРГ, когда вас звали на «переговоры»? Зачем вы согласились?

— Выхода никакого не было. Я получил информацию, что противник уже стоял, не ответить было нельзя. Может быть, зря отвечал, но они показали наших пленных, не предложить их обменять я не мог. Хотя внутренне понимал, что это — публичная провокация, которая должна была сформировать уровень недоверия к власти.

— То есть они нашли вашу болевую точку?

— Они просто посмотрели формат наших действий, жизненной позиции. Конечно же, ждали более эмоциональной выходки от губернатора, которая привела бы к другому результату, создала бы еще одну проблему. При этом главная проблема по обмену пленных не была бы решена. Мы смотрели — они подошли без пленных.

— Бойцы рассказывали мне, что в месте, где вы назначили встречу, сразу же были прилёты, когда вы должны были подъехать.

— Там всё было под обстрелом. У нас Новая Таволжанка получила больше повреждений, чем Шебекино после июньских событий. Если в Шебекино мы вернулись в конце месяца, то в Таволжанку — только во второй половине августа, и через месяц мы фактически снова перестали всё восстанавливать — до середины ноября, потому что там постоянно всё уничтожалось. По-моему, мы только кровли поменяли более 50 тысяч квадратных метров.

— Я уверена, что, когда всё закончится, вы будете усиленно думать над решением проблемы демографии. Некоторые социологи считают, что люди перестают производить потомство, потому что заселяются в высотки. Я задаю вам этот вопрос, потому что Белгородская область — одноэтажная, там были проблемы, по которым людей переселяли на землю. Как вы думаете, почему люди сейчас меньше хотят заводить детей?

— Сложно найти простой ответ. Я очень рад, что у нас растёт количество многодетных семей. В 2020 году у нас было около 15 тысяч, сейчас — больше 17. Но я с вами согласен: в основном те, у кого уже были дети, принимают решения о рождении второго, третьего, четвертого, пятого.

Почему идёт сокращение рождаемости? Безусловно, кто-то откладывает рождение ребенка, делая карьеру. Есть ложное, с моей точки зрения, убеждение, что элементами благосостояния должны быть квартира, машина. Но мне кажется, что наличие квартиры и машины при отсутствии ребенка — это отсутствие смысла жизни. К страшим годам понимаешь, что ты один, у тебя не было ничего, кроме работы.

Но погоня за ценностями, которые были у нас всех до начала СВО, закончилась. У нас ушло очень много полутонов. Многое нас окружающее приобрело истинную ценность. То есть стало чётко выраженным, чёрным или белым.

Мы все очень разные, каждому решать: правильно ли это, когда один ребёнок, или двое, или трое, четверо. Но базовые ценности у нас одни, я убеждён, что демографическая ситуация будет меняться в лучшую сторону. Посыл, который даёт президент в части новых форм поддержки семьи, даст результаты через 5-10 лет в любом случае. Мы, по мере возможностей, тоже стараемся помогать семьям, решать жилищный вопрос для многодетных семей.

У нас есть программа строительства бесплатного жилья для них. Мы понимаем, что государство должно помогать и тогда, когда рождается ребёнок-инвалид или когда ребёнок получает травму. Есть программа строительства жилья и для этой категории.

Мне кажется, отношение к многодетным семьям улучшается, растёт их социальный статус, наше общество здоровеет. Хочется ли быстрого результата? Конечно, хочется. Но он невозможен.

— Я слышала о мужчине, которого вы хотели наградить, а он отказался принять медаль. Почему?

— Да, я наградил его 19 сентября. Я приехал на последний обстрел, там достаточно возрастной мужчина с мамой на коляске. Они были дома, когда была объявлена тревога, мужчина завёз маму в ванную — в этот момент в дом прилетела ракета, взорвалась, дом просто распался. Они были в ванной, поэтому остались живы.

Завалило двери, соседи начали разбирать завал. Я поговорил с ними, мне говорят: «Там стоит мужчина, он помог спастись». Я к нему подошёл, поблагодарил, а потом попросил Сергея Петровича [Потапова], начальника МЧС, взять у него координаты и наградить, чтобы люди знали своего героя.

Через два дня ко мне подходит помощник, говорит, что этот мужчина прорывается ко мне — очень эмоционально. Я спустился, он говорит: «Вячеслав Владимирович, мне сказали, что вы меня награждаете, я вторую ночь не сплю — это неправильно! Скажу как есть: я был на соседней улице, в трусах вскочил на квадроцикл, приехал разбирать завал, искать оставшихся в живых, но их уже вытащили другие соседи».

Я позвонил Сергею Петровичу, сказал, что у меня к этому человеку уважения еще прибавилось, поэтому если он по-мужски решит не награждать — значит, нет, но почётную грамоту от губернатора я ему точно выпишу. И подписал распоряжение.

На самом деле всё это — формирование среды. У него дети, большая семья, с достатком. Они никуда не уехали, а он сам не успел одеться и полетел спасать соседей, понимая, что обстрел может повториться, а его дети — остаться без родителей. И сам оценил своё участие с точки зрения награды, сказал, что не он должен получить ее, а другие.

— А в чём смысл жизни?

— Наверное, в детях.

— Мы говорили о демографии. Сейчас из-за обстановки в Белгородской области часть людей, я знаю, что небольшая, уехала. А у вас сельское хозяйство, предприятия, мы в магазинах покупаем продукцию Белгородской области. У вас есть нехватка рабочих рук? И если да, придётся привлекать мигрантов?

— Придумал не я, это позиция большинства предприятий, которые работают на территории Белгородской области: да, людей не хватает. Спрашиваю: что будем делать? Всё очень просто, отвечают: надо увеличивать зарплаты. А что с мигрантами? Нам не нужны. Людей нет, потому что мало платим. Поднимаем зарплаты — не идут, значит, мало. Еще поднимаем — не идут. Ещё — приходят, всё хорошо. Да, нам как органам власти тяжело успеть за средними и крупными предприятиями, но зарплаты нужно поднимать. Я только «за».

— Помните, мы с вами ездили в Ржевку — село возле Шебекино? Там было лысое дерево, похожее на столб, а на нём, в гнезде, сидел аист и высиживал птенцов. Дом стоял разбитый, но аист после обстрела не улетел, люди свой дом не бросили. Как вы думаете, что держит людей и этого аиста? Что держит вас?

— Это — наша земля. Здесь жили мои предки. Кстати, мама моей жены — из Алексеевки, так что сказать, что это посторонняя для моей семьи земля — нет. Не первый раз в истории на территории Белгородской области идут боевые действия, но это не значит, что мы должны её бросить. Да, люди с ситуацией справляются по-разному, но все, кто уехал, готовы в любой момент вернуться. Я уверен, что как только станет спокойнее, все вернутся.