Описание трагедии вселенского масштаба должно начинаться просто и буднично. Например: у соседей пропал кот.

Иван Шилов ИА Регнум

Три слова, а механизм со-переживания уже запущен. Читатель поставлен перед выбором. У вас сострадающее сердце? Или вы бесчувственная скотина, равнодушная к трагедии кота и горю его хозяев. С кем вы, интеллигенция?

Лично я всегда был равнодушен к котам. Значит, автоматически зачислен в категорию бесчувственных скотин. И тут со мной случается пренеприятнейшая история.

У соседей пропал кот. Потеряшка был любимчиком. Хотя, кроме него, в семье проживало еще два кота, несравненно выдающихся кошачьих экземпляра. Мейн-куны — огромные, как кони, с очень выразительными мини-тигриными мордами и виньетками на кончиках ушей. Они жили, как принцы, горя не ведали, питались, валялись, линялись, блага получали по первому мяу. Вся их жизнь проходила по разряду «украшение жилища» и «утешение хозяйскому взору».

А потерявшийся был самый что ни на есть обычный, серый, уличный котяра. Бретер, хитрец, наглец, вечно пьяный, в смысле — драный, вечно голодный до баб и еды, независимый и ничем более не выдающийся. И вот его, однажды приветив, накормив, напоив, пустив в дом переночевать и все такое прочее, любили по-настоящему. Наотмашь, навзрыд, на разрыв.

Его выхаживали после ранений, за него переживали, им восхищались и мучительно ждали возвращения из очередных загулов.

Конечно, это было ошибкой. Любовь зла. В том смысле, что ничего не обещает и не оставляет надежд на миропокой.

В этот раз он пропал окончательно. После очередной драки и операции по зашиванию головы и уха он, чуть оклемавшись, попросился на улицу. И след его простыл.

Я нашел его случайно, в своей избе. Дом стоит на краю поля. Вокруг ни души, ни заборов. Только бескрайнее поле кукурузы. Дверь в дом часто закрыта неплотно. Он зашел внутрь, забрался под лавку в сенях и там умер.

Я стоял над мертвым котом. Сомневаться не приходилось. Труп успел окоченеть. То есть живого кото-субъекта, встречавшегося мне почти каждый день, а теперь пришедшего в незваные гости, уже не было. Но я стоял над ним и чувствовал, что рядом со мной присутствует кто-то или что-то, о ком язык не повернется сказать как о не существующем.

Эта незримая «гостья» безошибочно определялась — морозом посреди лета в затылке. Жутью в воздухе. Более того, гостья говорила со мной, заставила вступить с ней в диалог.

«Да, я здесь, — беззвучно говорила она. — У тебя не может быть никаких сомнений на мой счет, — говорила она. — Ты чувствуешь мое присутствие, — говорила она. — Мертвый кот — это мой образ, — говорила она. — Вживую ты меня увидеть не способен, — говорила она. — Пока, по крайней мере».

Кот лежал с полузакрытыми глазами. На морде — гримаса с ощеренным ртом. Смерть улыбалась. Но и мы умеем шутить.

Умерший кот вдруг, в следующее мгновение, стал мне близким. Память о нем сыграла эту странную шутку. Я не обращал на него внимания, когда он ходил по моему участку, выпрашивал еду, забирался на крыльцо и вопил, как профессиональный попрошайка. Я ни разу при его жизни не почувствовал к нему и малейшей симпатии.

Но теперь что-то разительно поменялось. И дело не в естественной жалости. Перед лицом смерти, вынужденно проживая акт ее явления в моем доме, я испытывал жгучую ненависть к спектаклю этой актрисы. Что-то пошлое, без-образное и античеловеческое сквозило в ее представлении. И в этом витальном противостоянии мне требовался единомышленник.

«Мы с тобой одной крови, брат», — сказал я, обращаясь к памяти кота. «Смерть приходит, ничего не попишешь, но власти над нами она не имеет», — сказал я, обращаясь к памяти Воскресения. «Еще не хватало, чтобы эта тварь запугивала нас», — решительно обратился я к самому себе.

Требовалось совершить по отношению к «брату по крови» последнее, но важнейшее дело. Отнестись к коту по-человечески. Похоронить в землю. Вернуть перстное перстному.

Прежде я принес хозяевам горестную весть. Мама и две дочери затем проплакали весь день. Мы решили закопать кота в дальнем углу участка, возле того самого кукурузного поля, под кустом отцветшего пиона. Я вырыл могилку, положил твердое, как камень, тельце в яму. Присыпал землей и сбил небольшой холмик.

Молиться о душе новопреставленного кота я не посмел. Здесь у нас с единомышленником проходил критический водораздел. Не очень-то я верю в существование кошачьих душ. Допускаю мысль, что я просто не успел его полюбить, чтобы начать о нем молиться. Хотя бы втайне. Вместо панихиды я сорвал с соседнего куста шиповника цветок и воткнул в холм. Выглядело, признаюсь, глупо.

Закопав кота, я остался стоять на кромке кукурузного поля. И смотрел, как солнце падает с неба. В землю. Разве не трагедия? Событие вселенского масштаба, описание которого должно начинаться просто и буднично.

Солнце падало с неба. Три слова. Запущен механизм изумления.

В прошлом году мы похоронили близкого человека. Приходит время потихоньку редеть рядам и уходить по одному, оставляя друзей по эту сторону Стикса. На поминках я не люблю говорить. Воспоминания мне кажутся пустоцветными. По той причине, что я убежден: товарищ скорее жив, чем мертв. Молиться о нем мне очень легко.

Однажды мы стояли на этом поле и смотрели на закат. Нас было вместе с ним человек десять взрослых мужчин и женщин. В тот момент мы испытывали одно и то же. Удивление и изумление перед красотой жизни, в которой мимолетность и предчувствие жизни вечной никак друг дружке не противоречат.

Это изумление оказалось настолько сильным, что мой товарищ остался стоять на этом поле. Стоит и смотрит. А я всегда могу подойти к нему, встать рядом и увидеть красоту одними глазами и одним сердцем.