Вот уже вторую неделю я смотрю, как развивается эмоциональное восприятие конфликта, и, наконец, решаюсь сказать о том, о чем уже второй год молчу.

Иван Шилов ИА Регнум

Помните, как всё начиналось?

Сначала палестинцы из ХАМАС устроили бойню на юге Израиля. И, конечно, все симпатии обычных, далёких от политики людей были на стороне евреев. Человек, имевший собственное мнение на арабо-израильский конфликт, отличное от общепризнанного в тот день, мог получить клеймо людоеда. Ты что, за ЭТИХ?

Потом Израиль нанёс массированные ракетно-бомбовые удары по Газе и та же публика от него отшатнулась: ну нет, эти тоже хороши! В людоедках теперь ходила коллективная Эйдельман.

И тут в кибуце нашли обугленные трупы обезглавленных детей. Ну нет — сказала публика — это уж точно перебор, поделом им бомбами. (Дальше начинается разбирательство, а были ли трупы, а сильно ли обгорели? А много это или мало обезглавленных детей, если их меньше сорока? И прочий увлекательный фактчекинг для гурманов).

И тут прилетает по больнице. Триста трупов. Пятьсот. Восемьсот. Тысяча! Кто больше?

Вы находитесь здесь и у меня для вас плохие новости: если ваш выбор стороны в политическом конфликте и в войне как его экстремальной фазе основывается на высоте горки детских трупов, о которую вы свою позицию можете уверенно облокотить, то людоед не Тамара Эйдельман или журналист Мардан, а вы.

Просто вы застенчивый людоед.

Но нет, я вас не осуждаю. Каждому человеку хочется быть хорошим, и наименее трудозатратный способ этого добиться — это оказаться на хорошей стороне. Там, где все хорошие люди. Объединились против плохих.

Кстати, хорошие люди против плохих обычно ещё и самоорганизовываются, проявляя гражданскую сознательность, горизонтальные связи и низовую инициативу. Как хуту против тутси. Или как наследник Тутти и его друзья против Трёх Толстяков. Верный признак.

Но я хочу вас расстроить: в политическом конфликте нет хороших и плохих. Есть чужие и свои. И свои могут быть «тоже хороши». Но они не перестанут быть от этого своими.

Уже скоро десять лет как мою жизнь перевернула эта война. Для меня лично она вообще началась даже не на Майдане, а ещё раньше. Но это отдельная история. Многое я потерял и продолжаю терять. Много копий я сломал, убеждая себя и других в собственной правоте.

Но никогда, никогда моим аргументом в политическом споре не был детский труп. Я был против украинцев до того, как они убили первого ребёнка, и остался против после того, как первый ребёнок погиб по ту сторону фронта.

Правда, у этой моей позиции есть своя цена.

Например, в 2022 году оказалось, что некоторые близкие мне люди не знают, кто такие Кристина и Кира Жук из Горловки.

ТАСС/ EPA/HAITHAM IMAD
Госпиталь Хан-Юниса, куда свозят пострадавших в результате авиаудара по больнице в секторе Газа

Летом 2014 года русские соцсети разрывало фото изрубленной осколками и замершей в позе с ренессансного портрета молодой мамы с трупиком десятимесячной дочурки на руках. А я не нажал тогда на кнопку «репост». Моя правда не нуждается в таком подтверждении, и я бы предпочёл, чтобы его никогда не было.

Я против украинцев не потому что они плохие, а потому, что они чужие. И то, что я против них, не делает хорошим меня. Просто вот такие вот в силу множества сложных причин, о которых я могу убедительно рассуждать часами, образовались у нас с ними противоречия по земельному вопросу. Они хотят меня в свою землю закопать, а я не хочу, чтобы они по моей земле ходили.

Мне хотелось бы, чтобы в такого рода аграрных противоречиях обходились бы без распятия мальчиков и жонглирования сорока отрубленными головами младенцев, за которыми теряются реальные человеческие трагедии.

Нет человека, который бы жил и не согрешил. Без греха лишь один только Бог. И единственное воинство, чьи белые перья не забрызганы кровью и грязью фронтовых дорог — это его ангелы, числом более 12 легионов.

Единственный способ остаться хорошим — это стараться делать хорошие дела и не делать плохих. Каждый на своём конкретном месте. Потому что спросится конкретно с меня. Не за политическую позицию. Не за цвет флага царств мира сего. А за мои конкретные дела. И за то, как я судил о делах других.

На этом месте из Парижской палаты мер и весов выносят урну с Гитлером.

Ну вот же, посмотрите! Вот он же точно плохой. И он, и его дружки, которые с ним. А все кто против них — хорошие.

И это действительно так. Не стоит даже думать подвергать этот факт ревизии.

Правда вот наши дружки сперва бомбили их Дрезден (но это ещё куда ни шло, война все-таки, транспортный узел, промышленный центр…). А потом наши союзники и вовсе бросили бомбу на союзников Гитлера. Одну, потом вторую (ну это уже точно перебор!).

Бомбы бросили на очень, знаете, таких плохих союзников очень плохого Гитлера. А они и опыты над живыми людьми ставили, и китайцев убили сколько-то миллионов. Сколько именно, мы правда так сходу и не помним (ну потому что китайцы, они же меньше миллиона в истории в принципе не фигурируют). Но мы им очень сопереживаем. Почти как японцам в Хиросиме. Или даже больше.

И вот все, кто нам не нравится, — тот Гитлер. А все, кому не нравимся мы, считают Гитлером нас. Очень удобно. Не нужно искать политический выход из политического конфликта. Нужно просто убить всех плохих.

Вот что неудобно, так это нести ответственность. За себя и за своих. Особенно если они что-то сделали тебя не спросив. И не только ответственность моральную, но и умывшись кровавой юшкой, трудно не завопить: «а нас за що?!» Неудобно, но придётся. Потому что всё имеет свою цену. А для того, что сверх неё, есть трибунал и военная прокуратура. Просто все должны делать хорошо своё хорошее дело.