Утром 6 августа, после мощнейшего артобстрела, ВСУ атаковали приграничье Курской области. Житель села Гуево Суджанского района Юрий Сухоруков сразу понял, что нужно выезжать. Убеждал односельчан эвакуироваться, но многие не послушались — думали, что «постреляют и всё кончится». Но ВСУ не уходили, тогда Сухоруков решил действовать.

ИА Регнум
Юрий Сухоруков

Через группу в мессенджере оповестил жителей Гуево, что готовит эвакуацию. Выходить пришлось ночью, под обстрелами: через леса и поля 63 человека, среди которых были дети и пожилые женщины, вышли к реке Псёл.

Там их уже ждали знакомые Юрия и несколько лодок, на которых людей переправили через реку. А у села Нижнемахово жителей Гуево рассадили по машинам и отвезли в Курск.

О том, как люди продолжают выезжать из приграничья, зверствах иностранных наёмников ВСУ и нежелании жить в «оккупации немцев» Юрий Сухоруков рассказал главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой.

Марина Ахмедова: Юрий, как это нашествие началось для вас?

Юрий Сухоруков: В 3 часа ночи 6 августа. Сначала началась плотная обработка артиллерией, с трёх сторон работали «Грады». По нашему селу прилётов не было, но всё было слышно. А вот по соседним посёлкам, по Судже летело очень сильно. Причём лупили именно по мирным.

Марина Ахмедова: Обстреливали дома?

Юрий Сухоруков: Да. Начали от Суджи, потом начали плавно перемещаться по приграничью.

Марина Ахмедова: Вы бывший военный?

Юрий Сухоруков: Полтора года служил в Афганистане, срочная служба.

Марина Ахмедова: Как вы думаете, зачем они это делали? Стрельба по мирным могла принести им какой-то успех?

Юрий Сухоруков: Хотели создать панику.

Марина Ахмедова: А чем помогает паника?

Юрий Сухоруков: Люди начинают метаться, уезжать.

Марина Ахмедова: А что враг из этого извлекает?

Юрий Сухоруков: Украине нужны любые «победы». А какими целями они достигаются, их не волнует.

Марина Ахмедова: Вы в тот момент были дома один?

Юрий Сухоруков: Нет, моя супруга Лена собиралась на работу. Мы за полтора года привыкли, что приграничье постоянно обстреливают: стреляют в нас, наши ребята сразу дают «ответку». Потом всё успокаивается, продолжается жизнь.

Марина Ахмедова: То есть вы не думали, что случится такое?

Юрий Сухоруков: Не думал. Предположения были, понимали, что что-то намечается. Но что именно, конечно, не знал.

Марина Ахмедова: А как вы оказались в приграничье? Там родились?

Юрий Сухоруков: Да, в селе Горналь, это ещё ближе к границе. А всю сознательную жизнь прожил в селе Гуево.

Раньше, еще в Союзе, мы все дружили. Много знакомых осталось на Украине, они к нам ездили, мы к ним. И после развала Союза мы общались. У 80% жителей нашего села родственники живут на Украине. Но как ни печально, большой процент из них стали врагами.

Марина Ахмедова: Вы с ними не общаетесь?

Юрий Сухоруков: Кто общается, кто нет. Есть те, кто прямо говорил: ждите, мы вас резать придём.

Марина Ахмедова: И вот пришли.

Юрий Сухоруков: Да, получается. Но по моей линии родственники, слава Богу, нормальные. А односельчане рассказывали: даже те, которые жили у нас в селе, а потом уехали в Сумы, после начала СВО звонили и говорили: ждите, будем вас резать.

Марина Ахмедова: При этом они русские.

Юрий Сухоруков: Да, зомбирование…

Марина Ахмедова: А что вы по отношению к ним испытываете?

Юрий Сухоруков: Скажу откровенно: я не знаю. Мне жалко настоящих украинцев, не этих «хохлов». Там есть нормальные люди, есть ненормальные, как и везде. Жалко простых людей, у которых выбора нет, они живут в своей системе, ничего не могут сделать. Просто молчат, и всё.

Марина Ахмедова: Вы испытываете к ним жалость?

Юрий Сухоруков: Не ко всем. Была бы возможность, я бы уже с нашими ребятами этих «немцев» давил. Но здоровье не позволяет.

Марина Ахмедова: Немцами вы называете украинцев?

Юрий Сухоруков: Есть украинцы, а есть немцы.

Марина Ахмедова: А что делает их немцами?

Юрий Сухоруков: Свастика, понятия.

Марина Ахмедова: Мы разговаривали с людьми в очереди, которые получали гуманитарную помощь. И они говорили, что даже фашисты в Великую Отечественную так себя не вели, как сейчас украинцы.

Юрий Сухоруков: Людям с момента развала Советского Союза вбивали в головы, что мы враги. Выросло целое поколение, для которого мы враги.

В 2014 году, уже после Майдана, у нас можно было смотреть украинское телевидение. Я иногда включал. Было дико смотреть, когда уже в детских садиках были речёвки вроде «Убей москаля, зарежь москаля», «Москаляку — на гiлляку».

Марина Ахмедова: Они отрабатывали, растили ненависть.

Юрий Сухоруков: А зашли к нам — и получается: «москаляку — на гiлляку». Заходят, им по барабану — мирный ты или нет.

Марина Ахмедова: А как они к вам заходили?

Юрий Сухоруков: Когда к нам зашли, меня уже не было. Я успел выскочить на своей машине. После меня еще два человека выехали, и всё — больше никто на транспорте выехать не мог, дорога перекрыта. Сейчас еще осталось 100 человек в нашем селе. Вот старики остались. Дозвониться до людей я не могу, нет связи.

Остались люди с сахарным диабетом, у них заканчивается инсулин. Село полностью отрезано. Никто туда уже не пойдёт, пока не очистят от хохлов. Никакие коридоры гуманитарные не сработают. Кто туда войдёт — всех вырежут.

Марина Ахмедова: Почему вы так думаете?

Юрий Сухоруков: Потому что туда, насколько я знаю, зашли поляки, французы и англичане. Сейчас они на нашем направлении стоят. Жуткие вещи творят. Для поляков-наёмников вообще ничего святого нет. Если украинец еще задумается, стрелять в мирную женщину или нет, те даже глазом не моргнут.

Марина Ахмедова: А почему украинец задумается?

Юрий Сухоруков: Потому что кровь у нас одинаковая. Мы русские. И как бы нас не разделяли, у людей еще срабатывают отголоски, что мы русские.

Марина Ахмедова: Вы думаете, у украинцев еще есть зов крови?

Юрий Сухоруков: Да, не всё еще потеряно.

Марина Ахмедова: А вы видели, как эти уроды, наёмники, измывались над нашими людьми?

Юрий Сухоруков: Своими глазами не видел. Но знаю, в 7 утра при проезде через блокпост расстреляли машину, погиб наш парнишка Миша. До сих пор там стоит машина с его телом.

Марина Ахмедова: Они видят, что едет гражданский, и стреляют в машину?

Юрий Сухоруков: Да. У нас по дороге на Куриловку расстреляли молодую девушку с маленьким ребёнком.

Марина Ахмедова: И ребёнка тоже?

Юрий Сухоруков: Да.

Марина Ахмедова: А ребёнка зачем?

Юрий Сухоруков: Не знаю. Просто взяли и расстреляли.

Марина Ахмедова: А какой смысл?

Юрий Сухоруков: Удовольствие получают от того, что убивают.

Марина Ахмедова: Вы выехали, сумели вывезти семью. А остальные жители тоже выезжали?

Юрий Сухоруков: После меня смогли уехать всего две машины. Остальные наши люди выходили пешком — через речку, лес и болото.

Марина Ахмедова: С детьми выходили?

Юрий Сухоруков: Да. Первая партия, которая выходила, 63 человека. Были детки, бабушка, которая еле передвигалась, еще одна старушка на костылях, которую односельчане несли.

Марина Ахмедова: А почему они её несли?

Юрий Сухоруков: Сама идти не могла.

Марина Ахмедова: Бывают случаи, что бросают.

Юрий Сухоруков: Значит, не всё потеряно, если не бросили. Они прошли через настоящий ад. Пешком — почти 35 километров.

Марина Ахмедова: Когда были маленькими, читали книжки о временах Великой Отечественной. А сейчас я до сих пор не могу понять, что происходит то же самое, если не хуже…

Юрий Сухоруков: Тут еще какое дело. Было несколько случаев, когда к нам заходили украинские теробороновцы — они более лояльно относились к мирному населению.

Марина Ахмедова: Лояльнее кого?

Юрий Сухоруков: Немцев, поляков, французов. А украинцы заходили и давали людям уйти.

Марина Ахмедова: Уйти от поляков и французов?

Юрий Сухоруков: Да. Прямо говорили: если придут эти, мы ничего не сможем сделать.

Марина Ахмедова: То есть некоторые их военные осознают, что просто стали пешками?

Юрий Сухоруков: Да. Мы понимаем, что некоторых там хватали, без его согласия отправляли на фронт. А если не пойдёшь — с твоей семьёй нехорошее случится. Выхода нет, он пошёл. А он не хочет воевать, но ничего сделать не может. Их власть заставляет: что творится на Украине, вы знаете лучше меня. Но осталась еще прослойка населения, которая не обезумела. Еще не всё потеряно, не все там плохие.

Марина Ахмедова: Вы это говорите после того, как ваши дома, людей на дорогах расстреливали?

Юрий Сухоруков: Мне во вторник позвонили, что мой дом сожгли. В знак благодарности, наверное, что помогал военным.

Марина Ахмедова: А откуда они знают?

Юрий Сухоруков: Они же всё читают, следят. Увидели, что в публикациях, в Telegram-каналах благодарят меня — и вот дом сожгли.

Марина Ахмедова: Чтобы дом сожгли, в селе кто-то должен был на него указать, что это ваш?

Юрий Сухоруков: В селе сидят бабушки, дедушки, к ним придёт поляк и через переводчика спросит: кто у вас Юрий Сухоруков? От страха скажут.

Марина Ахмедова: Но вы же не будете держать зла на этих бабушек?

Юрий Сухоруков: Нет, нет. Нужно понимать и прощать людей.

Марина Ахмедова: А кого вы готовы простить? Украинца, который по вашему дому стрелял, готовы?

Юрий Сухоруков: Нет, извините.

Марина Ахмедова: А если его насильно мобилизовали, готовы его простить?

Юрий Сухоруков: Попробую объяснить: первыми зашли украинцы, они людей не трогали. А за ними пришли поляки, англичане. И понеслось. Началось мародёрство, обносили магазины. Потом и дома.

Марина Ахмедова: А что выносили?

Юрий Сухоруков: Всё, что есть.

Марина Ахмедова: А что какой-нибудь француз или поляк может вынести из деревенского дома? Они же живут в «свободной демократии».

Юрий Сухоруков: Вот и я не знаю. Точно скажу, что машины все угнали. А вообще, в селе у людей тоже есть техника хорошая, аппаратура. И вот они выгребают всё подряд: холодильники, стиральные машины…

Марина Ахмедова: Когда вы вышли из Гуево, сразу поехали в Курск?

Юрий Сухоруков: Нет, я еще два с половиной часа был в Бондаревке, в пригороде Суджи. Там остановился. Но быстро понял, что «немцы» зашли крепко. Они уже вошли в Гончаровку — пригород Суджи со стороны Украины. Увидел «Брэдли», которая перескочила через железнодорожный переезд и начала стрелять по ребятам-пограничникам, которые стояли до конца. Потом она развернулась и уехала пополнять боекомплект. Я посадил в машину супругу, жену племянника и дочку, мы выехали в сторону Большесолдатского. Назад было вернуться уже нереально.

Марина Ахмедова: Вы доехали до Курска, здесь более-менее спокойно?

Юрий Сухоруков: Да, намного спокойнее, конечно. Пока у сына находимся. Плохо, что не могу держать связь со своим селом. Люди пытаются выходить, уже поняли, наконец. А я предупреждал. Даже когда мы выезжали, ехал по селу и всем, кого встречал, говорил уезжать: срочно в машину — и уезжать.

Марина Ахмедова: Вы говорите, что украинцы уже заходили, почему это не стало сигналом для всех, что нужно уезжать?

Юрий Сухоруков: Не все поняли, насколько это серьёзно. Может, постреляют — и всё закончится.

Марина Ахмедова: Задам вам страшный вопрос: неужели кто-то из наших людей готов жить под их оккупацией?

Юрий Сухоруков: Если совсем честно — да. Я не говорю о своих односельчанах, многие не готовы, конечно. Но знаю случаи, когда местные звонили «туда» и рассказывали, где находятся наши военные.

Марина Ахмедова: Зачем?

Юрий Сухоруков: Деньги зарабатывали. Было, что молодая семья из нашего приграничья из своего двора запускала беспилотник и сбрасывала снаряды на наших военных. Их вычислили, нашли.

Марина Ахмедова: И что с ними сделали?

Юрий Сухоруков: Это уже вопрос к компетентным органам. А вообще, для некоторых сегодня деньги — это главное.

Марина Ахмедова: Неужели для многих? Или вы говорите об отщепенцах?

Юрий Сухоруков: Сейчас, к сожалению, много таких людей. Помните, как военкоматы поджигали? Понятно, что там и мошенники старались, заманивали, но и люди сами хотели заработать.

Марина Ахмедова: Понимаю, но тут речь идёт о жизни под оккупацией.

Юрий Сухоруков: В нашем селе осталось около 100 человек. Безвыходная ситуация, они не могут выйти. Остались лежачие бабушки и дедушки.

Марина Ахмедова: А если бы это были здоровые молодые люди?

Юрий Сухоруков: Все бы вышли. Кто мог выйти — выходили, мы помогали по возможности.

Марина Ахмедова: То есть, невзирая на смертельную опасность, они предпочитали выходить?

Юрий Сухоруков: Да. Выходили, по ним стреляли, они прятались. Когда выходили первые 63 человека, их обстреливали. Почти сутки выходили.

Марина Ахмедова: Все они живы?

Юрий Сухоруков: Да, слава Богу. Ссадины, царапины, но живы.

Марина Ахмедова: Вы приехали в Курск. Почему не успокоились, начали помогать выводить людей?

Юрий Сухоруков: Есть выражение: если не мы, то кто? Это воспитание, спасибо родителям.

Марина Ахмедова: А как вы спасали, доставали людей?

Юрий Сухоруков: Месяцев через пять после начала СВО, когда начались прилёты по нашему селу, я создал закрытую группу для наших жителей. Писал в неё оповещения, предупреждал, когда нужно прятаться, куда смотреть. Люди уже научились определять, когда снаряды летят по нам, когда от нас.

Так вот, около часа ночи мы созвонились и договорились, что уходим. Дал направление, куда можно идти. При этом на территории нашего села, в одном месте, уже «немцы» стояли. Люди выходили ночью, переплывали реку. Детей вывозили на лодках. Людей обстреливали при выходе, ребята-военные помогли — спрятали их.

Марина Ахмедова: Зря, получается, в интернете обвиняют военных, что они якобы ничего не делают?

Юрий Сухоруков: Это ложь. Наши ребята делали всё, что могли. Не знаю, могу ли это говорить, но наши ребята, пацаны-срочники и пограничники, два раза вызывали огонь на себя.

Марина Ахмедова: Они погибли?

Юрий Сухоруков: Если вызывают огонь на себя, вы понимаете… У нас на границе ребята стояли до последнего, никто не побежал. Пока был боекомплект, все стояли.

Марина Ахмедова: Почему стояли, как думаете?

Юрий Сухоруков: Потому что Родина. Не всё потеряно, когда 18-летний парнишка так себя ведёт.

Марина Ахмедова: А как военные вызывали огонь на себя?

Юрий Сухоруков: По рации. Когда заканчивается боекомплект, положение становится безвыходным — понимаешь, что в окружении. Вызывали, чтобы не сдаться в плен.

Марина Ахмедова: То есть выбрали смерть?

Юрий Сухоруков: Да, стояли до последнего.

Марина Ахмедова: Я уже говорила, что видела людей в Курске в очередях за помощью, и меня поразило, что они никого не ругают, не злятся. А в 2022 году я была в Мариуполе, видела людей на освобождённых украинских территориях. Они вели себя иначе, ругались… Не хочу, конечно, противопоставлять, может быть, я ошибаюсь. Как вы думаете, почему так происходит?

Юрий Сухоруков: И у нас есть те, кто злится, ругается. Но основная масса людей всё понимает. Просто мы русские. Не всё у нас потеряно.

Марина Ахмедова: Что вы имеете в виду?

Юрий Сухоруков: Жизненные понятия. Нельзя, допустим, взять автомат и идти расстреливать всех подряд. Мы не опустились до такого уровня. И наши ребята-военные не стреляют по мирным жителям.

Марина Ахмедова: Почему?

Юрий Сухоруков: Потому что совесть есть. Если ты мирный человек, в тебя стрелять не будут. А на той стороне, кстати, этим часто пользовались. Приезжают в село, ставят артиллерию и бьют — от кладбища, возле церкви… А наша разведка смотрит — церковь рядом, даёт отбой на ответ. Потому что рука не поднимается, вдруг в храм попадём?

Марина Ахмедова: Думаете, когда-нибудь поднимется рука?

Юрий Сухоруков: Не знаю. Не дай Бог.

Марина Ахмедова: Вы говорите, что большинство людей понимает, что происходит. А что происходит?

Юрий Сухоруков: Многие говорят, что нацизм нужно искоренять любой ценой. Пусть даже мы теряем дома. Понимаю, что это может звучать дико для тех, кто не жил и не живёт на границе.

Марина Ахмедова: Дело ведь в том, что многие украинцы считают нацистов своими героями. А в вашей жизни, каким было самое концентрированное проявление нацизма? С чем вы сталкивались?

Юрий Сухоруков: Помню первый обстрел нашего села. Когда стреляли из миномёта — куда попадёт, куда долетит. Вот это нацизм.

Марина Ахмедова: А как вы для себя определяете это понятие?

Юрий Сухоруков: Когда человек выпускает мину, и ему абсолютно всё равно, куда она попадёт.

Марина Ахмедова: То есть он не считает тех, в кого стреляет, людьми — они не достойны жить?

Юрий Сухоруков: Да, именно.

Марина Ахмедова: А вы чувствовали это их отношение к себе?

Юрий Сухоруков: Да, они с 2022 года относились к нам как к нелюдям.

Марина Ахмедова: А что вы чувствуете, когда к вам так относятся? Я — презрение, а вы?

Юрий Сухоруков: Не только презрение… Эту нечисть нужно уничтожать: фашизм, нацизм. Это к хорошему не приведёт. И началось это еще в 2014 году. До этого нас на Украине не считали врагами. А потом стали считать.

Марина Ахмедова: Какой момент был для вас самым тяжёлым с начала их набега?

Юрий Сухоруков: Тяжело осознавать, что твои земляки там остаются, а ты ничего не можешь поделать. Тяжело также понимать, что ребята, которые мне помогали, стояли до последнего, уже не вернутся, их нет. Наши защитники, ребята, которые стояли вокруг нашего села, держали оборону.

Марина Ахмедова: А кто-то из ваших односельчан погиб?

Юрий Сухоруков: Нет, слава Богу, все живы. Вообще, за это время были еще тяжёлые моменты, но о них не буду говорить, извините.

Марина Ахмедова: А у вас же еще был вездеход, который вы сделали из «Нивы» и кровати. Как вам вообще пришло в голову собрать такую машину — и зачем?

Юрий Сухоруков: Там сборная солянка: использовались запчасти из трактора, разных машин… Собирали из того, что было, чтобы подешевле и ремонтоспособнее. С детства была мысль сделать такой себе танк. Я его передавал ребятам-пограничникам.

Марина Ахмедова: Он пригодился?

Юрий Сухоруков: Конечно! Выполнял боевые задачи. Его модернизировали, сделали бесшумным — с резиновыми гусеницами. Но сейчас сломан редуктор, ездить на нём нельзя.

Марина Ахмедова: Это защитит его от «немцев»?

Юрий Сухоруков: Думаю, сожгут.

Марина Ахмедова: У меня не выходит из головы ваша фраза: неужели действительно многие люди понимают, что победа над фашизмом стоит того, чтобы за неё заплатить своими домами?

Юрий Сухоруков: Я заплачу.

Марина Ахмедова: Неужели вы спокойно отреагировали, когда узнали, что ваш дом сожгли? Что вы почувствовали?

Юрий Сухоруков: Обиду, злость, ненависть.

Марина Ахмедова: А что с этой ненавистью теперь делать?

Юрий Сухоруков: Не знаю.

Марина Ахмедова: Она вам нужна?

Юрий Сухоруков: Пока нужна.

Марина Ахмедова: А потом?

Юрий Сухоруков: Видно будет.

Марина Ахмедова: Вы вернётесь домой?

Юрий Сухоруков: Да, конечно.

Марина Ахмедова: Будете там жить?

Юрий Сухоруков: Насчёт этого не знаю, но вернёмся обязательно.

Марина Ахмедова: Вы верите, что мы освободим приграничье?

Юрий Сухоруков: Абсолютно уверен. Тут даже думать нечего: освободим. Рано или поздно.

Марина Ахмедова: Я думаю, что скоро.

Юрий Сухоруков: Может быть. В любом случае победа будет за нами.