Как убивали русскую литературу: к 120-летию Леонида Леонова

Сегодня, 31 мая 2019 года, исполняется ровно 120 лет со дня рождения Леонида Максимовича Леонова. Русского писателя, чья слава при большей части его жизни была колоссальна. Второй после Горького — так бы я его охарактеризовал, пусть и с некоторым преувеличением. Книги Леонова — миллионными тиражами, пьесы — во всех театрах страны, экранизации, почести, звания. Три раза Леонида Максимовича выдвигали на Нобелевскую премию. Не дали, конечно. Как не дали и Горькому, заменив того Буниным.

И в юбилей я не стану говорить о значении и роли Леонова в русской литературе. Скажу несколько об ином. О двух, на мой взгляд, важных и показательных вещах.

Да, о Леонове написаны сотни диссертаций, тысячи статей. По нему защищались, и на нём делались большие деньги. Однако прочитан ли Леонов в полной мере? Понят ли? Ведь классификация его — примитивно, впрочем, конечно — не идёт дальше «советского писателя». Мол, вот был такой, режиму прислуживал, в шоколадных и шампанских ваннах плескался. Жил в своё удовольствие.

Это не так. Потому что охочих до славы и готовых заплатить за неё чем угодно — хоть сердцем, хоть душой — всегда роилось великое множество. Однако у большинства из них не было и сотой доли таланта Леонова. И главное — его масштаба. Леонов именно что масштабен в своём невероятном возвышении и над коллегами, и над эпохой. Он точно гигантский остров, громадой нависший над толщей воды, а после ушедший под неё, чтобы со временем, когда колокола прозвонят, вновь появится над гладью, заваленной мусором времени.

Последнее особенно актуально сегодня. Потому что после 1991 года Леонова постарались вычеркнуть, убрать из литературы. Прежде всего, для начала захотели узко его определить — советский писатель, как уже говорилось ранее. Мол, его время прошло, кончилось. Мол, Леонов остался там, рядом с похороненными красными вождями.

Меж тем в 1994 году в «Нашем современнике» вышел труд жизни писателя, который он создавал более полувека. Речь, конечно же, о монументальной «Пирамиде», изданной, к счастью, относительно недавно отдельной книгой. Понят ли, прочитан ли сей труд? Или опять узко определён и оставлен как нечто раритетное в чулане истории? К сожалению, скорее последнее.

В своей отличной статье для проекта «Современная русская литература» Владимир Очеретный отлично проанализировал «Пирамиду» Леонова, назвав его романом-наваждением. Автор говорит, что произведение задаёт две проекции для оценки прожитого века — снизу (из толщи воспоминаний) и сверху (с высоты прожитого). Но есть ещё одно — взгляд из центра, своего рода из гробницы, в которой лежит не только цивилизация прошлого, но и цивилизация будущего. Отчасти «Пирамида» — это послание, которое делает конструктор гигантской Игры. Послание, к слову, так до конца и не оформленное.

И отчасти, да, именно эта неоформленность позволяет говорить о нереализованности произведения, относя его то к одному, то к другому высказыванию не из-за интерконтекстуальности, а из-за путаницы. Однако, на мой взгляд, иного послания от Леонова прозвучать и не могло, потому что он при всей своей монументальности и глыбообразности умел проходить сквозь смертельные рифы и опасные течения, но потерпел крах тогда, когда вода в принципе стала мёртвой. Леонид Максимович застыл посреди этого неживого океана, а после ушёл в небытие.

Происходящее в 90-х годах с Леоновым прекрасно иллюстрирует то, что переживала тогда вся русская литература. Вдруг стало всё можно, цензура исчезла, однако на её место пришла куда более цепкая и гадкая свобода невысказывания. Пигмеи оккупировали так называемый литературный процесс. Они втащили туда своих маленьких — таких же пигмейских — божков, а богов прошлого нарекли ложными и мёртвыми. Подобно тому, как обезумевшие варвары на майдане в Киеве разбивали кувалдами уникальный памятник Ленину, так и эти «литературные модераторы» принялись раскалывать писательские глыбы прошлых лет. Шолохов, Горький, Леонов, Фадеев — многим досталось. И не все пережили чудовищную эпоху варварства, пахнувшую удушливой колючей свободой…

Вот и с Леоновым: на время показалось, что он исчез, выпал из поля — и читать его больше некому, да и понимать тоже. Однако остров Леонида Максимовича спустя годы, пусть и эпоха «свободы» в литературе, по сути, не изменилась, чуть приподнялся над толщей мёртвой воды, не растолкав, но подтолкнув пигмеев. Леонов возвращается к читателю. Написана его блестящая биография (спасибо Захару Прилепину), переизданы его произведения, и главное — о нём вновь заговорили и читатели, и писатели, ещё не в полный голос, но достаточно. Глыба вновь собирается по осколкам.

Всё это — добрые вести. Ведь каким бы ни был человеком Леонов, писателем он являлся монументальным. Великим русским писателем, а это высшее признание. Почти небожитель. И возвращение, пусть и неполное, до конца не оформившееся, Леонида Максимовича важно ещё и вот чем: зарождается надежда, что вернутся в литературу и остальные, намеренно забытые. Что вспомнят Георгия Семёнова и Георгия Бакланова, Леонида Бородина и Василия Белова, что с куда большим уважением отнесутся к ещё живому Юрию Бондареву.

И я не говорю о реванше, нет — не смею даже грезить о нём, хотя так хотелось бы — речь исключительно о том, чтобы каждый писатель в итоге получил то, чего он действительно заслуживает. А место Леонова — оно на вершине пирамиды русской литературы. Среди более чем достойной компании. Той, которую когда-то озвучил Максим Горький в предисловии к французскому изданию книги Леонова: «Автор — один из наиболее крупных представителей той группы современных советских литераторов, которые продолжают дело классической русской литературы — дело Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Тургенева, Достоевского и Льва Толстого».