Индивидуализм устарел: как Запад переизобретает коллективизм

Противостояние социалистической и капиталистической экономик часто осмысляется как столкновение коллективизма и индивидуализма. Очевидный пример — коллективизация или опора на частных фермеров. Бывший шеф-экономист Всемирного банка Линь Ифу, подчёркивая политический смысл «раскулачивания», даёт важный контекст для идеи колхозов. Коммунисты пытались применить положительный опыт «экономии от масштаба» западных промышленных корпораций, но недооценили специфику сельского хозяйства: при низкой автоматизации и недостатке техники гораздо эффективней делать ставку на интенсивность труда; в отличие от условного производства детали на станке, в землю можно вкладывать дополнительные усилия. Впрочем, в дальнейшем Китай нащупал «золотую середину» с относительно небольшими сельскими коллективами, а сегодня на рынке и вовсе доминируют огромные агрохолдинги.

В аргументе важна отсылка к де-факто коллективизму капиталистической промышленности. Запад добился исторических успехов, эксплуатируя колонии (явно не на свободно-индивидуалистических основаниях) и расширяя тотальное государство. Под индивидом же понимался в первую очередь предприниматель, присваивающий прибыль, якобы создающуюся его «талантом» или «риском». Неслучайно философ Александр Богданов видел в организации завода зачаток революционного перехода к коммунизму.

Транзит к «информационной», или «постиндустриальной», экономике должен был покончить с противоречием «общественного характера производства и индивидуального присвоения», сделав гений учёного или управленца (в современных терминах — «визионера») главной «производительной силой». В пределе работа должна была выполняться роботами и интеллектуальными системами, созданными очередной звездой Кремниевой долины. Однако новый этап сделал мир ещё более сложным, ещё менее доступным индивидуальному усилию. Экономист Мариана Маццукато показала, что и идеи, и их практическая реализация в высокотехнологичных секторах требуют коллективных усилий. Хотя компании ассоциируются у нас с отдельными «визионерами» вроде Билла Гейтса или Илона Маска, им лишь удалось коммерциализировать достижения государственных научно-исследовательских институтов; даже искусственный интеллект, как доказывает Джарон Ланье, в конечном счёте пользуется результатом труда миллионов людей. Пол Мейсон проблематизирует ценность индивидуального интеллектуального труда: например, программисты активно используют готовые куски кода и бесплатные приложения, то есть лишь добавляют свою работу к коллективному пулу информации. Успех кремниевой долины также часто приписывают «свободному течению идей», возникающему из-за концентрации IT-специалистов на небольшой территории.

Всё это поднимает вопрос о том, насколько важно поддерживать коллективные усилия в экономике и как излишний индивидуализм может помешать развитию, в особенности творческому или инновационному — сердцу «постиндустриальной» эпохи. Действительно, в последние десятилетия западные исследователи уделяют особое внимание влиянию на производительность и изобретения кооперации, доверия, равенства и общих ценностей. Так, социологи Марсин Бриц и Ханна Бриц (Economics and Sociology, 15,2,2022) проанализировали связь инноваций, самосознания и коллективизма на предприятиях Вьетнама, Испании, Японии и других стран. Оказалось, что более коллективистские страны и компании показывают лучшие результаты при высокой сложности (развитости) рынка. Этот эффект особо силён там, где интеллектуальная элита настроена на содействие обществу и распространение знаний. Интересно, что если рынок не развит, то коллективистская установка проигрывает индивидуалистической. Иными словами, расхожая идея, будто коллективизм не эффективен в сложных обществах, подавляет самосознание и инновации, является ложной. Напротив, авторы особенно подчёркивают, что идеология экономического статуса и богатства препятствует осознанию себя и саморазвитию.

Социологи Тхи-Хранг-Ннунг Нгуйен и Тхи-Мин-Нгок Луу (Economics and Sociology, 12,2,2019) сравнивают два типа лидерства во вьетнамских компаниях: транзакционное (акцент на личных интересах сотрудника и выгодном обмене) и трансформационное (акцент на достижении коллективных целей). Первое, как не сложно предположить, затрудняло распространение знаний в фирме, было склонно к созданию сложных систем контроля и отчётности, имело больше проблем с мотивацией работников. Во втором случае лидеры воспринимали себя скорее как координаторов и посредников, давая сотрудникам возможность поучаствовать в принятии решений, создавая атмосферу доверия и поощряя обучение. Организации с трансформационным лидерством в среднем отличались более развитой корпоративной культурой, большим числом и успешностью изобретений; в них быстрее повышался уровень образования работников. В результате здесь отмечается и высокая продуктивность. Это развивает старый аргумент: внутри капиталистических предприятий очень ограничено применяются «эффективные» рыночные методы. Конечно, идеология капитализма проникает и сюда, но её эффект не назовёшь позитивным. Можно вспомнить также «Тиранию показателей» Джерри Мюллера, показывающую, как мышление менеджеров в категориях прибыли мешает работе компаний.

Социолог Нерижус Стасиулис (Economics and Sociology, Vol. 10, No.2,2017) даёт обзор литературы, касающейся развития творческой индустрии. Автор отмечает уход от устаревшей концепции мистического индивидуального гения в пользу рассмотрения творчества как системы, связанной с широким социальным контекстом. На первый план выходит проблема установления связей между институтами, бизнесом, народом, художниками и учёными. В частности, утверждается, что только обширные сети кооперации со свободным потоком информации могут устоять в условиях современного быстро меняющегося фрагментированного рынка и инноваций. Культуролог Томаш Качераускас (Economics and Sociology, 11,4,2018), критикуя индивидуалистический подход к инновациям Ричарда Флориды («креативный класс»), добавляет, что для творчества необходимо тонкое сочетание коллективизма и конфликта. С одной стороны, изобретательство требует опоры на сообщество с его стабильными повседневными процессами, традициями и идентичностью. С другой стороны, ему необходим конфликт: но не отдельных индивидов, а общностей; чаще всего — центра и периферии общества. Иными словами, творчество возникает там, где происходит сопротивление традиционному (но крепкому) основанию. По сути, речь идёт об общем противоречии развития: оно не возникает из ничего, но постоянно борется с наличной действительностью и статус-кво.

Коллективизм спасает и там, где рынок провалился, например, в «неконкурентоспособных» сельских регионах. Международная организация труда неоднократно указывала в своих отчётах, что кооперативы помогают создавать стабильные рабочие места (особенно для молодёжи и женщин, даже в депрессивных регионах), развивают деревни, помогают сгладить последствия экономических кризисов и стихийных бедствий. ООН официально поддерживает кооперативное движение как способ борьбы с бедностью, особенно в развивающихся странах. Социологи Аугендра Бхукут, Адил Ромейн и Бернард Террани (Economics and Sociology, 11,2,2018) акцентируют роль кооперативов в повышении уровня образования участников, обмене информацией и навыками. Что отличает их от обычного бизнеса (и не даёт стать чисто коммерческим предприятием) — это высокий уровень взаимного доверия участников и нацеленность на накопление «человеческого капитала».

Социологи Мария Гонзалез и Лидия Палма (Economics and Sociology, 12,2,2019) установили, что в Испании кооперативы преимущественно возникают в небольших сельских поселениях, в то время как классический бизнес концентрируется вокруг региональных центров. Фактически кооперация позволяет развиваться и торговать тем, кого рынок списал со счетов. Социолог Артём Чернега (Журнал социологии и социальной антропологии, 23,3,2020) приходит к тому же выводу относительно наличия на территории активного сообщества в целом, дающего конкурентное преимущество, особенно в районах, оказавшихся в «социальном исключении». Особенно успешны те области, в которых сформирован координирующий «центр» (постоянная инициативная группа, НКО, местное самоуправление) — он не даёт отдельным инициативам рассеиваться и привлекает больше ресурсов.

Итого, погоня капитализма за эффективностью странным образом вернула его к теме коллективизма. Если верить Брицам, само развитие рынка и усложнение производства выдвигает на первое место коллектив, тогда как корыстный индивидуализм не позволяет воспользоваться преимуществами современных коммуникаций и образования. В то же время многие авторы свидетельствуют об эффективности кооперации в тех местах, которые «забросил» рынок. Вероятно, акцент на индивиде был оправдан на определённом историческом этапе, но отныне тормозит прогресс. Это не значит, что следует впадать в иную крайность; вопрос в том, как включить развитую личность в коллективистские структуры. Ясно, что это потребует глобальной смены приоритетов: с быстрой прибыли (в чём обвиняют финансовый капитализм Маццукато и другие) на человека и его многообразные потребности, эмоции, ценности.

Трудность в том, что крупные заводы, «естественным» образом собирающие в одном месте (и на схожих ролях) массы людей, охватывают теперь лишь меньшинство населения. Ставшие более разрозненными работники могут и выиграть больше от сплочения, но здесь нет готовых универсальных решений, а идеология индивидуального успеха отвлекает от их поиска. Западные исследователи и мыслители всё чаще поднимают проблему нового коллективизма, нередко соединяя её с вопросом о том, какие цели должно ставить перед собой человечество в XXI веке (явно не погоня за возрастанием прибыли); если эту тенденцию подкрепят успешные эксперименты, мы можем стать свидетелями важного сдвига. А ещё лучше — его участниками.