Уже не мать: как Киев перестал быть столицей Руси
Утро 6 декабря 1240 года (или по тогдашнему календарю 28 ноября лета 6749 от сотворения мира) Киев, «мать городов русских», встретил уже привычно. Шла не первая неделя осады. Но днём «злы татарове» прорвали оборону и ворвались в древнюю столицу Руси.
Не случайно южнорусский летописец, описывая штурм, использовал образы из «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия и падения Иерусалима: в его глазах Киев — не просто большой город, а свой святой град, место, где разыгралась драма вселенского масштаба.
Современные исследователи оценивают падение Киева, в общем, так же: 785 лет назад монгольское нашествие стало переломным моментом в истории русских земель.
Стольный град, взятый и разоренный, утратил политическое, торговое и культурное значение, которое делало его сердцем единой Руси до XIII века. «Сердце» сместилось с юго-запада на северо-восток. А роль собирателя русских земель что в XIV–XVIII веках, что в наше время принадлежит Москве.
Но сами обстоятельства падения (вплоть до даты события) и судьба Киева после трагедии остаются предметом дискуссий. Была ли древняя столица стёрта с лица земли и отстроена заново?
Как рушился последний оплот
В летописных записях, составленных в буквальном смысле слова по горячим следам, перед стенами города стояли безымянные «татары».
Но сегодня мы довольно точно знаем, кто командовал завоевателями: внук Чингисхана — хан Бату (которого на Руси называли Батыем), царевичи Гуюк и Мунке, полководец Бурундай. Эти имена подтверждают монгольские, китайские и персидские источники.
Судя по летописям, события, предшествующие трагедии, и сам штурм выглядели следующим образом.
Несколько недель осаждавшие под плотным огнем: летописец говорит о бесчисленных ратях, «омрачивших свет» стрелами и камнями. Осада шла по всем правилам монгольской тактики: подкопы, подвоз «пороков» (камнемётов), обстрел, постепенное разрушение стен.
28 ноября (6 декабря), судя по летописи, киевляне уже были оттеснены от передовой линии обороны. Монголы, проломив стену у Лядских ворот, ворвались внутрь. Начались уличные бои, город «наполнился трупами».
Последним рубежом сопротивления стала Десятинная церковь. В летописи присутствует рассказ о том, как под тяжестью людей и имущества обрушились церковные своды. Современники запомнили этот день как полное разорение русской столицы.
Свидетельства и следы
Впрочем, часть «альтернативных историков», склонных деконструировать прошлое, видят в Галицко-Волынской летописи и других сообщениях о событиях 1240 года поздний литературный коллаж и готовы объявить ее почти чистой выдумкой.
В частности, рассказ о разрушении Десятинной церкви называется калькой с библейских образцов и соответствующих фрагментов истории Иосифа Флавия.
Но большая часть российских историков сходится во мнении, что это не так. Перечень монгольских военачальников, переданный через пленного татарина Товрула, аккуратно стыкуется с «Секретной историей монголов», с «Юань ши» (официальной хроникой монгольской династии Юань, правившей в покорённом Китае) и с записями Рашид ад-Дина, авторитетного персидского учёного XIII–XIV веков. Дата 6 декабря 1240 года уверенно восстанавливается по восточным хроникам и ханским указам.
Это же подтверждается и полевыми находками. Археологи фиксируют несколько линий обороны, в том числе на мощных валах города Ярослава, и следы пожара.
Археологические раскопки в районе Лядских ворот и Михайловского Златоверхого монастыря фиксируют мощный слой пожара XIII века, обгоревшие срубы, обрушенные перекрытия, груды стрел и боевые топоры, оставленные там, где людей застала катастрофа.
Летописный рассказ о последних защитниках в Десятинной церкви, где под тяжестью людей и имущества рушатся своды, оказался не просто красивой метафорой, а описанием реальной катастрофы — попытки жителей укрыться в каменном храме, не выдержавшем огня и штурма.
Просто хронист избрал для этого принятую тогда литературную форму отсылок к библейской и античной истории, в данном случае к падению Иерусалима в 70 году от Рождества Христова.
Как «дети» грабили «мать»
Обращение к источникам XIII века ломает привычный штамп о городе, стёртом с лица земли. «Физически» Киев продолжает существовать непрерывно. Но окончательно уходит его политическое значение. Конечно, оно ослабевало уже долгие десятилетия. Батыево нашествие на Русь 1237–42 годов (частью которого и стало взятие Киева) лишь резко оборвало этот плавный процесс.
В этой связи надо упомянуть более широкий контекст трагедии 6 декабря 1240-го.
В начале XIII века Русь уже не была единой. Вместо страны с центром в Киеве россыпь княжеств — государств, связанных общим прошлым и церковью, но живущих наособицу.
Киев по-прежнему считался старшим «столом», но воспринимался в XII–XIII веках уже не как столица, а как трофей.
Разгром 1169 года, когда войска коалиции князей, признававших старшинство Андрея Боголюбского, три дня грабят «матерь городов русских», и новое разорение в 1203 году показывают: князья охотно шли в Киев за добычей и престижем, но возвращаются управлять во Владимир, Галич или Чернигов.
Статус города держится на инерции традиции, на торговых связях и на присутствии духовной власти — митрополичьей кафедры. Реальной «надстроечной» власти над всей Русью у Киева уже не было. Тем не менее борьба за обладанием Киевом не прекращалась вплоть до монгольского нашествия.
Богатый трофей в нужном месте
Монгольская держава, прорвавшись через степи и Среднюю Азию, планировала Большой западный поход: от Волги до Карпат, от булгарских городов до венгерской равнины.
Южная Русь естественным образом оказывалась на этом пути.
Сначала под удар попали Волжская Булгария и северо-восточные княжества, потом Черниговская земля и уже затем — Среднее Поднепровье. Штурм Киева и захват Галицко-Волынской земли открыли войскам Батыя прямую дорогу в Центральную Европу: к Польше, Чехии, Венгрии.
Южнорусские города оказались не побочным театром военных действий, а ключевым коридором, который нужно зачистить, чтобы не оставлять за спиной богатые и потенциально опасные центры.
«Пробным шаром» стала произошедшая в 1223 году битва на Калке (за пределами тогдашней Руси, чуть севернее современного Мариуполя), когда «генералы» Чингисхана — Джэбэ-нойон и Субэдэй-багатур разгромили русско-половецкое войско. Но началом полномасштабного вторжения на русские земли стало Батыево нашествие 1236–42 годов.
К началу 1230-х южная и юго-западная Русь была ослаблена. Стабильности не прибавляли набеги половцев, тяжёлая борьба Рюриковичей за Галич и Владимир-Волынский, нередко при поддержке «западных партнёров» — Венгрии, Польши и римского престола. Киев находился на перекрёстке торговых путей и интересов соседей, но не мог собрать вокруг себя устойчивую коалицию.
Когда после разорения северо-востока и падения Чернигова монгольские тумены развернулись к Днепру, на их пути оказывался Киев — стратегический важный пункт и богатый трофей.
Для раздроблённой Руси это был символ старого единства, за которым уже не стояла прежняя сила.
«И весь Киев разбежался»
Разорение исторической столицы прекратило традицию распределять власть через киевский стол. Князьям и церковным иерархам пришлось искать новые точки опоры.
Сам же Киев отныне воспринимался как один из южнорусских центров (даже не первый среди равных), который становился разменной монетой в «играх престолов» суверенных князей — которых на Руси было около полутора десятков.
На западе и юго-западе распавшейся Руси разрыв пошёл сразу по нескольким линиям. Одни княжеские дома, прежде всего галицкая ветвь Рюриковичей, попробовали заигрывать с Венгрией, Польшей, Тевтонским орденом, надеясь выторговать поддержку против Орды в обмен на рост влияния латинской церкви.
Другие сделали ставку на жизнь «под Ордой», понимая, что для православия монгольское владычество менее опасно, чем возможная католическая унификация.
Но переломным эпизодом стало событие, случившееся через 60 лет после батыева разорения, около 1300 года. Митрополит всея Руси Максим переехал из Киева во Владимир-на-Клязьме. Летописец повествует об этом событии ярко и образно: «Митрополит Максим, не терпя татарьско насилья, оставя митрополью и збежа ис Киева, и весь Киев розбежался».
Некоторые историки трактовали эту фразу как рассказ о паническом бегстве из якобы вновь разорённого Киева. Но, как считает большинство исследователей, нового штурма не было, «татарское насилье» было, можно сказать, фоновым, а переезд Максима был продуманным шагом.
Киев оставался опасной пограничной зоной. Южнорусские князья — потомки Даниила Галицкого усиливали дистанцию от Орды и тем самым втягивали свои владения в конфликт сразу с несколькими соседями. Перенос резиденции митрополита Киевского во Владимир был продиктован соображениями безопасности: тамошние великие князья, по крайней мере, выстроили понятные отношения с Ордой.
А вот многие киевляне действительно «разбежались». Пока митрополит жил в Киеве, Орда воспринимала город как сакральное место, которому гарантировалась относительная безопасность.
Но политический центр тяжести медленно, но неотвратимо уходил на северо-восток. К 1300 году владимирские князья стали в глазах Орды старшими среди правителей Руси, а сам Владимир постепенно превращается в новый символ верховной власти, который в XIV столетии перехватила Москва.
Стольный Киев-град же к концу XIII века превращался из центра принятия решений в объект политических интересов галицких князей, Орды и других внешних сил. К 60-м годам XIV века город и киевскую землю прибрало к рукам Великое княжество Литовское, которое тогда же вступило в первую унию с Польшей. Почти три столетия этот некогда центр русского православия находился под иноземным и иноверным гнётом, прежде чем во времена Богдана Хмельницкого «вернулся в родную гавань».
Почему нужно помнить падение Киева
785 лет спустя мы легко перечисляем «славные даты» — Невская битва, Чудское озеро, Куликово поле. 6 декабря 1240 года в этот ряд почти не попадает.
Падение Киева как будто растворяется в общей формуле «татаро-монгольского ига», где важен не конкретный город и не конкретный день, в растянутое во времени «тяжёлое нашествие».
Но как раз здесь, под Лядскими воротами и у развалин Десятинной церкви, старый мир Руси закончился самым наглядным образом. Столица, которую два века называли «матерью городов русских», перестала быть центром влияния и превратилась в приз в чужой игре — ордынской, галицкой, литовской.
Но самый главный урок в этой истории поражения состоит в том, что Русь (которую историки XX века называли Киевской) столкнулась с агрессией, будучи слабой и разобщённой. А тот, кто перестаёт быть субъектом истории, становится добычей или инструментом в руках других игроков.
