«Война за контроль над людьми, а не над землёй». В Киеве ищут себя

Хлёсткие умозаключения Каролины Хирд, заместителя руководителя группы по России, научного сотрудника Института изучения войны (США), по идее, должны сбить с ног изумлённого читателя. Ведь «война на Украине — это прежде всего война за контроль над людьми, а не над землёй». Поэтому доклад института, опубликованный 8 февраля, посвящён «насильственной русификации» и «этническим чисткам».

Целью СВО в нём называется уничтожение украинской идентичности, языка и культуры на основании ложного тезиса о том, что «украинцы — это просто запутавшиеся русские с вымышленной идентичностью, языком».

История, когда «небольшое поддерживаемое Западом меньшинство пытается навязать волю большинству жителей», говорит нам аналитик Каролина, тоже откровенно вымышленная. Тем не менее Кремль имеет подлый замысел ликвидировать украинскую идентичность «путём насильственной интеграции оккупированной Украины в состав России. социально, культурно, лингвистически, политически, экономически, религиозно и бюрократически».

В целом это соответствует и украинскому пропагандистскому нарративу о том, что Россия то ли 300, то ли 500 лет пытается уничтожить эту самую идентичность, лишь меняя подходы. То геноцид устроит, то оккупацию, а в наши дни всё население Украины необходимо пустить под нож в целях её защиты — «иначе Украины не будет». Заберут мову, заберут культуру и прочее в таком духе.

Но что это за украинская идентичность, которую так долго не получается уничтожить вопреки всем стараниям?

Если даже «геноцид» не помог, то как можно стереть некую культурную основу народа, включив территории в состав страны, с которой этот народ не меньшее количество столетий находится в общем культурном и экономическом пространстве?

Каковы её признаки, типичные черты, не способные устоять против предложения жить в мире, работать и давать жить другим? Пусть бы даже в условиях доминирования русского языка, который является родственным и общепонятным.

В поисках себя

Почти 40% украинцев в 2020 году ещё искали свою идентичность.

Как показывает опрос Института социологии НАН Украины, большинство идентифицировали себя в первую очередь как граждане этой страны (61,7%), но почти треть — как жители какого-то села, города, области (27,4%). Еще небольшая часть видела себя гражданами бывшего СССР (3,4%).

В принципе, с самим определением тоже нет окончательной ясности. В украинских законодательных актах «идентичность» обычно переводили как «самобытность».

«Это тождественность, подобие чему-то, кому-то, но дальше сразу возникает вопрос к каждому человеку, с кем он себя отождествляет, к какому сообществу относит?

Я — муж, отец, предприниматель, учёный, житель Киева. К тому же самоидентификация и то, как вас воспринимают другие люди, часто могут не совпадать — здесь возникает проблема.

Не все украинцы любят сало и борщ. Когда речь идёт об украинской национальной идентичности, следует учитывать, что представления носителей такой идентичности о том, каким признакам соответствует сообщество, называемое украинской нацией, различаются.

Ещё больше отличаются представления этих признаков теми, кто отождествляет себя с другими нациями», — объясняет заведующий отделом этнополитологии Института политических и этнонациональных исследований им. Кураса НАНУ Виктор Котигоренко.

В принципе, ситуация для мультикультурной, не создавшей никакой национальной объединяющей идеи Украины стандартная. Так было примерно всегда, и, если оглянуться на те же 400 лет назад, мы не увидим там каких-то ярко выраженных украинцев.

Например, как сообщает нам историк запорожского казачества Дмитрий Яворницкий, для пёстрой и разновозрастной толпы, искавшей себе счастья на Сечи, действовало всего пять условий: быть вольным (в смысле не крепостным) и неженатым человеком, говорить малорусскою речью, присягнуть на верность русскому царю, исповедовать православную веру и пройти «известного рода учение».

Принадлежность к православию проверялась просто: «А ну, пэрэхресты лоба».

Казачья эпоха по умолчанию считается краеугольным камнем украинской идентичности, вся эта романтика борьбы, грозный внешний вид, протогосударство.

В докладе на Сейме 1658 г. познаньского воеводы Яна Лещинского гневно отмечено, что казаки требуют, чтобы из них был seorsiva gens, «отдельный народ». Однако на уровне самоопределения, если начать вникать в эту эпоху, выходит сплошное разочарование. Потому, что население Малой Руси, Малороссии (и это название тогда ни у кого не вызывало вопросов), считало себя русскими. А «русский» в то время означало «православный».

При жизни сам Богдан Хмельницкий называет своих соотечественников в письме царю Алексею Михайловичу от 21 марта 1654 году «народом православным российским».

В речи Хмельницкого перед польскими комиссарами в феврале 1648 г. он признаётся: «Я человекъ малый и плохій, но Богъ дал мне, что я стал едновласникомъ и самодержавцемъ Русскимъ… Я вырву из лядской неволи Русскій народъ». Кстати, ни довоенные, ни послевоенные «украинцы» XVII в. из Киевского, Черниговского и Брацлавского воеводств не принимали в свой «клуб» жителей Волыни — они были другие, не свои.

При этом русские шляхтичи внешне и в быту были практически неотличимы от поляков. А языков в употреблении было несколько, как поясняет один из лучших современных украинских историков Ярослав Грицак, та ситуация условно описывается термином «диглосия» или «триглосия».

«Это не языки взаимоисключающие, это языки, которые употребляются в разных случаях. На одном языке ты молишься в церкви, на втором — разговариваешь с равными себе, на третьем — разговариваешь с рабом или крепостным. И в зависимости от того, в какой ситуации ты оказываешься, ты на том языке себя называешь», — рассказывал он в одном из интервью.

Условно говоря, если спросить шляхтича, откуда он и кто есть, тот может сказать, что он из Полоцка или Самбора. Но если бы он поехал на Сейм, то бы был шляхтичем из Речи Посполитой. А если бы встретился с кем-то из Польши, то он сказал бы, что он православный. Ответ зависит от ситуации.

А живший в XVII в. шляхтич-русин Ян (Йоаким) Ерлич, чей дневник был опубликован двести лет спустя и является ценным источником, добровольно вёл его по-польски. Хотя сам же указывает, что «умел читать и писать по-руськи».

А всего лишь сто лет назад, в 1918 году, анонимный британский аналитик из Форин-офиса докладывал военному министерству про настроения среди местного селянства:

«Если спросить среднего крестьянина на Украине о его национальности, он ответит, что он православный; если его далее спросить, является ли он великорусом, поляком или украинцем, он, вероятно, ответит, что он крестьянин; если настаивать, на каком языке он говорит, он скажет, что он говорит на «местном языке».

Возможно, удастся все-таки его заставить назвать свою национальность и сказать, что он «русский», но это заявление вряд ли отвечает на вопрос о его украинскости; он просто не думает о национальности в терминах, привычных интеллигенции».

Для того чтобы объяснить жителям села, что они украинцы и у них есть какая-то история, потребовались титанические усилия этой самой интеллигенции.

На Галичине процесс пошёл очень быстро только в связи с Первой мировой войной, когда перед галичанами вдруг открылся другой мир, откуда к ним в серых шинелях Русской императорской армии пришли украинцы, говорящие на похожем языке.

Грицак приводит примеры, что даже привычные имена Ярослав, Владимир, Ольга, Игорь пришли туда с Великой Украины. Его знакомую львовянку отец назвал Галиной, поскольку узнал это имя, пока с сечевыми стрельцами бродил восточнее Киева в 1918–19 гг.

При всём этом галичане терпеть не могут грязную запорожскую романтику, их идентичность — городская, польско-австрийская, с «филижанкой кавы».

Украинец по приказу

В XIX в. термин «украинство» означал любителей украинского фольклора, быта, песни, традиций и желание их сохранить и изучать. С конца века и в начале следующего во главу угла встало украинское национальное движение, к которому всё вышеперечисленное прилагалось.

XX век стал определяющим в деле формирования идентичности, к этому времени сформировался украинский язык, появились политические идеи и первый опыт государственного строительства.

Вот только всё это было категорически разнонаправленным движением: видение Западной Украины, как обычно, отличалось от воззрений «восточников».

Для выведения идентичности современные исследователи-украиноведы указывают на необходимость наличия хотя бы одного из четырех признаков:

· этническое происхождение и самоидентификация;

· осознание общей с другими представителями украинского этноса исторической судьбы и временной перспективы;

· вовлечённость в украинское культурно-информационное пространство;

· сознательная деятельность по распространению украинской культуры.

Причем «самоидентификации» уже достаточно.

Основоположник тоталитарной идеологии ОУН* Дмитрий Донцов был этническим русским — как и локомотив советской политики украинизации 20-х гг. Николай Скрипник. Или известная «украинская поэтесса» Елена Телига, урожденная москвичка Шовгенова, выучившая мову уже в зрелом возрасте и под влиянием романтических отношений.

А основоположник украинского консерватизма, активный политик Гетманата и украинизатор Вячеслав Липинский — вообще-то Вацлав, из польского шляхетского рода. И офицер РИА вдобавок.

Да что далеко ходить: новый главком ВСУ Александр Сырский не имеет в роду ни одного украинца, он лишь выбрал своё место в этом мире и стал украинским генералом, с трудом составляющим слова на неродном языке при обязательных публичных активностях.

Таким образом, обозначить свою украинскость довольно просто: нужно о ней заявить. Второй шаг — перейти на мову, хотя это условие хоть и очень важное, но всё же второстепенное, что демонстрирует и пан генерал Сырский.

А с остальным, как говорится, всё сложно.

«Осознание общей с другими представителями украинского этноса исторической судьбы и временной перспективы» — позиция сугубо политическая и конструкт искусственный. Вся новейшая история Украины — это постоянно набирающая обороты культурная война, в которой именно меньшинство, обладающее сугубым видением «исторической судьбы», силой навязывало его безыдейному большинству.

Автор практически всю свою жизнь прожил на Украине, профессионально занимался изучением истории, участвовал в политических активностях, а по роду деятельности много поездил, спал под одной крышей и ел вместе с самыми разными украинцами. И может с твёрдой уверенностью сказать, что так же, как для «украинцев» XVII века до войны Хмельницкого никакой истории не было, — её так же не было в головах современников, помимо прожитого ими советского периода, где самыми яркими пятнами являлись коллективизация и Великая Отечественная война.

Всё остальное вколочено тяжёлым молотком и большими бюджетами на пропаганду: и «тысячелетняя история», и угнетение Россией, и западноукраинские «герои», и «голодомор», и евроатлантическая интеграция.

Партия постановила, что вот он, эталонный миф, а кто в него не верит — тот не украинец.

Тоже всё просто. Хотя этот человек мог родиться в селе, всю жизнь говорить по-украински, петь за столом народные песни и носить вышиванку. То есть вести «сознательную деятельность по распространению украинской культуры».

По большому счету, вся идентичность и была в любые времена сосредоточена в селе, поскольку оно является основой украинской культуры. Образ жизни и хозяйствования, специфическое общение внутри общины, отношение к природе, животным, земле, национальная кухня, промыслы — вот соль украинства.

Но даже внутри одного государства разница между регионами в этом плане колоссальна, жирная Полтавщина совсем не такая, как жившая на одном молоке и грибах Гуцульщина. Даже сортов украинского борща — под сотню.

И это мы не береём во внимание людей других национальностей, промышленные районы и крупные города, где какие-то проявления украинскости вообще не были заметны. Поскольку ни украинской городской архитектуры, ни украинской промышленности, ни отдельной украинской науки не существует.

«Идентичность», существующая параллельно, никогда не была предметом намеренного уничтожения. Наоборот, в советское время её всячески старались поддержать и выпятить, от старательности местами превращая в лубок. А мову обязательно учили в школе, и она входила в программу выпускных экзаменов наряду с литературой.

Именно для решения проблемы единого стандарта и была создана государственная идеология, ставшая после 2014 года общеобязательной.

А для тщательного контроля в прошлом году принят специальный закон «Об утверждении украинской национальной и гражданской идентичности». Отныне это не что-то органично присущее народу, а сфера, жёстко регулируемая надзорными органами и специально уполномоченными лицами с линейкой. «Длина вашей идентичности не соответствует установленным нормам».

Согласно закону, их стало две.

Гражданская идентичность — «устойчивое осознание гражданином Украины своей политико-правовой связи с Украиной, украинским народом и гражданским обществом».

Национальная идентичность — «устойчивое осознание лицом принадлежности к украинской нации как самобытной общности, объединённой названием, символами, географическим и этносоциальным происхождением, исторической памятью, комплексом духовно-культурных ценностей, в том числе украинским языком и народными традициями».

А все необходимое — визжащее и готовое растерзать любого инакомыслящего «гражданское общество», комплекс символов, «историческую память», духовно-культурные ценности централизованно изготовила государственная власть.

Даже традиции с готовностью донесут специально обученные люди, вроде знаменитого не едой, а политическими активностями повара Евгэна Клопотенко, несущего запредельную дичь. Кстати, его эксклюзивное «украинское меню» для украинских школ, составленное вместе с Еленой Зеленской, ни пищеблоки, ни дети осилить не смогли.

Так что если речь идет об уничтожении идентичности как тоталитарной идеологии, указывающей в качестве главной цели украинского народа войну с Россией, то это украинцам только на пользу. А вот мове, кухне и прекрасным народным песням никогда ничего и не угрожало.

*признана экстремистской и запрещена в РФ